Он сглотнул тяжело. Приподнял весло, ударил им о воду.
– …жена и дочь…
Возьмем. Конечно. Лезьте. Веревочная лестница спущена. Хватайтесь за нитяные ступени. Вверх. Так. Отлично. Не забудьте помахать рукой… ногой… своему спасителю. Никогда он не лежал в Райском саду, и никогда Ксения не рождалась из его ребра. Он просто монах. Лысый, загорелый дочерна, косой буддийский монах. Лама. Свою рыжую куртку стирает раз в году. Он очень любил нас. Он приносил нам в корзине драгоценную рыбу. Тунца. Фугу. Кету. Красную икру в стеклянных банках, перевязанных марлей. Он целовал мою дочь, нянчил ее, катал ее на коленях, на закорках. Лезьте, лезьте вверх! Без разговоров! Судно сейчас уйдет. Отдать швартовы! Что смотришь, маленький несчастный лама! Они уплывут. Они спасутся. А ты останешься один. Один. И цунами поднимется. Огромная, изумрудная, страшная, белопенная цунами, восстанет и сметет тебя, и захлестнет, и поглотит, и уничтожит, и люди забудут не просто тебя – забудут память о тебе.
СОРОКОУСТ КСЕНИИ ПО УТОНУВШЕЙ ДОЧЕРИ ЕЯ
Толчок! Обрушились дома. Громадное здание морского вокзала, выстроенное в виде пагоды, подломилось и рухнуло, подняв до неба тучу пыли и камня. Море колыхалось, бешенствуя. Мы уже на корабле. Нас ощупывают, нет ли на нас опасного – оружия, взрывчатки. На женщине, на девочке! Да вы с ума сошли. Девочка лет пяти, а то меньше. Накормите их! Уложите их спать в кают-компании!
Корабль плывет. Землетрясение было предсказано. Но предсказанию не поверили. Мама, мне совсем не хочется спать! А ты все равно спи. Пой себе колыбельную сама. Видишь, вода чернеет и краснеет, это людская кровь течет по ней, расплывается кругами, а мы уже плывем, уплываем, видишь, берег рушится, от города ничего не осталось, ничего не осталось, дочь, от нашего розового бумажного домика, где я варила тебе рис, где пела тебе песни рыбаков, где рассказывала тебе про мальчика, что играл на арфе, и про старого безумного больного царя, любившего его слушать, плакать от его священной музыки… А где наш лама?.. Нету больше нашего ламы, нету… Поплыл он дальше по морю, в другой монастырь – слышишь, звон доносится?.. это звон с небес, там, в облаках, тоже монастырь выстроен, там тоже сидят рядком монахи в красных и оранжевых одеяниях, раскачиваются из стороны в сторону и поют: «Будда, Будда, Гаутами Шакьямуни…» Мама, я хочу, чтоб он с нами!.. Он с нами, дочка, только он стал невидим, его нам не видно…
День плывут. Второй. Третий. На четвертый день поднялась огромная цунами. Мы взлетели на ее гребень. Нам сверху, со страшной высоты, стала видна вся маленькая земля, все игрушечное зеленое море. Мы сели на палубу и визжали от страха. Полетели вниз. Толща воды раздвинулась, как женские ноги. Далеко внизу блеснул жемчуг жизни. Вода падает, падает, рушится, и мы вместе с ней. Бог есть. Корабль, захлестнутый водой, выпрастывается наружу. Мачты поломаны. Стекла разбиты. С палубы смыты люди навек. Мы с дочкой остались. Мы крепко держимся за руки.
Мы непотопляемы! Мы плывем. Нас кормят кашей из корабельных котлов. Гороховым супом. Мы все говорим на разных языках. Мы не понимаем друг друга, но пытаемся любить и жалеть. Мы внутри ковчега. Мы звери. Нас спас старик – капитан. Он никогда не показывается на палубе. На капитанском мостике. Мы его не видим. Мы знаем: он – старик, и он мудрее всех нас. Мы его рыбы, его птицы. Его волки и его медведи. И он везет нас на новые земли, чтобы там мы могли побежать вон из ковчега на свободу. И забыть о нем. И плодиться и размножаться. А кто бесплоден – пусть, сойдя на берег, рыдает в одиночестве. Пусть нянчит чужих детей.
– Мама, я хочу есть!..
– Тише… на камбузе нам дадут немного печенья… позже… спи…
Плыли, плыли. В кружевные салоны, туда, где богатые, нам вход был заказан. Плыли в трюме, среди свальной нечисти, среди серых лиц и бедных глаз, тулупов, овчин, армяков, плохо скроенных пиджаков, штопаных накидок, перевязанных проволокой корзин и тюков. Плыли под рев и гвалт, под детский визгливый плач, под старушечий молельный шепот, под сдавленные богохульства мужиков. Плыли, наставляя невидящие глаза во тьму.
Мрак. Ночь. Море. Гуляют молнии, блещут страшные созвездия. Под толщей воды колышется и дышит земля. Земля не спит. Она в любой момент может взорваться ужасом и смертью. А на ее лике – букашки, водяные жуки-водомерки. Все звезды в нас. Но мы утонем, захлебнемся, умрем, а почему тогда останутся они?..
День смешался с ночью. Пересеклись пояса времени. Забылись даты, числа, широты и долготы. Нас выворачивало наизнанку. Морская болезнь. Земная болезнь. Болезнь жизни. Я подставляла дочери ладони, чтобы ее вырвало в мою пригоршню. С камбуза приходили в трюм, бросали нам, как зверям, соленую рыбу. Смертельно хотелось пить. Чаны с водой были пусты. Люди выли, подняв лица, как волки.
Пробоина. Это была пробоина. В трюм хлынула вода. Она лилась сумасшедшим потоком, грязным и белесым, соленым, зеленым. Откуда? Этого никто не знал. Команда бежит. Где, что?! Закрыть?! Черта с два ее закроешь! Если ты только сам, своим телом!.. Помпу, тащите помпу! Насос! Что в ящиках?!.. Что в ящиках около пробоины?! Взрывчатка. Куда везете контрабанду?! Знает об этом капитан?!.. Я что, дурак, чтобы капитан меня вышвырнул в море со всеми потрохами?!.. Трюм наполняется водой, как ночная ваза мочою. Море хочет с нами поиграть. Оно всего лишь хватает нас своею зеленой лапой. Мы маленькие. Мы такие жалкие. Пощади нас, море. Мы хотим доплыть. Хотим жить. Хотим… умереть на суше, а не в пучине, холодной, зеленой, безглазой… Каково это, когда ты вдыхаешь, а твои легкие наливаются водой?!..
– Шлюпки!.. Шлюпки!.. Спускайте на воду!..
– Первыми сажайте женщин и детей!.. Женщин и детей!..
Ах, матросня, вот женщина, а вот дитя, и что толку в вашей дурацкой скорлупке, если она перевернется?! Водная толща состоит из цунами. Цунами поднимаются одна за другой. Не успеешь нахлебаться. Куда вы тянете от меня дочь?!.. Не отдам!.. В другую шлюпку, с детьми?! Дети?!.. Нянечки?!.. Самые опытные гребцы?!.. Врете!.. Все врете!.. Себя успокаиваете!..
Я прижала дочь к груди так крепко, как могла. Ее отдирали от меня. Увещевали: та шлюпка самая надежная, у нее и борта толще, и днище двойное, и запас провианта имеется, и теплые полушубочки, и спасательные пояса, шлюпка эта детская, нарочно такая удобная, она замечательная, а я круглая дура, ребенку там будет хорошо, считай, дура, что он почти спасен, ребенок твой, вот дура, ничего не понимает, на каком языке ты говоришь, а, ни на каком, как ты попала сюда, откуда, некогда с тобой валандаться, на пальцах объясняться, давайте, ребята, оторвите ребенка, и дело с концом, сейчас вода зальет все отсеки, и нам хана, не обращай внимания на ее вопли, они все так вопят… ты что, дура, ты же будешь плыть в своей шлюпке рядом с ней, в одной шлюпке матери, в другой дети, поняла?!.. как глухая, ей-Богу, все, кончай, рви, давай, скорей…
Нас разорвали. Нас разбросали. Я видела ее лицо. Загорелое маленькое личико. Губки сердечком. Как хорошо она щебетала на всех синичьих языках. Как она ела рисовую кашу по утрам. Мы расколупывали с нею мидий. Пекли их в золе костра. Я говорила ей про Иссу. Она ждала Его. Так дети ждут первого снега. Так ждут праздника, елки, пирога. Так ждут матери, если ты живешь в детском доме и у тебя матери никогда не было.
– Мамочка!.. Не забудь меня!..
– Доченька моя, держись крепче!.. Сильно качает!.. Не вывались в море!.. Наденьте ей пояс… пояс ей наденьте!..
– Что, только ей, что ли, а другим разве не надо… Другие что, из другого теста слеплены…
Штормило. Шлюпки колыхало на волнах. Вода обжигала морозом. Плыли льдины. Плыли мы в больших лодках. Волосы мои свешивались мне на лицо, заматывали желтыми веревками мои плечи. Мокрые змеи. Рубище мое вымокло насквозь. Пахло сырой рыболовной сетью. Сейчас нас сетью море поймает. Холодное море, ледяное море. Помнишь, Ксения, тот пирс, указующий каменным пальцем далеко в далекое море?.. Тебя изнасиловали тогда. Что ты тогда понимала в этом?.. Хочешь узнать любовь морского царя?.. – ха, ха… смейся, плачь. Нас не подберут. У нас нет сигнальных огней. У нас нет теплой одежды. Только у детей. И то не у всех. Мы замерзнем. Наступает глубокая ночь. Видишь звезды над тонущим кораблем? Они ясные и ледяные. Иглы их входят под сердце. Игла, не проткни мою девочку. Дочка, где ты?! Мама, я тут! Мама!.. Ма-а-а-а…
