— Ну вот видишь! Я ей сказал, что после ее подарка ты на мой даже взглянуть не захочешь!

— Где, где твой подарок?! — Мурка отбросила кремы, как раскаленные угли.

— Вот. — Вадим со сдержанной гордостью вытащил ожерелье из голубеньких полудрагоценных камешков.

— Ах! Я буду в этом спать!

— И чур только в этом!

— Обещаю!

К концу вечера вся квартира Мурки была завалена разворошенным содержимым всех сумок — вытащены были все диски, книги, все фотографии, все сувениры…

В морозильнике обнаружился завалявшийся комок мороженого фарша, который полетел в раскаленное масло на сковородку. Через несколько минут закипели вечные спагетти.

— Макароны по-флотски любишь? С майонезом?

Вадим с сомнением посмотрел на ее кулинарный шедевр, но здоровый молодой организм настойчиво требовал калорий. Когда макароны по-флотски были съедены, а вино выпито, Вадим и Мура переместились в спальню. Они начали обниматься, и щекотаться и хохотать, но Мурка упорно защищалась от всех его посягательств.

— Сначала ты мне скажи, был ли ты мне верен?

— Что это значит?

— Как что? Вдруг ты соблазнился какой-нибудь парижанкой? — Мурку расстраивало, что из них двоих она была той, кого волновал этот вопрос. Он её ничего по этому поводу не спрашивал. Ей хотелось надеяться, что он молчал только из-за мужской гордости, а не потому что ему все равно.

— Если это то, что ты хочешь знать, то я ни с кем не был.

— А, значит, ты хранил мне верность! — Мурка упорно хотела поставить его поведение в какую-то зависимость от нее, а он так же упорно пытался сохранить автономию, и это ее, как всегда, страшно огорчало.

— Ну, можно сказать и так, — усмехнулся он. И больше ничего не сказал, а только обнял ее и стал целовать быстрыми страстными поцелуями, и ей пришлось оставить свой допрос. Они занимались любовью долго и нежно, но в горле у нее стояла печаль. Как всегда, она оказалась побежденной стороной. И как бы почувствовав ее настроение, он тоже погрустнел и ушел в себя. Они полежали, покурили, а потом, чтобы не заводить мучительных разговоров, она сказала, что ей хочется спать. Отвернулась и лежала неподвижно. Сначала он тоже вроде как уснул, а потом встал, и вышел, наверное, пошел в туалет. Она долго его ждала, а он все не возвращался. И Мура не вытерпела, вылезла из кровати, и выглянула в гостиную. Оказалось, он сидел перед ее лэптопом, кстати им самим ей подаренным в пору первого ухаживания.

— Ты чего? — глупо спросила она.

— Да вот, хочу проверить свою почту. — Он проворно выключил компьютер и захлопнул его. Потом потянулся и сказал, что все же, пожалуй, соберется и поедет домой. И Мурка его не задерживала.

Потом, после того, как он уехал, она долго плакала, и сама себя жалела. Что за проклятый рок, что два хороших человека не могут быть счастливы вместе? Она плакала из-за того, что ей никак не удается переделать ни себя, ни его в достаточной мере, чтобы наконец все у них получилось. Странный человек: сколько бы она не вилась вокруг него, сколько бы не грела его своей любовью, он не в состоянии ответить ей тем же. Наверное, ей стоило бы на некоторое время отойти от него. Иногда мужчина теряет интерес именно потому, что женщина так доступна. И немножко утешившись новой выработанной тактикой, Мура уснула, крепко сжав горячей рукой синенькие бусики.

На следующий день Мура проснулась мрачная и решительная. Она начала свой день с домашней уборки, и вообще решила «прибрать» всю свою дальнейшую жизнь. Кристиан Диоры были красиво расставлены вокруг раковины на мраморе в ванной, ожерелье уложено в шкатулку, синее платье аккуратно повешено на плечики, серебряные босоножки спрятаны в ящик нарядной обуви до лучших времен. Жизнь предполагалось начать серьезную, полную достижений; все чувства взять под неусыпный контроль. Мурка позвонила маме, и с покорностью кающегося прослушала все Аннины воспоминания о том, как на кафедре все предрекали Муре замечательную академическую карьеру, и как вместе с ней сокрушались, что при всех Муриных способностях ее дочь так и не воплотила свой потенциал…

Осознавая в полной мере справедливость горького родительского разочарования, ясно прозревая, что вся ее жизнь — сплошная цепь неудач и ошибок, Мура махнула на себя рукой и позвонила Александре, застав подругу в момент очередного просмотра программы Опры. Общение с подружкой, как всегда, помогло: еще до того, как она успевала пожаловаться Саше на то, что долгожданное возвращение Вадима не просто сдвинуло их отношения с мертвой точки, а прямо таки обрушило с горы, как Сашка начала канючить, что ее агентша Рут не может найти ей никаких новых заказов, и она почти решилась записаться на курс программистов! И начать учить языки… и слепую печать заодно… а главное — посвятить себя европейскому кинематографу…

И как всегда, руководство чужой жизнью захватило Муру, и ближайшие полчаса она добросовестно продумывала все возможные варианты существования подруги, отвлекшись тем самым от собственных горестей. Во время разговора она попила кофе, покурила, пробежала взглядом свою газету и проверила электронную почту. Оттуда вывалилась куча новостей и сообщений. Оказалось, что сионистская жизнь столицы бурлит, как никогда. Мура вспомнила, что на последней летучке Шмуэль поручил ей освещать некий очередной всемирный шабаш, происходивший на этих днях в одной из больших гостиниц города. Мура надела подаренную Александрой юбку в голубых цветах, тщательно накрасилась (внешнее совершенство всегда помогает обрести и внутреннее) и вызвала такси.

В многочисленных лобби и конференц-залах отеля «Рамада» бродили важные делегаты от всех еврейских общин мира, и не важные журналисты; в коридорах на каждом этаже стояли большие столы с кофе, круассанами и коврижками. При виде этих соблазнов Мура только обреченно вздохнула. Пресс-центр вселился в несколько соединенных между собой номеров гостиницы, где вместо супружеских кроватей теперь стояли столы, компьютеры, факсы и ксероксы, окруженные вырвавшимися из контекста деловитости бесстыжими ночничками, зеркалами и занавесочками. Мурка собрала большую пачку пресс-релизов, уже не удивляясь тому, что каждый квартальный съезд запросто снабжал еврейский народ большим количеством постановлений и директив, чем их было получено от Господа Бога на все времена. Потом она наткнулась на Боаза — представителя израильского центра в Нью-Йорке, с которым была знакома по предыдущим съездам, и взяв по талончику, которыми устроители конгресса ублажали алчную прессу, они спустились в ресторан гостиницы, где в три смены обслуживались голодающие последователи Теодора Герцля. Мура в очередной раз убедилась, что «халява — первый враг диеты». Пока в различных конференц-залах гостиницы шли выступления и голосования, объевшиеся Мура с Боазом устало побрели в гостиничный бар. Первые годы Мурка добросовестно высиживала все нудные англоязычные прения, пока не сообразила, что гораздо легче оставить на совести казенных пресс-секретарей все отшелушения семян от плевел, и просто время от времени собирать готовые коммюнике, услужливо раскладываемые ими на столах. По сути дела, так мало связи было между реальной жизнью страны и людей и этими бодрыми постановлениями и резолюциями мирового еврейства, что если бы не сытные обеды и не сосущая пустота в душе, требовавшая тусовки и человеческого общения, она бы ни за что сюда не явилась.

— Еще несколько конгрессов с полной программой питания, и я стану толстым и окончательным циником, — сказала она Боазу.

— Не обязательно делать важное дело голодным, — заступился за съезд то ли еще наивный, то ли уже циничный Боаз.

— Разумеется. Только я никакого важного дела не делаю. Вся моя журналистская деятельность оказалась совсем не такой, как я себе представляла. Когда меня взяли в газету, мне сдуру казалось, что надо постичь все социально-общественно-политические идеи человечества, не говоря уже о таких само собой разумеющихся вещах, как история сионистского движения и работы его основоположников Теодора Герцля и Ахад га-Ама. Теперь, спустя несколько лет продуктивной деятельности на этом поприще я точно знаю, что актуальны только два источника — жалобные письма пенсионеров-ветеранов второй мировой и коммюнике министерства абсорбции и Еврейского Агентства. Этим исчерпывается вся проблематика современного сионизма. И что самое главное в моем деле — уметь безропотно высиживать официальные речи и притерпеться к самолетному питанию.