««Гвардеец»», —сказала она, ее голос был усилен вокс-решеткой ее шлема, прорезая грохот битвы с холодной, резкой точностью. Воздух потрескивал от невысказанной враждебности между ними, микрокосма более широкого разрыва между церковью и Гвардией. «Твой цинизм служит только ослаблению дела Императора. Мы здесь, чтобы сражаться вместе с тобой, а не судить твои усилия». Ее тон был пронизан леденящей набожностью, тонким напоминанием о ее непоколебимой вере и его кажущемся отсутствии таковой. Альберт встретил ее взгляд, отказываясь отступать. Он почувствовал вкус крови, ее резкий и знакомый привкус, рассеченную губу любезно оставила грубо сделанная дубинка орка. «Легко тебе говорить, сестра», – парировал он, его голос был напряжен от обиды. «Ты сражаешься с благословения Императора. Мы сражаемся с тем немногим мужеством и удачей, что у нас осталось». Невысказанное обвинение тяжело висело в воздухе: что сестры, защищенные своей верой и превосходным оружием, не могли по-настоящему понять жертвы простого гвардейца.

горящего прометия и разлагающейся плоти. Земля вибрировала с новой силой, дрожь, которая говорила не только о взрывах – первобытный, сотрясающий землю грохот, возвещавший о прибытии чего-то большого, чего-то злого. Орки, на мгновение отброшенные, снова ринулись вперед, их гортанный рев поднялся до лихорадочного пика. Напряженное противостояние Альберта и Серафины, микрокосм вековых трений между Гвардией и сёстрами битвы, было мгновенно забыто.

Из клубящегося дыма и пыли появился неповоротливый орк Варбосс, чудовищная фигура, облаченная в грубую, подобранную металлическую броню. Шипы и зазубренные куски металлолома украшали его массивный каркас, гротескная пародия на имперское убранство. Его бивни, пожелтевшие от времени и никотина, торчали из нижней челюсти, словно зловещие лезвия. Он размахивал массивным ржавым рубилом, с краев которого капала кровь павших гвардейцев. С ревом, который, казалось, сотрясал самые основы разрушенного городского пейзажа, Варбосс бросился к имперским линиям, олицетворяя собой брутальное неповиновение в одиночку.

Внезапное появление Варбосса воодушевило и Альберта, и Серафину. Доктринальные различия, кипящие обиды, столкновение веры и прагматизма – все это было отметено в сторону непосредственной, подавляющей угрозой. Выживание на данный момент вытеснило все остальные заботы.

Альберт, с мрачным молодым лицом, вскинул лазган к плечу и нажал на курок. Луч раскаленной энергии ударил в грубую броню Варбосса, разбросав искры, но не проникнув внутрь. Рядом с ним Ларс заскулил, его лицо побледнело от ужаса. «Император, сохрани нас…» – прошептал он, возясь со своим лазганом.

Серафина, прежнее презрение которой сменилось холодной, сосредоточенной интенсивностью, подняла свой богато украшенный болтер. Оружие, шедевр мастерства и религиозной преданности, изрыгнуло град разрывных снарядов. Удары заставили Варбосса покачнуться на каблуках, его толстая шкура дымилась там, где попадали благословенные снаряды. «Клянусь троном Бога-Императора!» – взревела она, ее голос отдавался эхом праведной ярости. «Умри, мразь ксеносов!»

Другие Сестры присоединились к драке, их болтеры молотили контрапункт непрерывному огню оставшихся гвардейцев. Воздух наполнился визгом разрываемого металла, ревом огня болтеров и гортанными ревами разъяренного Варбосса. На короткий, ужасающий момент судьба всей линии зависела от этого единственного отчаянного противостояния. Молодой гвардеец, закаленная Сестра Битвы, объединились против общего врага, их объединенная огневая мощь была мерцающим пламенем неповиновения надвигающейся тьме.

Поле битвы представляло собой бурлящий водоворот насилия и смерти, склеп, освещенный мерцающим светом горящих жилых блоков и вспышками выстрелов бесчисленного количества оружия. Воздух, густой от дыма и медного привкуса крови, потрескивал от энергии лазерного огня и рева болтеров. Орки, движимые первобытной жаждой крови, хлынули вперед неумолимыми волнами, их гортанный рев эхом разносился по опустошенной местности.

Альберт, в разорванной и запятнанной кровью форме, с лицом, покрытым грязью и потом, сражался с мрачной решимостью человека, цепляющегося за жизнь на волоске. Он двигался инстинктивно, перезаряжая свой лазган с отработанной эффективностью, каждый выстрел был отчаянной молитвой о выживании. Рядом с ним сестра Серафина, ее силовая броня сверкала в свете костра, была вихрем праведной ярости. Ее богато украшенный болтер выплевывал разрывные снаряды с оглушительным ревом, каждый удар разрывал плоть и кости орков. Их первоначальное недоверие, рожденное укоренившимися предрассудками и различными доктринами, на мгновение было забыто в общей борьбе за выживание. Они сражались спина к спине, молодой гвардеец и опытная Сестра Битвы, маловероятный союз, выкованный в горниле войны.

Альберт, посреди бойни, обнаружил, что его восхищает непоколебимая храбрость и непоколебимая вера Сестер Битвы. Они сражались с рвением, граничащим с фанатизмом, каждый их удар подпитывался глубоко укоренившейся верой в праведность своего дела. Он видел, как они пели молитвы Императору, стреляя из своих болтеров, их голоса были непоколебимы даже перед лицом ужасающего насилия. Он видел, как они бросались в гущу боя, их вера была щитом против жестокой дикости орков.

Серафина, в свою очередь, осознала мрачную решимость и стойкость гвардейцев. Эти люди, лишенные генетических улучшений Сестер и благословенного оружия, сражались с мужеством, рожденным отчаянием и глубоко укоренившейся преданностью своим товарищам. Она видела, как они держались, несмотря на невероятные трудности, их лазганы изрыгали неповиновение до последнего вздоха. Она видела, как они защищали своих раненых, даже когда сами истекали кровью и умирали. Шепчущие молитвы умирающих гвардейцев, хотя и отличались по форме от ее собственных литаний, резонировали с похожей искренностью.

Когда атака орков наконец начала колебаться, зеленокожие отступали от объединенной огневой мощи Гвардии и сестёр битвы, между двумя фракциями начало зарождаться новое взаимопонимание. Семена маловероятного союза, рожденного общей жертвой и взаимным уважением, были посеяны в пропитанную кровью землю. Битва была далека от завершения, но впервые Альберт и Серафина увидели не просто товарища-солдата, а товарища по оружию, человека, сражающегося за то же отчаянное дело перед лицом всепоглощающей тьмы. Слабейший проблеск надежды мерцал в сердце бури.

Остатки орочьего WAAAGH! были рассеяны, оставив после себя пейзаж полного опустошения. Разрушенные здания цеплялись за дымное небо, их скелетные каркасы были свидетельством разрушительной ярости орков. Горящие обломки усеивали улицы, отбрасывая мерцающие тени, которые танцевали на усыпанной щебнем земле. Воздух, густой от смрада горелой плоти и едкого запаха взрывчатки, висел тяжелым и гнетущим. Тошнотворно-сладкий подтекст, затяжные остатки странной, грибовидной биологии орков, пронизывали все.

Альберт и Серафина оказались среди руин разбомбленного жилого блока, ища кратковременной передышки от беспощадной борьбы. Тишина, нарушаемая только потрескиванием пламени и далеким, спорадическим хлопком лазганов, резко контрастировала с оглушительной какофонией битвы. Внезапная тишина усилила звон в ушах Альберта, постоянно напоминая об ужасах, свидетелем которых он стал.

Пыль и пепел посыпались с останков скелета жилого блока, покрывая все тонкой серой пленкой. Серафина деактивировала свой цепной меч, жужжащий звук резко прекратился, внезапная тишина почти оглушила. Благословенное оружие, его зубья были окрашены орочьей кровью, тяжело висело у нее на боку, суровое напоминание о насилии, которое только что произошло. Она прислонилась к участку рушащейся стены, ее силовая броня излучала слабое тепло, ее взгляд охватил пустынный пейзаж.