Тем более, что там всей хитрости — воткнуть еще одну сеточку между экранирующей и анодом. Главное, подобрать шаг ячеек так, чтобы сетка основной поток электронов на катод пропускала свободно, а вторичный блокировала. Если такое знание дойдет до какой умной головы, я бы не рискнул ставить на честность против тщеславия — вполне могут идею если не спереть, то разболтать. Поэтому все основные этапы мы делали втроем: сборку, тестирование, построение вольт-амперных графиков. Последнее довольно муторно, но знаний не требует — поменял параметры тока, снял показания вольтметров-амперметров, записал, поменял снова и так до упора.
Заявку на патент мы подали сильно заранее, без действующего образца, только с теоретическим обоснованием и приложением расчетов. Сам же засел за статью в институтский сборник. И тут встала неожиданная проблема — как писать? Как я привык или как тут принято? Выделяться или маскироваться? В конце концов решил — если моя цель заработать себе имя, то надо выделяться. Ну и накропал, осталось приложить таблицы с графиками. В тот же день, когда Ося закончил с таблицей характеристик, усатый почтальон принес толстенький пакет из Вашингтона, и мы буквально пустились в пляс: внутри был ответ из Патентного бюро Соединенных Штатов.
Я крутил в руках, гладил и даже нюхал стопочку листов, прошитых темно-синей ленточкой, с красной рельефной печатью, разглядывал подпись главы Бюро Томаса И. Робертсона. Это еще не сам патент, а подтверждение, что заявка принята, дата приоритета зафиксирована, и нам можно снимать режим секретности. Осталось спокойно довести до ума и отправить в Вашингтон «действующую модель», но уже сейчас можно публиковаться.
Редактор институтского сборника читал мою статью, время от времени поднимая на меня взгляд поверх сдвинутых на нос очков:
— Вы реально сделали все сами?
— Общий замысел, расчеты и разработку сам, лампу изготовили мои помощники, они же провели серии измерений.
— И есть образец? — все еще неверящим голосом спросил редактор.
— Приезжайте, покажем. Кстати, можно будет сделать фотографии.
Сам он не сподобился, послал двух старшекурсников. В силу моей известности среди прогрессивного студенчества, обошлось без снисходительных похлопываний по плечу, как тут принято у старших по отношению к младшим.
Собственно публикация статьи с номером патентной заявки ничего, кроме дополнительной толики уважения в институте поначалу не принесла. Зато потом, когда она дошла до радиоинженеров…
Вызов к декану прозвучал весьма неожиданно — занятия еще не закончились, дел по горло, я еще в библиотеку собирался.
— Мистер Грандер, это мистер Хопкинс, Исследовательская лаборатория General Electric, — рыжеватый Вандерграф на фоне красной рожи сидевшего у стола дядьки смотрелся бледно.
— Я требую отказа от патентной заявки! — с ходу наехал гость.
— Обоснуйте, — я отодвинул стул и в наглую уселся.
Он чуть не лопнул и дернул двумя пальцами душивший его воротничок. Того и гляди, удар хватит — такой цвет лица обычно при повышенном давлении бывают.
Но нет, он справился с раздражением и принялся выкладывать список патентов GE. А потом еще и давить авторитетом Эдисона, основателя лаборатории. По его словам выходило, что в радиотехнике все на сто лет вперед придумано именно Томасом Алвой и его сотрудниками. Тем более они придумали тетрод, а наш пентод — «всего лишь небольшое усовершенствование тетрода».
— Мистер Хопкинс, достижения мистера Эдисона неоспоримы, но мнение, что он изобрел все на свете, умаляет роль господа бога и потому ошибочно, — елейно улыбнулся я в ответ.
Я думал, он сожрет свой крапчатый галстук, но Хопкинс сдержал себя в руках и не прибил молодого наглеца сразу. Мы спорили еще полчаса и по всему выходило, что я все сделал правильно: запатентовал не общий принцип, как любил делать Эдисон, подводя под него все последующие изобретения, а конкретную модель. И правильно задружился с репортером Boston Herald, написавшем уже пару статей о «вундеркинде из Техно», ему-то я завтра и подкину историю о зарубе с GE. Если наши расчеты верны, акции всех трех электротехнических гигантов должны дрогнуть, а мы срубим немножко денег на этих колебаниях.
С конфликтом мы удачно попали в новостную паузу без крупных международных или национальных событий — ну посадили губернаторов Индианы и Оклахомы, так это обычное дело. Ну пообсуждали газеты коллизию в розыгрыше студенческого чемпионата по американскому футболу, когда Иллинойс и Мичиган завершили сезон с одинаковым счетом, так их обоих признали чемпионами. Ну случилось в Мексике очередное восстание, а в Италии король отложил заседания парламента — кого это волнует в Америке?
А вот противостояние «юного гения» и «своекорыстных корпораций» — это прикольно. Библейский мотив «Давид против Голиафа», любовь американцев к изобретателям и предпринимателям, сделавшим нечто из ничего, юный возраст — все работало на раскрутку истории. Вот случись какая серьезная гангстерская заруба, сразу бы меня и забыли, а так устроили национальное шоу. Ну, в пределах Новой Англии во всяком случае.
И мы изо всех сил пытались эту шумиху подталкивать в нужном направлении.
Увещевал нас Самуль Уэсли Статтон — мы вбросили информацию, что он старинный друг Эдисона. Лаборатория GE опубликовала интервью своего президента — я дал интервью в ответ. Написала желтая газетенка (с нашей же подачи) о негодяях, обирающих малыша — мы в ответ прислали статью, в которой говорилось что не все так однозначно.
Ося похудел, но несколько килобаксов с этих учебных качелей мы сняли.
Хохмочки кончились, когда в дело вступила RCA, и нас принялись обкладывать юристы. В стратегической перспективе мы безусловно выиграем, но во сколько это обойдется папаше Грандеру?
Лоеры бились за чужой патент, как львы, и наши ближайшие планы оказались под серьезной угрозой. Два-три судебных разбирательства — и мы погрязнем в крючкотворстве вместо продуктивной работы. Мало того, эти сукины дети начали подкапываться под Grander Commutations. И если так будет продолжаться хотя бы год, мы не сможем создать фейковые компании, без которых вся ставка на Черный Вторник накроется медным тазом.
Неделю скрипел зубами и не мог толком работать — вот тебе Америка, вот тебе богатые родители, вот тебе стабильные законы. И что? Сплошное расстройство.
Причем если нас растопчут, то мне-то пофиг — на апельсиновом соке проживу. А Ося, а Панчо? И такая злость меня взяла за все прошлые неудачи сразу! Ведь каждый раз я объяснял провал внешними причинами, а тут мне дали идеальные условия, и если я даже сейчас не вытяну, то, получается, дело именно во мне. Грош мне цена, как инженеру и бизнесмену, если не найду решения. Оставалось стиснуть зубы и карабкаться вверх, как уже делал неоднократно.
— Эй, ты опять заснул и нес какую-то околесицу! — Панчо тряс меня за плечо.
— Какую именно? — я с трудом продрал глаза.
Блин, надо нормально отдохнуть.
— Что-то вроде win-win и «тот кто нам мешает, тот нам поможет».
Меня аж подбросило — точно! Выход есть, и он не в конфронтации! Win-win, как американцы называют обоюдовыгодное решение.
— Звони юристам RCA, назначай встречу.
— Зачем? — удивился Панчо. — Ты и так с ними завтра встречаешься. Кстати, что такое wood duck?
— Деревянная утка, а что?
— Ты во сне орал, что Эдисон — деревянная утка.
Мать моя женщина, как же лоеры любят чужие деньги! Нет, не мои, а именно чужие — я ведь пентод не сам изобрел, спер у будущего автора. Но стремление оттягать как можно больше читалось в их глазах, жестах и повадках безошибочно:
— … вы же понимаете, мистер Грандер, что у вас нет производственных мощностей и, удерживая патент, вы фактически будете блокировать развитие американской радиотехники…
Вот, даже на патриотизм давят и научную славу.
— Нисколько, джентльмены. Я подумал, посовещался с коллегами и предлагаю следующее. Я передаю патент в RCA…
