Спустя время вспоминать всё это Уильяму стало гораздо проще. Мужчина понимал, что прошлое практически каждого из тех, кто решил примкнуть к нему, было тяжёлым. Другие люди редко становятся настолько идейными, настолько смелыми, чтобы отвернуться от всего общества ради призрачной цели. Все революционеры так или иначе романтики. Все революционеры так или иначе несчастны.

– Вы в порядке, мистер Лиззард, – Элайна посмотрела на него так же пристально, как недавно он на неё. – Вам тяжело говорить об этом?

– Нет, – ответил мужчина, прекращая этот поток мыслей. – Я задумался о том, сумеете ли вы вступить в наше число. Мы все давно отказались от прошлого. Теперь вся наша жизнь – мы сами. Наше развитие. Наша борьба. Есть только цель и путь к ней, остальное не имеет значения.

– Интересно… – протянула Элайна. – Если вы хотите, чтобы я к вам примкнула, думаю, нужно рассказать мне больше.

– К сожалению, вопрос стоит не так, мисс Кейтлин. Сначала вы расскажете о себе больше, поклянётесь в верности нам, а потом я смогу рассказать вам о нас.

– Что ж, я понимаю. Такой вариант меня тоже устроит, – практически не сомневаясь, сказала Элайна.

«Хозяин» взмахнул волшебной палочкой, и прямо перед ними появился низенький журнальный столик, со стоящей на нём странной чашей. В ней находилась… да, пожалуй, это была жидкость. Она светилась серебристым огнём, казалась тягучей, но при этом неосязаемой.

– Что это? —Элайна заворожённая смотрела на поверхность вещества, в которой ничего не отражалось.

– Это называется Омут памяти. Занятная вещица. Пожалуй, она знает больше, чем все ныне живущие люди вместе взятые. Или, во всяком случае, способна знать.

– Это что-то вроде Распределяющей шляпы в Хогвартсе? Которая читает мысли тех, кто её надевает.

– Не совсем. Омут не видит наши мысли, пока мы того не захотим. В случае же, если мы осознанно расскажем что-то Омуту – это всё равно будут не мысли, скорее образы. Чёткие воспоминания, картинки. Даже если мы плохо помним тот или иной момент в нашей жизни, но помним ключевые его части, Омут памяти воспроизведёт картину в точности такой, какой мы её видели когда-то. Но есть у него и ещё более интересное свойство: воспоминание, погружённое в Омут, может увидеть каждый. При том, это самое воспоминание из головы человека впоследствии невозможно будет достать никаким вмешательством. Хотя человек продолжит помнить всё.

– Не понимаю, к чему вы ведёте.

Уильям тяжело вздохнул. Коснулся кончиком волшебной палочки поверхности жидкости, и она изменилась. Теперь это больше не была странная серебристая субстанция. Она стала гладкой и светлой, напомнив Элайне экран магловского телевизора. Точно подтверждая её мысли, на поверхности появилась картинка.

Заворожённая, девушка смотрела на меняющиеся образы. Люди. Некоторых из них она мельком видела на поляне. Спустя несколько «зарисовок», Элайна увидела Николса. Судя по всему, ему на тот момент было лет шестнадцать. Он кружил на руках маленькую девочку и смеялся. Картинка сменилась. Снова образы незнакомых людей, один за другим. Потом… Джек. На изображении он сидел на кровати, сложив руки в замок и покачивался вверх-вниз, точно сумасшедший. Картинка снова сменилась, а через какое-то время она и вовсе исчезла. В чаше снова была странная серебристая жидкость. Элайна не отрывала глаз от неё. Была не в силах.

– Здесь заключены воспоминания каждого из нас. Омут собирает их, чтобы у врагов не получилось их отнять. А ещё, как гарант верности. Прошлое, личные чувства – сильное оружие, которым можно легко победить практически любого.

Когда Элайна поняла смысл этих слов, она вдруг почувствовала, как пол уходит у неё из-под ног. В голове зазвучали слова МакГонагалл.

«Его тело нашли в министерстве магии в камере. У него было перерезано горло. Судя по всему, самоубийство. К сожалению, мы не сумели достать из него достаточно информации о его деятельности. Но мы можем утверждать с уверенностью, что он действовал не в одиночку. Всё указывает на то, что самоубийство после осознания, что из него могут вытянуть информацию – просто попытка замести следы. Чтобы до правды не дошли. Но расследование на эту тему продолжается.»

– Это значит… – голос Элайны, вопреки душевному состоянию, звучал спокойно. – Линктон мог остаться жив?

– Логически – мог. Но его выживание было риском для всех нас. Линктон был… слишком импульсивным. И не самым сильным эмоционально. Из него легко могли бы выбить информацию немагическими пытками. Так что я сделал всё, чтобы о свойствах сохранения воспоминаний в Омуте памяти он не узнал.

«Значит, человеческая жизнь для вас – пустой звук, – пронеслась мысль в голове Элайны. – Или просто не так важна, как благополучие многих людей. Пожертвовать одним ради всех. Интересная позиция. А ещё интереснее, скольких ещё вы обманываете в данную секунду, мистер Лиззард.»

О собственном положении в тот момент Элайна думала меньше всего. Ей хотелось… большего. И было всё равно, на что придётся пойти ради этого. Ей было интересно здесь всё. А собственные воспоминания… То, что она так давно скрыла глубоко. Те мысли, которые утонули в зрачках её глаз. Это небольшая цена за столь важную информацию. Думать об этом было тяжело, да. Но и она уже давно не была той маленькой девочкой, затаившей обиду на родителей. Она была… небесным посланником, да! Тем, кому суждено изменить мир! Поэтому какая разница ей должна была быть до того, что произошло когда-то! Подумать только, а ведь она видела их последний раз целых четыре года назад.

– Что от меня требуется? – решительно спросила девушка.

– Всё просто. Подведите волшебную палочку к виску, и представьте то, что хотели бы вложить в это воспоминание. Когда почувствуете, что к палочке как будто что-то прилипло, осторожно потяните её. За ней пойдёт серебристая нить воспоминания, которое вы погрузите в Омут памяти.

– Не думаю, что моя история отличается какой-то оригинальностью, – сказала Элайна, усмехнувшись. – Скорее вас поразит то, насколько она неинтересная и глупая.

– Думаю, это уже я решу, мисс Кейтлин, – так же усмехнувшись, сказал Уильям.

Элайна приложила палочку к виску. Перед глазами побежало её прошлое. То, что она так долго прятала в себе. То, что сейчас, казалось, принадлежало и не ей вовсе, а какому-то другому, плохо знакомому человеку. Может быть, поэтому ей было больше не больно думать об этом.

В детстве Элли всегда была странной. Ровесники её не понимали, да и вообще практически не разговаривали с ней. Родители… С самого детства поняв, что от них она искренности не дождётся, Элайна закрылась в себе. До школы и в начале первого класса девочка предпринимала попытки как-то поговорить с ними, просила о помощи, но каждый раз просьба завершалась только большими проблемами: потерей времени, глупыми разговорами и нравоучениями. А заканчивалось всё просто: никто не мог ей помочь, и девочке приходилось делать всё самостоятельно. А, чтобы добиться от родителей хоть какого-то положительного отклика, приходилось делать всё идеально. Каждая ошибка наказывалась, будь то не лучшая оценка, или приход домой позже, чем обычно. Думая об этом в уже более взрослом возрасте, Элайна понимала, что родители хотели… а чего они хотели? Нет, она никогда не понимала их, в глубине души осознавая, что и не пыталась понять. Но тогда, в детстве, о причинах она даже не задумывалась. Желание похвалы, на фоне отсутствия внимания к личности, постепенно превратилось в патологию. Перфекционизм, отстранённость, стремление всегда докапываться до сути становились всё сильнее с каждым годом. Элайна выросла, а это странное, инфантильное желание чьего-то одобрения преследовало её каждый день. Да что там, каждую секунду. И накладывалось оно на некую болезненную самостоятельность. Никак, ни при каких обстоятельствах, Элли не могла даже подумать о том, чтобы попросить чьей-либо помощи. Всегда, абсолютно всегда, она была уверена, что никто не сможет справиться с той или иной задачей лучше, чем она сама.