– Прости, Беляна, – покаянно обратилась я к матери мальчика. – Не думаю, что смогу спасти твоего сына. Мне очень жаль…

– Ты же ведьма, сделай что-нибудь! – в отчаянье простонала женщина. Морщинки в уголках её рта опустились, словно вырезанные в камне умелой рукой скульптора.

– Я сделала всё, что могла, – пряча взгляд, сказала я, уложила мальчика на постель из соломы, покрытой относительно чистым полотном, и добавила: – Теперь остаётся только ждать и уповать на богов.

Женщина толкнула меня в плечо:

– Уходи! Убирайся отсюда! Какая ты ведьма! Даже не можешь ребёнка вылечить! Лучше бы мы остались в Златограде…

Что я могла ответить на это? Ничего. Поставила кружку с отваром на пол у постели и молча вышла из дома.

Сумерки уже легли вокруг города, как стая волков, окружившая костёр, но не решающаяся напасть. Факелы не давали темноте накрыть дома. Очаги, лучины, восковые свечи обозначили тёмные днём провалы окон, создавая иллюзию ночной многоэтажки, которую кто-то положил на бок. Я подняла глаза к небу. Звёзды такие яркие, такие большие и далёкие… Луны почти не видно. Завтра новолуние. На новолуние хорошо подстригать волосы и переезжать.

Я правильно сделала. Я всё-всё сделала правильно! Ни о чём не жалею и не буду жалеть. Только о том, что не смогла спасти маленького мальчика. Но у каждого врача есть своё персональное кладбище, которое служит не только напоминанием о неудачах, но и толчком для развития, опытом, пусть неприятным.

Где-то блеяли козы, лаяла собака, где-то шумно фыркали лошади. Шелестела вода, поднимаясь из реки через стену. Кайа-Тиль, древний город великанов, ожил. Уж не знаю, сколько лет или даже веков он простоял пустым, но теперь в нём теплится жизнь. А где жизнь – там и смерть.

Озноб пробрал меня, и я взглянула на окна большого дома. Они были пусты. Кувшин лежал на боку рядом со скомканным рушником. Домовой принял еду.

Мне надо срочно поговорить с Бером. Быть может, он знает, как привадить домового. И заодно спросить у Мыськи, когда она уже собирается влюбляться в медведя. Потому что Беру осталось недолго без женской искренней любви.

В моем доме вкусно пахло пирогами. Забава хлопотала по хозяйству, а Голуба месила тесто в большой бадье. Тут же на соломе, на расстеленном одеяле лежали малыши. Отрадушка гулила, то и дело суя в рот деревянную игрушку – большую птицу. Волех уже сидел, то и дело заваливаясь на бок, если слишком смеялся, когда одна из женщин строила ему «козу» или притворно пугала.

– А где Мыська? – спросила я, оглядывая первый этаж.

– Со стариком сидит, – махнула рукой Забава. – Плох он, совсем плох.

Бер умирает. И маленький мальчик умрёт. Мы все умрём.

Март, 5 число

Я проснулась ещё до рассвета. Встала. Непреодолимое желание появилось посмотреть, кто же ночью расслаблялся, и проверить, жив ли ещё Бер.

А ещё у меня сложился план.

Мы выживем все. Мы не умрём, мы справимся. Но действовать нужно всем вместе. Для этого мне нужно поговорить с основными зачинщиками ненависти ко мне по отдельности. Убедить их в моей чистой совести и искренности намерений…

Одевшись, я кое-как пригладила отросшие за зиму волосы и заплела их в косу. Вообще-то мне полагались две косы и кика или княжий кокошник, но ещё в Златограде я отказалась их носить. Забава уговаривала, убеждала, но я не сдалась. Щас я им тут в кокошнике рассекать буду…

Все ещё спали. Даже дети сопели во сне. Я двигалась очень осторожно, чтобы никого не разбудить, наверное, ещё и потому, что не хотела никого видеть. Не сейчас. Мне нужно немножечко побыть одной. Это вполне справедливое и законное желание! И так сидим друг у друга на головах, и так два месяца кучковались у костров и на телегах!

На цыпочках я пробралась к повозке, в которой спали Бер и Мыська с малышами. Отогнула край занавеси, заглянула. Думала, сердце остановится!

Он повернул голову, улыбнулся мне и, высвободив руку, приложил палец к губам. Мыська спала в сгибе его локтя, одеяло сползло, обнажив её маленькую, но упругую и налитую молоком грудь. Закрыв рот ладонью, чтобы не вскрикнуть от радости, я кивнула ему: мол, что как? Бер аккуратно, очень аккуратно освободился от веса Мыськиной головы и соскользнул с повозки. Я отошла к очагу, почти потухшему за ночь, и подкинула маленькое полешко, чтобы чуть оживить огонь. Сзади послышались шаги, я обернулась.

Он был таким же молодым красавцем, как в первый день, когда я встретила его. Правда, одет похуже: в длинную рубаху поверх штанов. Босоногий. Ноги почти медвежьи – широкие, плоские, с корявыми ногтями и заросшие шерстью. Но они его не портили – ведь улыбка осталась широкой и лучистой!

– Бер, как же я рада за тебя! – сказала искренне и протянула руку, чтобы потрогать широкий торс. Убедиться, что он настоящий…

– Пойдём наружу, – шепнул медведь. – Хочу вновь ощутить себя живым.

Выбравшись на улицу, мы встали на пороге. Небо было ещё тёмным, но за стеной, над рекой, над полосой далёкого леса на том берегу, оно уже светилось оранжевым отблеском восстающего из небытия солнца. Люди не знают, что Земля вертится вокруг Солнца. Они думают, что светило это бог и каждое утро оно встаёт, чтобы посмотреть на людей, а каждый вечер ложится спать в своём доме, который находится на краю земли. Антинаучно. Зато красиво. Я живо представила, как большой бородатый старик Солнце потягивается в своей кровати, открывает глаза и готовится встать…

– Благодарю тебя, травница.

– Не за что, – ответила я тихо.

– Ты спасла меня от проклятья. Ты дала мне вторую жизнь. Ты подарила мне преданную и любящую жену. Я думаю, есть за что.

– Если ты… Если ты когда-нибудь причинишь Мыське боль… – я запнулась. – Если ты её не любишь, если захочешь расстаться…

– Лучшей жены я никогда не нашёл бы.

Я кивнула. Неважно. Любовь это всего лишь привязанность. Это невозможность жить без другого. Стерпится-слюбится. Вот и небо светлеет. Вот и цвета возвращаются в мир. Скоро станет тепло, скоро на чётко очерченных полях у стены заколосится рожь и полба, скоро окотятся козы…

– Странный город, ты как думаешь? – спросил Бер, оглаживая ладонью стену дома. – Тяжёлый камень. Большие дома. Высокая стена.

– Странный, – согласилась я. – Но это не иреане построили его. И здесь есть домовой!

Я обернулась к Хозяину Леса, схватила его за руку:

– Ты должен мне помочь! Поговори с домовым!

– Что за домовой такой? – удивился Бер.

– Я тебе покажу. Это точно нечисть, потому что люди его не видят. Я дала ему еды, как это принято у меня. То есть… Ну ты понимаешь, я никогда не верила в нечисть до того, как попала к вам…

Бер рассмеялся задорным молодым смехом и испуганно закрыл ладонью рот, оглянувшись на дом. Я потянула медведя по улице:

– Пойдём, пойдём! Он в главном доме, в самом большом! И не пускает нас туда!

– Думаешь, он меня послушает?

– А кого ещё? Ты же главный над лесной нечистью! Может, он тебя примет за шефа?

Бер фыркнул и помотал головой, но за мной пошёл.

Две минуты спустя мы стояли перед большим домом, пялясь на чёрные провалы окон. Я подтолкнула Бера локтем:

– Позови его!

Он пожал плечами, но вытянул руку к окну. Ничего не произошло. Или мне показалось, что ничего не произошло. Но потом я услышала, как Бер шепчет: «Выйди. Покажись. Выйди. Никто тебя не обидит».

С ума сойти! Я могу слышать то, что не слышит никто!

Но где же домовой? Не видно. Не хочет, видно, разговаривать с Бером. Как же его выманить? Мне показалось, что что-то мелькнуло в глубине дома. Это он! Это домовой! Ну выходи же, выходи!

– Светлая княгиня!

Я обернулась, матерясь про себя. Спугнули! Со стороны домов ко мне шёл Тишило – решительно, быстро, придерживая меч рукой, чтобы не бился о сапог. Мысленно обругав его всеми известными мне плохими словами, я спросила резко:

– Чего тебе?