Писать олимпиаду мы будем здесь же, что, к сожалению, на руку сразу обеим сторонам. Ведь если тот парень захочет напасть — он сделает это сегодня, а значит мы сто процентов знаем, когда ждать атаки. Вокруг СТОЛЬКО храмовников, эти дети даже не подозревают, насколько их жопы под наблюдением!
И не могу сказать, что мне сейчас хорошо. Мне вообще нехорошо.
ВСË, что я пережил за последние дни, вело к Демономании. И вчера сошлись все линии, случился переломный момент. И наличие постоянно хмурого, напряжённого бати под боком даёт понять, что расслабляться нельзя ни на секунду.
О, вон вижу Лёню и Макса. Об их успехе я узнал из смс. Погоди, а радом с ними что… Никифоров⁈ Тот очкастый болван? И судя по лицам друзей, он и их уже достать успел! Не, тогда к ним не пойду. Пусть сами разбираются.
«Ну, пока вроде без происшествий», — выдыхаю.
Рой, если что, сканирует лица, предупредит.
И тут, ожидая приглашения в зал, я замечаю две ярко-золотые головы. Девочка и её эффектная мать. Синицины. Они стояли возле одного из организаторов, и мать о чём-то с ним беседовала, когда Катя стояла и скучала.
Хм… а почему бы… не поприставать! Всё равно нечего делать!
Меня веселят её истерики, это прям отрада для души! У нас эдакое соревнование, кто кого доведёт больше. Это забавно! Не скрою, это скрашивает мои будни.
Я подбегаю к ней сзади и хлопаю по плечу!
— Эй, балбеска! Опять тут⁈ — говорю я.
Она забавно подпрыгивает от неожиданности и резко поворачивается на мою довольную ехидную рожу. Ну, давай, Катя! Начинай истерить! Попробуй что-нибудь придумать!
— Не делай так больше. И не обзывайся, — сказала она и отвернулась обратно.
Я завис с улыбкой и том же положении с вытянутой рукой.
Что?..
Я ещё раз на неё глянул. Она изменилась. Она не улыбалась садистской улыбкой, не строила бровки домиком, а её фирменная черта, коса, была заплетена небрежно.
И заколки в форме ромашки у неё тоже сегодня не было.
— Погоди, а… а остальное где? Что я дурак, что болван, и что воняю? — не понимаю я.
— Зачем?..
— Ты всегда так говоришь!
— Ну теперь не хочу.
Погоди. Не понимаю.
Что? Так быть не должно! Что с её лицом, что с её голосом, что с её ответами⁈ Я… я не понимаю. Катя не должна себя так вести, это не моя Катя!
Мне дискомфортно.
— Кайзер, снова ко всем пристаёшь? Ничего не поменялось, — и тут я услышал знакомый голос.
Голос того, про кого я напрочь забыл, и кого тем более не ожидал ни услышать, ни увидеть.
Я поворачиваюсь, и вижу…
— Теодор⁈ — Катя тоже повернулась.
«К-какого…», — не верю глазам.
Теодор. Это, нафиг, грёбанный Теодор. Белобрысый мальчик, мой главный соперник в садике.
И он изменился. Он стал какой-то плечистый и большой, его когда-то зализанные волосы теперь коротко пострижены, а одет он был… что это… военная форма? Настоящая военная форма⁈ Да вы гоните⁈ Для взрослых, конечно, это забавно, «ха-ха, ребёнок в форме», но для мальчишки вроде меня… это… да это мечта!
А на поясе у него что?..
Погоди… нет-нет-нет, не верю. У него что, на поясе… меч? Кинжал, но с нашими размерами — полноценный меч.
— О, заметил? Это Миазма, — улыбнулся он, постукивая кинжал в ножнах, — Друг из Европы подарил. У них куча магических мечей! С этим у меня контракт!
— Европа? — Катя распахнула глазки, — Ты был в Европе⁈
— Ну, Катенька, я почти Европеец! Театры, балы. Рим и Париж! Там красиво!
— Рим и Париж… — повторила она шепотом.
Моё сердце забилось быстрее. Во рту пересохло. Я глянул на Катю, глянул на Теодора, и в груди… стало как-то неприятно.
«Гнев пробуждается»
— Ну, жизнь вообще кипит, в общем, — улыбается он, — А вы чем занимались? О, Михаэль, волосы покрасил? Прикольно, прикольно. На этом всё?
К нам подходит Марк, и в этот же момент появляется Теодор-старший.
— В прошлый раз мы на вас не наткнулись, но рад, что вы тоже тут, — улыбнулся отец Теодора, — А вы, так понимаю, Марк Кайзер? Рад знакомству!
— Не взаимно, — кивает Марк.
— Что же, до сих пор злитесь за тот случай с Анной в садике?
— Злюсь? Если бы я получал рубль каждый раз, когда Анна отшивает мужика, у меня было бы две тысячи. Немного, но стабильность дохода поражает. Я давно привык. Просто конкретно вы не нравитесь.
— Ха-ха, какая аналогия! — хохотнул Салтыков, — Понятно, почему выбрали именно вас — ещё и с юмором! — он ехидно улыбается, — Не за статус же, да, господин кадет?
Отец молча посмотрел на мужчину, решив не отвечать. Но его взгляд говорил о многом. Как минимум об эмоциях и о том, что он думает о Салтыкове-старшем.
И пока я это слушал, я и не заметил… как продолжают болтать Катя и Теодор.
— Это что, настоящий магический меч?.., — ахнула девочка.
— Ага! И разумный! Правда мне пока не отвечает… но я его разговорю!
Они болтают. Разговаривают. И Кате интересно! Она действительно увлечена разговором! Она любит всё вот это аристократичное, высший свет, это её стихия! А Теодор из столицы высшего света.
И про меня они забыли.
«Что это…», — я хмурюсь и прикладываю руку к груди, — «Что… за чувство?.. Она ведь… со мной должна разговаривать, а не с ним…»
Мне неприятно.
Я… не хочу, чтобы так продолжалось. Я не знаю, что делать. Я умею выживать в Бездне, я умею убивать, могу проломить человеку гортань, и вернуть демона на Небеса! Но я не знаю… даже не представляю, что делать сейчас!
— А что ты здесь забыл? Зачем приехал? — спросила Катя.
— Ну я же гражданин страны! Олимпиада. Вот, решили приехать поучаствовать. Мне повезло, английский выпал. Я ведь в нём это… почти носитель, хех.
— Правда?.. А у меня плохо выходит… мама говорит, что нужен репетитор, уже ищет даже…
— Могу поучить! Если хочешь.
— П-правда? Ты? Ну… ну не знаю…
Я сжал кулаки.
Учить её наедине будет?..
— Я… тоже им владею… — бормочу я.
Они оба на меня поворачиваются. Катя хмурится и, кажется, старательно пытается не подать другую эмоцию.
— Не может такого… — попыталась сказать она, но Теодор её перебил.
— Ты всё ещё здесь? — спросил он.
У меня дёрнулся глаз.
Ха?..
*Просьба пройти в главный актовый зал*, — раздался диктор в колонках. Поднялось бормотание, и все тут же засуетились в одну сторону.
— Катя, подозреваю, мы одного поля ягодки. Ты тоже в випке? Не хочешь сесть рядом? А то одному про-о-осто скучно! — сказал Теодор и, улыбнувшись… предложил Кате руку.
Чтобы проводить её как кавалер, как учили на этикете.
И она подняла свою.
Погоди. Нет. Нет-нет, она сейчас возьмёт его за руку. Она… она возьмёт за руку другого мальчика! Не как на утреннике, а как… как кавалера, как девочка и мальчик!
Катя поднимает руку, подводит её к ладошке Теодора и останавливается. Она хмурится, глядя на свои пальчики, поджимает губки, а её дыхание углубляется.
А затем мельком смотрит на меня.
— Ну… раз настаиваешь, — она вздыхает, сжимает кулачок и уводит руку, поджимая её к себе.
У Теодора дёрнулась бровь, и он тут же сжал свою руку, уводя её к себе.
И они развернулись, уходя вместе, но порознь.
«А что… а что мне мешает?», — думал я, — «Я ведь тоже могу её позвать. Зал там астрономический, и мест будет полно…», — волнение разгоняет сердце, — «И я ведь… я ведь тоже могу позвать!»
Реально, что мешает? Теодор намеренно меня принижал, хвастался и возвышал, и почему я молчал? Почему мне просто… не сделать ровно так же?
Может она этого и ждёт? Может она сама хочет, но из-за гадского характера ни слова не скажет? Или… она обиделась из-за того случая? И тогда Она решилась, а я что, не могу? Я ведь тоже могу её позвать. И они не сядут вместе. И не продолжат болтать!
— Катя, я… — тяну руку.
— Ах, дела сердечные. У детей! Порой забываю, что вы тоже люди, только маленькие.
И тут раздаётся юношеский тихий голос, а на мою шею ложится прохладная рука мертвеца.
