– Вы Меррен Аспер? – спросил Кел. – Брат Алис?

Меррен любезно кивнул.

– А вы Кел Анджуман, кузен принца. А теперь, когда мы назвали друг другу своих родственников, можно поговорить о деле, – сказал он и, войдя в комнату, взял стул и уселся у длинного стола. Потом сделал знак Келу сесть напротив.

Кел рассматривал нового знакомого. На нем была неофициальная «форма» студентов Академии, университета Кастеллана: выцветшая черная куртка, небрежно повязанный белый галстук, потрепанные старые ботинки. Слишком длинные волосы. Теперь Кел заметил сходство с Алис: у Меррена были такие же синие глаза и тонкие черты лица. От его одежды исходил слабый запах, который, однако, нельзя было назвать неприятным. Он напомнил Келу аромат свежескошенной травы.

– Ваша сестра сказала, что вы лучший химик в Кастеллане, – начал Кел.

Меррен довольно улыбнулся.

– Правда?

Он нырнул под стол и выпрямился, держа в руке бутылку вина. Сорвал сургучную печать и бросил ее на стол. На сургуче было выдавлено изображение виноградной лозы, символа Дома Узек. От Семей Хартий никуда не денешься, подумал Кел.

– Не желаете выпить? – предложил Меррен, вытаскивая пробку.

– Даже не знаю, – ответил Кел. – Ваша сестра также сказала, что вы лучший отравитель во всем Кастеллане.

Меррен обиженно надулся. Сделал глоток из бутылки, закашлялся и сказал:

– Я изучаю яды. В конце концов, это же химические соединения. Это не означает, что я бегаю по городу и травлю всех подряд – тем более клиентов своей сестры. Она меня убьет.

Это походило на правду. Алис защищала свое предприятие, как мать защищает дитя. Кроме того, Меррен сам пил из бутылки. Кел протянул руку.

– Давайте.

Вино было терпким, кисло-сладким, как яблоко, и по телу разлилось приятное тепло. «Хороший товар, Узек».

– Я не знал, что в Академии преподают курс изготовления ядов.

– Ничего подобного там не преподают. Строго говоря, я изучаю химию и ботанику. Когда дело доходит до ядов, приходится заниматься самообразованием. – Меррен улыбался с таким счастливым видом, как будто речь шла об изучении поэзии или танца. – Как сказал один ученый, единственная разница между ядом и лекарством заключается в дозировке. Самый сильный яд не убьет, если принять микроскопическое количество, а вода или молоко могут быть смертельны, если выпить их слишком много.

Кел улыбнулся уголком рта.

– Но я уверен, что людям, которые готовы заплатить за ваши услуги, не нужны ни вода, ни молоко.

– Да, у меня покупают другие вещи. Химикалии для получения красителей, мыла, даже для постройки кораблей. Вообще-то говоря, для чего угодно. – Меррем задумчиво смотрел прямо перед собой. – Я делаю яды потому, что нахожу интересным сам процесс; смерть меня не интересует.

– Что же такого интересного в ядах?

Меррем заглянул в бутылку и ответил:

– До Раскола маги могли убивать прикосновением, взглядом. Яд – это самое близкое к магии, что сейчас у нас есть. Искусный отравитель может создать яд, который будет убивать много лет, может отравить книгу, так что человек умрет, перелистывая страницы. Я могу отравить зеркало, перчатки, рукоять меча. Кроме того, яд делает нас равными. Матрос, аристократ, король – одна и та же доза убивает всех. – Он наклонил голову набок. – А кого вы хотите отравить?

В шафрановом свете ламп волосы Меррена казались золотыми, как парчовый фрак Монфокона. В другой жизни Кел мог бы учиться в университете вместе с Мерреном. Мог бы даже стать его другом. Но стеклянная стена отделяла Кела от остальных людей, которые не знали, кто он такой на самом деле. И он не мог разрушить эту стену. Он пришел сюда по делу, касающемуся дворца, пусть во дворце об этом никто и не знал.

– Никого, – ответил Кел. – Химики создают не только яды, разве не так? Они могут получить лекарства – и противоядия. – Он откинулся на спинку стула. – На прошлой неделе один из королевских телохранителей, дон Гийон, погиб от яда. Говорят, его отравила любовница, аристократка из Сарта. Не то чтобы меня сильно заботили беспорядочные любовные связи солдат Дворцовой гвардии; но появление нового яда, который находится в распоряжении аристократов Сарта, практически враждебной нам страны, и который может быть использован против принцев – вот это меня заботит.

– Вы опасаетесь за жизнь своего кузена?

Кел наклонил голову. Опасаться за жизнь Конора было его работой. Нет, сохранить жизнь Конору было его работой, а это означало не только выступать перед народом в качестве принца, думая, когда же тебе в грудь вонзится стрела. Это означало предугадывать, кто может причинить вред Конору и каким образом.

В этом смысле они с Джоливетом были коллегами. Но Джоливет, узнав о смерти гвардейца, лишь сказал, мол, с бабами из Сарта связываться нельзя. А Кел не находил себе места от волнения. Мысль о новой опасности не давала ему покоя.

– Ну что же, – ответил Меррен, – это был не новый яд. Напротив, он известен очень давно, им часто пользовались в эпоху Империи. «Кантарелла» – так он называется. Многие считают, что рецепт его приготовления утерян, но… – Химик сделал театральный жест. – Я, разумеется, не отношусь к этим людям.

– Итак, вы знакомы с ядом. А противоядие существует? Если да, я хотел бы его приобрести.

Меррен готов был замурлыкать от удовольствия, как кот.

– Существует. Но я должен спросить – ведь вы живете во дворце, верно? Я считал, что дворцовые хирурги могут получить все, что им понадобится. Яды, противоядия, целебные снадобья…

– Да, у нас есть один доктор, королевский врач, – ответил Кел. – Один из младших отпрысков семьи Гаскетов, владельцев хартии. А еще он идиот.

Келу так и не удалось узнать, где именно Гаскет приобрел свои убогие познания в медицине. Обитатели дворца старались не попадаться в его лапы и обращались к нему только в самых крайних случаях; Гаскет был фанатичным приверженцем кровопусканий и держал в своих личных покоях колонию хищных пиявок.

– Он не только никудышный врач; он ничего не знает о том, что вы называете «противоядиями». Говорит, что лучшее спасение от яда состоит в предотвращении отравления и что Конору следует просто приказать кому-то из слуг пробовать его пищу.

– А принц так поступать не желает?

Кел вспомнил Конора, который сидел с девицей на коленях, увидел алые пятна вина и вишневого сока у него на губах.

– Это непрактично.

– Наверное, вы правы, – кивнул Меррен. – Помимо этого, существует большое количество медленнодействующих ядов. Дегустатор полезен только в том случае, если яд убивает мгновенно.

– Может быть, после завершения учебы вы смените Гаскета? Уверен, вас примут с распростертыми объятиями.

Меррен покачал головой.

– Я против монархии, – бодро произнес он. – Нет, против монархии в целом, – быстро поправился он, – а не конкретно Дома Аврелианов. И вообще, это только философия. Единственный король, который меня устраивает, – это Король Старьевщиков.

Кел невольно улыбнулся.

– Значит, вы против королей, но за преступников?

– Он хороший преступник, – сказал Меррен серьезно, как ребенок, который спрашивает, действительно ли Боги живут на облаках. – Не такой, как Проспер Бек.

Кел слышал о Проспере Беке.

Район, прилегавший к докам, назывался Лабиринтом: это действительно был настоящий лабиринт из ночлежек, ломбардов, дешевых забегаловок и старых складов. По ночам там проходили нелегальные боксерские поединки, дуэли (тоже нелегальные), а также осуществлялась торговля контрабандными товарами. Даже Бдительные не совались туда после наступления темноты. Кел всегда считал, что обитатели Лабиринта подчиняются Королю Старьевщиков, но в последние несколько месяцев все чаще звучало произносимое шепотом имя Проспера Бека; говорили, что новичок оспаривает у бандитского короля контроль над Лабиринтом.

Часы на Ветряной башне пробили одиннадцать, и Меррен нахмурился. Когда он отвернулся, чтобы посмотреть в окно, Кел заметил, что его куртка заштопана в нескольких местах. А вот Монфокон, как говорили, никогда не надевает дважды один и тот же предмет одежды.