Борисыч достал из сумки банку тушенки и две бутылки водки.

– Это бы не к чему… – проговорил манихей, почесывая задумчиво спину.

– За знакомство… Чтоб разговор завязался, – сказал Борисыч и тут же распорядился, чтобы предупредить все возражения: – Ну-ка, убери пока в холодильник. – Он уже чувствовал себя как дома. Сейчас и Андрей подумал, что водка не помешает: разговор не клеился, как если бы стал виден скрытый механизм беседы, который скрипел и застревал, и все внутренне морщились из-за этого скрипа. Алексей время от времени замирал в нерешительности, словно не совсем понимал, что он, вообще, тут делает.

Хозяин убрал водку в холодильник и достал оттуда соленые грибы и капусту. Потом высыпал рис в кастрюльку и стал там помешивать.

– Как у вас тут с грибами? – спросил Борисыч.

– Нормально… – сказал Алексей и прибавил, чтобы смягчить ответ: – Жена в город уехала, а то бы грибные места показала.

– А давайте по соточке – чтобы рис варился, – предложил Борисыч. Тут же сам извлек из холодильника водку и налил в приготовленные мензурки с делениями. – Ты смотри, – восхитился он. – Так даже удобне́е: сразу видно, кому сколько налито.

И они выпили «за встречу».

Тотчас же стало просторнее и светлее. Алексей вывалил в рис тушенку, сказал, что будет плов. Андрей почувствовал, как расширяется мир, как он наполняет его собой и даже начинает любить. И до чего было приятно хрустеть огурцом после обжегшей внутренности огненной горечи, наполнявшей его беспричинным ликованием, как и он ― мир.

– Сначала человек пьет молоко матери, а потом – водку, – проговорил после второй Алексей. – Это изрек один философ, – правда, ничего путнего он больше не родил…

– Ты же университет закончил. Я помню: в школе на олимпиадах первые места занимал… – начал издалека Андрей. – Как ты с твоей головой в этой дыре оказался?

– А город – не дыра? или Москва – не дыра? – с раздражением, скорее, на остатки собственной скованности отвечал Алексей. – Париж, Нью-Йорк, – все это большие дыры. Я бы еще дальше, на Алтай, уехал, если бы деньги были.

– Почему на Алтай? – спросил Борисыч.

– Там природа другая – горы… Так что лучше жить в маленькой дыре, чем в большой.

– Я тоже так считаю, – сказал Борисыч, цепляя на вилку целый груздь. – В деревне совсем другим человеком становишься, правда, Алексей?

– Нет, все-таки университет не за тем заканчивают, чтобы потом в глуши себя похоронить, – продолжал Андрей вызывать хозяина на откровение.

– Я даже больше скажу: диссертацию пишут не для… в общем, не для этого, – начал с подъемом Алексей, но вдруг осекся, очевидно, передумал развивать тему. – В городе у меня бессонница, голова болит – задыхаюсь там…

– А ты диссертацию написал? – удивился Борисыч, жуя скомканный пук лука. Он сидел с прямой спиной и повел себя немного чопорно, услышав, что Алексей бывший диссертант.

– Был грех, когда еще преподавал в универе, – сказал тот. Он навалился на стол локтями и походил сейчас на большую нахохлившуюся цаплю, поправлявшую очки.

– Какой предмет вел, если не секрет? – спросил Борисыч.

– Самый бессмысленный – философию.

– Что так? разочаровался? – проявил живой интерес Андрей.

– Да нет, как раз наоборот – в том-то и беда. Ученый должен относиться к своей дисциплине, как жрец к священной корове. Хоть она и священное животное, но можно иногда пинка дать, когда никто не видит. А я не мог: слишком всерьез все было.

– И какой ты философии придерживаешься? – снова спросил Андрей.

– Никакой уже. Смотрю просто на жизнь и жду, что будет дальше. И даже не жду, потому что все и так известно…

Разговор не получался: не хотел манихей вот так с наскока раскрываться, почти физически ощущалось его сопротивление говорить о чем-то серьезном. Андрей решил не припирать к стене: глядишь, сам разоткровенничается – а так еще дальше уйдет в себя. Он помнил эту черту школьного друга. Борисыч пустился в расспросы о возможностях бутылочного бизнеса "в здешних местах".

– Навряд ли что-то здесь соберете… А пойдемте на крыльцо, возьмем с собой водку, закусь. Погоды стоят отменные – что в избе париться? – предложил Алексей, и они, прихватив бутылку, рюмки, тарелки, вышли на крыльцо. Там расселись на ступеньках в порядке, который указал манихей.

– Огурцы у тебя Леша, выдающие, – похвалил Саня. – Собственного посола?

– Жена солила. Овощи – мои священные животные, – сказал тот не без гордости.

Они полулежали на разостланном одеяле, опершись на ступеньки, и смотрели на чернеющие ели и сосны, на голубое, прозрачное небо над ними, подрумяненное гаснущим закатом.

– А массажер тут у вас продать можно? – спросил Борисыч. – Дорогой – Голландия.

Алексей надолго задумался, стараясь, по-видимому, ответить точнее.

– Не-ет… Тут ты его никому не продашь. Если еще километров тридцать проехать, дальше есть большая деревня. Там председатель богатый, – может, он купит. Но я вам туда ехать не советую.

– Почему?

– Место нехорошее. Болота… и вообще… – Алексей смотрел прямо перед собой, потом поправил очки и продолжал: – Фамилия у него Швачко. Устроилась эта Швачка не хуже лендлорда. У нас бывшие председатели такую власть взяли, какая помещикам не снилась. Все у них: зерно, корма, лес, техника. А этот – просто рабовладелец: крестьян на площади порет. Восстановил колхоз сталинского образца. Правда, раздал часть земли, но ввел подушное обложение и теперь со своими опричниками собирает подать. Раз в неделю каждый должен отработать барщину на его наделе. Говорят даже, учредил право первой ночи: если понравилась ему девушка, ведут сначала к нему, а потом под венец. Содержит у себя целый гарем: не можешь вернуть долг, отдай жену или дочь на месяц-два, в зависимости от размера долга, – якобы в работу…

– Стоп! Я что-то не пойму: мы в каком веке живем? – Андрей привстал даже.

– Ты что, веришь, будто есть какое-то время и что-то изменяется?

– Человек меняется – черти не меняются, – сказал категоричным тоном Борисыч.

– Ну и что, они не могут на него управу найти? – спросил Андрей, чтобы возобновить разговор о председателе.

Алексей внимательно посмотрел на Борисыча и потом ответил:

– Пытались – одних посадил, других запугал. Несколько человек пропали бесследно, и никто их не ищет ─ места глухие. У него в друзьях – прокурор района и начальник милиции. Сын женат на дочери главы районной администрации. А первый зам губернатора у него каждую зиму на охоте.

– Почему они его не повесят – я имею в виду крестьян – или на вилы не насадят?

– Его голыми руками не возьмешь. Он всю родню сюда перевез: братьёв, дядьёв с семьями. Создал из них что-то вроде дружины, вооружил якобы для охраны скота от воров. На самом же деле – себя и своих присных от крестьян, и вся эта свора кормится теперь за их счет. Построил что-то вроде крепости за деревней и живет там со своей челядью. Выходит оттуда только под охраной. Да и народ у нас смирный, лишь погалдеть мастера…

– Пусть тогда уйдут от него, – сказал Андрей.

– Чтобы уйти, уехать, нужны деньги, паспорта. Он же зарплату не платит, в город их торговать не пускает, товар из своей лавки под запись по дорогой цене им сбывает. Паспорта отнял – и вот сидит этот паук в своем углу, плетет паутину…

– Это не его замок около озера мы видели? – перебил вдруг Борисыч.

– Видали да? – поднял глаза Алексей. – Нет, у него попроще, я думаю. Куролесовка совсем в другой стороне. А этот несколько месяцев назад как из-под земли вырос. Только вы туда не попадете, и близко не подъедете: там охрана кругом – ротвейлеры, ризены. А чей он, даже деревенские не знают. Хотя народ у нас дошлый, обычно все выведают. Никто хозяина замка ни разу не видел. Говорят, только черный "мерин" из ворот выезжает и заезжает потом, но никто из него не выходит. Он там себе асфальт до самого шоссе проложил.

При упоминании о "мерседесе" Андрей с Борисычем переглянулись, но ничего не сказали.