* Алексей Сурин — эмигрант, инженер-конструктор, создатель танка vz.38 и САУ Hetzer.

Бывший полицейский обещал управиться за три часа, а ждать определил нас в ресторан «У короля Брабантского» по соседству с посольством. Свой гонорар чех отработал на все сто — нашел не только адрес дома, но и работу, и любимую пивную, и даже контакты девушки, с которой встречался Сурин.

Несколько обалдев от такой эффективности, я пригласил детектива на кофе:

— Как это вам удалось?

— Ничего сложного, — тщательно подбирая английские слова, ответил сыщик, — я проработал в полиции тридцать лет. Всего лишь наличие связей и знание, кому задать тот или иной вопрос.

— Тридцать лет? Солидно! — я аж присвистнул и слегка прищурил глаз. — А вы, случайно, не знали агента Бертшнейдера?

Чех невозмутимо поставил кофейную чашечку на блюдечко:

— Я знал двух Бертшнейдеров, один из них отравился жидкостью для ращения волос, а второй свихнулся на почве несчастной любви и выпрыгнул из окна. Оба никогда не служили в полиции. Может, вы неправильно запомнили фамилию?

— Может, и неправильно.

Сразу после кофе ожидавший таксист отвез нас на квартиру Сурина.

— Не стоит идти к нему втроем, я посижу в машине, — заметил Ося.

— Почему?

— Когда к одному приходят трое, это пугает.

— А двое не пугают? Хорошо, только давай не в машине, — Панчо оглядел улочку и ткнул в ближайшее заведени, — вон там, «У Круху».

— Я больше не могут жрать, — застонал Ося.

— А ты пиво пей. Пошли, Джонни.

Дверь открыл человек среднего возраста, но, приглядевшись, я понял, что первое впечатление обманчиво — Сурина делали старше слегка одутловатые щеки и обширные залысины.

— Мистер Сурин? Добрый день, я Джон Грандер-младший, вот моя визитная карточка, мы не могли бы поговорить?

Сурин с недоумением разглядывал визитку и визитеров:

— Прошу прощения, господа, я только что с работы…

— Тогда «У Круху»? Ужин за мой счет.

Ося и Панчо деликатно отсели за соседний столик, а я принялся убеждать…

— Как думаешь, он его уломает? — несколько громче, чем следовало, спросил Ося на англйском и отхлебнул смиховского пива.

— Смотря какой оклад предложит, — невозмутимо ответил тем же Панчо. — Хочешь пари?

Пришлось показать им за спиной кулак.

Сурин не желал уходить с работы (что неудивительно — эмигрант, только-только закрепился и снова бросай все), и мы договорились на будущее — пусть пока набирается опыта, а контракт подпишем, как только дело дойдет до строительства завода.

На утренний берлинский поезд чуть не опоздали — все Врхлицкие сады от гостиницы до самого вокзала заполняли прибывающие молодые люди и девушки в белых брюках, рубашках и юбках. Они разбирались по группам, над которыми вились красные флаги с белым вензелем.

— Вас ист дас? — тронул носильщика за плечо Ося.

— Сокольски слет, пан!

— Как бы нам в еще одну драку не влипнуть, — пробурчал Панчо, потирая только-только сошедший фингал.

— Это физкультурники, видимо, съезд у них, — припомнил я и скомандовал: — Вперед, если хотите ночевать в Берлине!

В столице Веймарской республики мы пересели в другой поезд — Штеттин, Данциг, Кенигсберг, потом еще в один…

— Не пойму, Джонни, — бурчал Ося, — за каким интересом тебе сдался этот Сурин? Я думал, он знает за радио, а он железками занят!

— Про грядущую войну помнишь? Есть у меня мыслишка построить танковый завод.

— Завод??? Зачем?

— Ну, не все же биржевыми спекуляциями заниматься. А танки пойдут нарасхват.

Ося и Панчо переглянулись и молча пожали плечами.

Немецкие железные дороги с идеально точным следованием расписанию и плавным ходом остались позади, Каунас, Вильно и Даугавпилс тоже. Вежливые до приторности пограничники Германии, Литвы, Польши и Латвии сменились хмурыми ребятами в зеленых фуражках. Они молча проверили документы, откозыряли и удалились. Таможенники задержались чуть дольше — заполнили декларации и отпустили с миром. Уже советский паровоз потянул состав через Псков на Ленинград, то застревая на полустанках, то наверстывая на всех парах.

Едва ступив на выметенный перрон Варшавского вокзала, Ося расцвел — все родное! Зазывали лоточники, вздрагивал дощатый перрон, сновали встречающие и отъезжающие, репродуктор дудел марш с неразличимыми из-за хрипов и шорохов словами, после которого вполне чисто зазвучал романс «Дорогой длинною».

У международного вагона чемоданы подхватили колоритные мужики в картузах, с номерными бляхами и фартуками чуть белее, чем у носильщиков других вагонов. Едва весь кортеж выбрался за ограду перрона, как Ося ловко закрутил и отправил в обратную сторону мелкого беспризорника, пристроившегося за мной:

— Парни, смотрите за карманами, или я за себя не отвечаю!

— Смотрим, — глухо отозвался Панчо.

Мы пробились к стоянке такси, где шофера в кожаных крагах наперебой кинулись к выгодным клиентам, но носильщики сдали нас с рук на руки, и мы угнездились на заднем сиденье.

— Надо купить кепки, — заметил Панчо по дороге в «Асторию», — в шляпах мы сразу выделяемся.

Однако сразу не получилось — к иностранцам полагалось приставить гида, которым оказался вертлявый человечек в полосатом костюме. Гид попытался увлечь зарубежных гостей в экскурсию по Питеру, но был остановлен решительным «нет!» и несколько обалдел от назначенных целей: магазин головных уборов и физико-технический институт. По дороге за кепками я завис у соседнего здания, тупо глядя на вывеску гостиницы и бормоча:

— Почему «Интернационал»? Должно же быть «Англетер»!

— Это прежнее название, мистер Грандер, — услужливо подсказал гид.

Заминка чуть не стоила жизни, но Панчо ловко выдернул нас из-под сцепки четырех трамвайных вагонов, грохотавших от Адмиралтейства. На мою задумчивость это не повлияло, я копался в воспоминаниях ровно до того момента, как автомобиль «Акционерного общества Совтур» доставил нас в Государственный физико-технический рентгенологический институт, как сообщала табличка при входе.

Нас встречало предупрежденное гидом по телефону руководство в лице профессора Чернышева*, хотя его напряженный взгляд из-под пенсне особой радости не выражал. Но я энергично встряхнул руку высоколобому заместителю директора, и принялся раздавать визитки, пока один из молодых сотрудников не воскликнул:

— Погодите! Джон Грандер, пентод, это вы?

Отношение моментально переменилось — докучный иностранец превратился в коллегу, и нас потащили по лабораториям, крайне похожим на «логова безумных ученых» из голливудских фильмов. Ося и Панчо таращили глаза и еле успевали за растущей группой сотрудников.

— Следим, следим за вашими успехами, — благосклонно улыбался сам «папа Иоффе»*, которому в конце тура представили гостей из Америки.

* Александр Чернышев — советский ученый-электротехник, академик, Абрам Иоффе — «отец советской физики», создатель научной школы, академик.

Как опытный администратор науки, директор института ловко повел разговор от достижений юного американского дарования к описанию проблем с оборудованием. Пять минут — мое сочувствие и понимание неведомым образом вылилось в обещание прислать несколько приборов, а Иоффе перешел к возможностям найти американского спонсора…

— Богатые американцы, Абрам Федорович, обычно плохо разбираются в науке. Чтобы добиться от них денег, нужно шоу.

— Что, простите?

— Шоу, зрелище, яркая демонстрация на грани театра, нечто такое, что поразит воображение, — улыбнулся я и сделал рассчитанную подачу: — Например, музыка сфер или погибающий под лучами смерти цветок, если вы понимаете, о чем я.

— Лучи смерти, ха-ха-ха!

Отсмеявшись, Иоффе разгладил пушистые черные усы:

— А вы знаете, Джон, музыка сфер у нас как раз имеется!

Директор распорядился и через пятнадцать минут сосредоточенный мужчина лет тридцати с вдохновенным узким лицом принес и подключил солидный ящик с двумя антеннами, после чего вопросительно посмотрел на Иоффе.