На Капри Горький искренне увлёкся работами А. В. Луначарского о социализме и религии, трудами В. А. Базарова о коллективизме и особенно книгами А. А. Богданова об „эмпириомонизме“ и „эмпириокритицизме“. Они отвечали потребности писателя углубить понятие „революция“, не ограничиваясь теорией классовой борьбы с капиталом и пролетарской диктатурой.

Горького объединяло с „левыми большевиками“ многое: проповедь активности и коллективизма, идея вызревания нового сознания в недрах старого строя, мечта о новой культуре, но главное – понимание социализма как идеального устроения мира, в котором личность достигнет гармонического единства внутри и вне себя. Чтобы построить такое общество, как изображал Богданов в книге „Новый мир“ (1905) или романе-утопии „Красная звезда“ (1908), нужно было воспитать нового человека, о котором всегда мечтал Горький, воспевая Человека с большой буквы. Поэтому он высоко ценил философские работы Богданова.

Ленин резко полемизировал с Богдановым, не одобрил он и организацию партийной школы на Капри, в которую были приглашены рабочие-пропагандисты из России. Она просуществовала с 23 июля (5 августа) до конца ноября 1909 г. Горький читал рабочим лекции по русской литературе, возил на экскурсии. Денежные средства на дорогу рабочим и жизнь на Капри тратил свои, а также получил у А. Амфитеатрова, В. Каменского и Ф. Шаляпина. Однако по инициативе Ленина ЦК большевиков резко осудил „школу на Капри“ как фракционную и исключил Богданова из партии. Поверив обещаниям Ленина устроить их лучше, пятеро слушателей школы уехали в Париж, за ними последовал и один из главных её организаторов – Н. Е. Вилонов.

С тех пор Горький стал ненавидеть „партийные склоки“, на время порвал отношения и с Лениным, и с Богдановым, а главное – перестал спонсировать большевиков. И хотя контакты с Лениным постепенно восстанавливались (в 1910 г. он снова приезжал на Капри), писатель приобрёл стойкую неприязнь к членству в какой бы то ни было партии и до конца жизни называл себя „беспартийным большевиком“.

Вернувшись на родину после царской амнистии 1913 г., Горький занимался уже не партийной, а литературной и общественной работой. Первую мировую войну он воспринял как всеобщее безумие, крах европейской культуры и цивилизации, заговор империалистических хищников для передела сфер влияния. Рухнули мечты о создании международного „интернационала интеллигенции“, мировой революции и солидарности рабочих всех стран: „Ведь если товарищ Жан изувечит товарища Ганса, как они встретятся потом, как можно говорить им об интернационализме интересов демократии“.

Писатель прекрасно понимал, какие финансовые интересы толкали правительства Европы к войне. Об этом свидетельствует задуманная им серия книг „Государства Западной Европы перед войной“, куда входила и книга Ленина „Империализм как высшая стадия капитализма“. Но это не означало, что Горький по-прежнему разделял все замыслы большевиков и помогал им готовить революцию.

Накануне 1917 г. его окружали в редакции „Новой жизни“ так называемые интернационалисты, близкие по взглядам к меньшевикам: Н. И. Суханов (Гиммер), В. А. Базаров (Руднев), Ст. Вольский (А. В. Соколов), Б. В. Авилов, В. А. Десницкий (Строев) и др. По замыслу Горького, газета должна была консолидировать все здоровые силы общества без различия политических взглядов. Он даже стремился объединить все социал-демократические течения в одну партию.

Из-за военной цензуры Горький в эти годы не поддерживал связи с европейскими социал-демократами, поэтому не мог знать о существовании „Меморандума д-ра Гельфанда“, в котором излагался подробный план организации революционного переворота в России и свержения императора Николая II. Не знал он и о контактах Парвуса с немецким правительством, а также о деятельности американских и скандинавских банкиров, тайно финансировавших „революцию Керенского“ и мечтавших, как Якоб Шифф, о расчленении России. Но догадывался о многом.

Февральские события 1917 г. Горький воспринял осторожно: радость от того, что „русский народ обвенчался со Свободой“, вскоре омрачилась предчувствием грядущих трагических событий. О подготовке Октябрьского переворота Горькому сообщили незадолго до его начала. Многие годы общаясь с большевистскими вождями, он узнал от кого-то из них (возможно, от Л. Б. Каменева), что 16 октября на заседании ЦК РСДРП было принято решение о немедленном вооружённом восстании. Считая такой шаг гибельным для России и для революции, Горький решил выступить с воззванием, обращённым к большевикам и народу. В статье „Нельзя молчать!“, опубликованной 18 (31) октября, он писал: „На улицу выползет неорганизованная толпа, плохо понимающая, чего она хочет, и, прикрываясь ею, авантюристы, воры, профессиональные убийцы начнут творить историю русской революции“.

Горький считал выступление большевиков преждевременным, так как не видел реальных сил, которые могли бы обеспечить им успех. Гибель лучших борцов на баррикадах 1905 г., репрессии 1906–1907 гг., массовое убийство призванных в армию рабочих и крестьян в 1914–1917 гг. обессилили революционную демократию, а партийные распри раскололи её верхушку. Поэтому Горький систематически печатал в „Новой жизни“ статьи из цикла „Несвоевременные мысли“, доказывая, что массы ещё не готовы к социалистической революции.

В статьях „К демократии“, „Вниманию рабочих“ и многих других звучит тревога за судьбы России, которую толкают к социальной революции „по методу Нечаева“ „на всех парах через болото“. В статье „Плоды демагогии“ Горький резко упрекает большевиков в том, что они относятся к русскому рабочему, как к хворосту, поджигая который, хотят зажечь костёр всемирной революции. Резко отзывается о большевистских лидерах: Ленине, Троцком и особенно о Зиновьеве. На них он возлагает ответственность за разруху в стране, гибель интеллигенции, за то, что „сильно мрут дети“.

Уехав из Советской России осенью 1921 г. по настоянию Ленина (фактически высланный), Горький продолжал осмыслять уроки Октября. 3 января 1922 г. он писал Роллану: „Ошибочно думать, что русская революция есть результат активности всей массы русского народа. <…> Революции всегда совершались – Вы это знаете – волею немногих безумцев…“ Писатель считал, что Октябрьский переворот совершили сорок человек интеллигентов. Добавим, что он всех их знал лично.

Октябрьские листовки, загодя отпечатанные за границей, призывали поддержать ленинцев, выступавших за выборы в Учредительное собрание и за мир без аннексий и контрибуций. Выборы прошли 12 ноября, и ленинцы получили меньше четверти голосов.

После этого большевики срочно занялись созданием новых силовых структур и роспуском Русской армии.

7 (20) декабря 1917 года декретом Совета Народных Комиссаров была образована Всероссийская Чрезвычайная Комиссия (ВЧК) по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности. Первым председателем Комиссии был назначен Ф. Э. Дзержинский. В состав комиссии вошли И. К. Ксенофонтов, М. С. Кедров, М. С. Урицкий, Я. Х Петерс, С. А. Менжинский, И. С. Уншлихт, М. И. Лацис и др.

В задачи созданной комиссии входили „пресечение и ликвидация контрреволюционных и саботажнических действий по всей России, со стороны кого бы они ни исходили“, предание суду Революционных трибуналов и выработка мер по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Из этого следует, что большевики не собирались никому отдавать власть.

Управленческий аппарат ВЧК возглавляла коллегия; руководящим органом был Президиум во главе с председателем, который имел двух заместителей.

В 1918 году были созданы местные органы ВЧК: губернские, уездные (упразднены в январе 1919 года), транспортные, фронтовые и армейские ЧК.

В первые два месяца своего существования Чрезвычайная Комиссия обладала лишь правом предварительного следствия, но постепенно полномочия ВЧК расширялись.