‑ Простите. Забылся.

Ун снова оглядел лагерь. Широкая поляна посреди леса была полна изгнивших пней и поваленных на землю черных стволов деревьев. Трава здесь росла, но не было ни одного молодого побега, точно все выкашивала какая-то древесная зараза. Отдыхавшие солдаты в маскировочной пятнистой форме группами сбивались поближе к плоским чашам, на которых тлел горе-мох, и подальше от хлипких брезентовых навесов, где обитало начальство.

Под самым дальним навесом продолжалась дивная трепка: капитан Шан спускал шкуру с фальшивого деревенщины. Жаль только говорил тихо, ни слова не разобрать. С другой стороны, хватало и одного выражения на лице полураана. Он стоял там не живой, не мертвый, боялся пошевелиться. А сколько поначалу было смелости и наглости! «Поймал одного из этих ублюдков, господин капитан». «Он отказался представиться, господин капитан». «Он тащился в чащу, господин капитан! Прямо в сторону обрывов!» «О, у него нет при себе никаких бумаг, господин капитан!» «Я спрашивал! Молчит. Ну, я и погнал его сразу сюда!» Уну тогда стало мерзко от одной мысли, что этот выскочка шарился по его карманам, рука потянулась к груди, но платок нашелся на месте.

Норны и полурааны, в основном рядовые, начали собираться вокруг, приглядываться, во взглядах их блестел хищный охотничий азарт, точно у волков, услышавших запах крови. Но капитан явно в чем-то сомневался, хмурился и все чесал пятно на подбородке. Он потребовал представиться. Ун встал прямо, как только мог, и назвался.

‑ Здесь пограничье, ‑ сказал капитан, ‑ почему ходишь без документов? И что ты вообще тут делал?

История об обычной долгой прогулке и о том, что Ун даже не думал, что в такой глуши ему могут понадобиться печати и подписи, была правдивой, но прозвучала до нелепости абсурдно, и офицер сощурился уже с подозрением.

‑ Ладно. Выясним, кто ты на самом деле и что тут забыл. Говоришь, из Хребта? Сможет там кто-то подтвердить твою историю?

Первым в голову пришел майор Виц, но Ун предпочел бы умереть, чем объясняться, почему он теперь не на службе.

‑ Я остановился в доме хозяйки Никканы. Ее сын Варран, он в...

‑ А, ‑ протянул капитан, ‑ ну тогда у него и спросим.

Уна усадили на поваленное черное дерево, так и не развязав рук, и ему оставалось только слушать, как несколько рядовых получают приказ позвать Варрана и доктора, и ждать. Солдаты-норны теперь посматривали на него с недоверием и одновременно – как будто с огорчением и узнаванием. Он же старательно притворялся, что ничего не замечает и только дергал головой, отгоняя комаров.

Первым пришел Варран. Ун вздрогнул, когда от густого подлеска неслышно отделился силуэт, целиком сотканный из листьев и мелких веток, но тут же расслабил окаменевшие плечи ‑ из-под откинутого капюшона появилось знакомое норнское лицо. Они с капитаном коротко о чем-то переговорили, поглядывая в его сторону, потом Варран снова исчез, растворившись среди деревьев. Руки Уну развязали, и без того потухший хищный азарт рядовых окончательно сменился разочарованием. Вскоре с шумом ломающихся веток из подлеска выбрался доктор, раздраженно вычесывавший нити паутины из серых волос. От этого норна с перекошенным гневным лицом Ун не ожидал ничего хорошего, а тот оказался весьма дельным и в меру общительным – не молчал, но при этом чувствовал, какие вопросы задавать не следует.

‑ ...промывайте аккуратно, прохладной водой. Через два дня корка отвалится, если рана будет беспокоить наложите еще слой клеевины. Но на вас, молодых, все зарастает как на собаках, ‑ доктор многозначительно посмотрел на его сломанный нос. – Да вы и сами, думаю, это знаете. Вам, похоже, не впервой.

Ун улыбнулся, отчего-то захотелось рассказать о той бессмысленной драке в школе, когда он получил по лицу ‑ и чудо, что вообще не остался без глаз, но доктор уже закончил складывать склянки с мазями и лекарствами в бездонную черную сумку, вежливо попрощался, пожелав скорейшего выздоровления, и ушел под навес к капитану. Ун снова остался один, снова оглядел лагерь. Теперь никто не обращал на него внимания. Не потому что он стал чем-то привычным, просто все солдаты здесь, вплоть до самого последнего бестолкового норна, были частью общего дела, и они предпочитали не замечать все странное, чужеродное и бесполезное.

В конце концов Ун скрестил руки на груди, согнулся, притворившись, что спит, а потом и правда задремал – разбудил его крепкий хлопок по отбитому плечу. Он шикнул, заморгал, вскинул голову. Напротив стоял полураан, фальшивый деревенщина, хмурый, едва скрывавший злость, и протягивал помятую, запыленную шляпу. Ун взял ее, нарочито медленно осмотрел со всех сторон, отряхнул, и только потом кивнул, давая понять, что все хорошо. С кем с кем, а с этим ублюдком разговаривать точно не хотелось и, к счастью, это было взаимно.

Скоро вернулся Варран. Он оставил где-то свой чудной плащ, но у Уна уже не получалось смотреть на этого норна и не видеть в нем что-то от лесного призрака из старых сказок. «Тихо чудище ступает, всех детишек забирает. Коль зайдет бесшумно в гости, не найдешь потом и кости», ‑ или как-то так. Ун уже не помнил. Старая нянька старалась не запугивать его и сестер бестолковыми историями. Отец этого не одобрял.

‑ Я сопровожу вас в Хребет, ‑ сказал Варран почти шепотом, словно все еще прятался, ‑ но до машины придется пройтись.

Ун попрощался с капитаном, который не только не посчитал нужным извиниться за своего подчиненного, но и глянул пристально, со все еще заметным подозрением, и они ступили на едва-едва различимую в зарослях тропу. Варран шел впереди, ловко избегая колючих веток и широченных полотен паутины, тут и там тянувшихся от дерева к дереву ‑ и как только различал их в накатывавших вечерних сумерках?

‑ Насчет Ро не волнуйтесь. Его на две недели отправят менять сигнальные ракеты, такое себе развлечение, ‑ норн остановился, ожидая, пока Ун справится с очередным кустом, за которые зацепился краем куртки. ‑ Но должен сказать, вы далеко зашли, тут до реки всего ничего.

‑ Да, и выбрал я самую неудачную дорогу, ‑ хмыкнул Ун, ‑ засадную.

‑ Сейчас тут нет удачных дорог, мы везде следим за... за ворами.

Ун попытался припомнить карту. К югу от Хребта дорог было не так много, как на севере, пожалуй, поставить здесь наблюдателя в каждом тупике и на каждой развилке не было чем-то невозможным.

‑ Ну, значит, я набрел на самую неудачную засаду из возможных. Сурово у вас тут ловят воров.

Темно-синие тени скрывали лицо Варрана, но Ун рассмотрел, как он поджал губы и как забегали его глаза.

‑ Просто, понимаешь, в Столице воров не загоняют с таким усердием. Что же это надо украсть, чтобы заслужить такую облаву...

Варран отвернулся, пошел дальше, и голос его прозвучал едва слышно:

‑ У нас тут... так положено.

Говорить обо всем происходящем Варран, похоже, не имел права, и Ун не стал мучить его вопросами. Тем более, сам он предпочел бы побыстрее забыть обо всем случившемся. Жаль только норны ничего не забудут. Поди, не каждый день жизнь в этих мертвецки скучных краях одаривала их потрясающими историями о беспомощном, жалком существе, которое по какому-то недоразумению решило называть себя правнуком славного генерала, и в момент опасности, когда нужно было проявить силу и упорство, получило по лицу и отправилось гулять по лесу с мешком на голове.

Какой позор! Но едва ли худший из его коллекции... Отец бы теперь и бровью не повел и только бы спросил: «А что еще ждать от такого ничтожества?». Всю оставшуюся дорогу, пока они пробирались через тонущий в сумраке лес и тряслись по холмам и ухабам в стареньком «Вепре», этот небрежный тон, не злой, но почти безразличный, отчасти брезгливый, давил Уна, снова и снова отдавался в ушах. В дом Никканы он вошел совершенно разбитый, и ему не хватило сил даже отпрянуть, когда хозяйка схватила его за плечи, подтаскивая поближе к горящей лампе.

‑ Что это такое? Как? Ах! И кто это так наложил вам склейку? Разойдется же! Совсем мякоти пожалели! Ничего не могут. Как только все это отвалится – сразу скажите мне. Я переделаю. Эти ученые доктора ничего не знают. А, зачем ждать! Давайте-ка прямо сейчас наложим вам новую, эту надо срезать... – она отпустила его, бросилась к шкафчику, стоявшему в углу столовой. Меньше всего на свете Уну теперь хотелось бы беспокоить и без того зудящую рану, и он постарался отвлечь Никкану, заговорил на ее любимую тему, допустив лишь небольшое преувеличение: