– Конечно.

– Ура! Пойдём, парни, наберём ещё желающих.

Денден смотрел из окна, как Рене бегает по лагерю.

– Он же сумасшедший. Ты заметила, Нэнси?

– Мы сейчас все такие, – пожала плечами она. – Последние инструкции из Лондона у тебя есть, Денден. А здесь расчёт сумм, которые мы должны семьям бойцов. – Она протянула ему свои записи, сделанные в те драгоценные часы, когда ей казалось, что она сможет спасти Анри. – Координаты тайников с оружием и возможных мест для парашютных десантов. И наши коды. Ты знаешь, что делать, если я не вернусь.

Он положил листки в задний карман и медленно поднялся на ноги. Вчерашнее избиение ещё давало о себе знать – он передвигался, как старик.

– Знаю. Но ты возвращайся.

Когда он ушёл, Нэнси взяла свою шёлковую подушку, маникюрные ножницы и распорола шов. Ощупав наполнитель, она нашла с десяток таблеток цианида. В полумраке они напоминали жемчужины. Собираясь во Францию, она хотела зашить по одной в каждую гимнастёрку, чтобы иметь своего рода страховку от гестапо. Конечно, в УСО никто не инструктировал их кончать с собой в случае плена. Таблетки просто вежливо выдавали как альтернативу. Не можете выдержать пытки? Хотите прекратить избиения и насилие? Не сможете вынести стыд, если предадите своих? Не хотите рисковать? Примите фирменное средство доктора Бакмастера и больше ни о чём не беспокойтесь.

В Болье ходили слухи, что никто их так и не принял, но от мысли, что в крайнем случае всё можно закончить, становилось чуть легче вынести этот ужас. Может, и так, но она знала, что суицид – не её вариант. Что бы ни случилось, она не прибегнет к этому выходу. Из сумки она достала полфлакона одеколона – ещё один подарок с Бейкер-стрит. Отвинтив распылитель, она бросила внутрь таблетки и убедилась, что они растворились и превратили приятный, дорогой парфюм в яд.

Ход войны действительно переломился. В Монлюсоне одна мадам согласилась провести Нэнси в штаб гестапо всего за тысячу франков и обручальное кольцо. Они сидели на кухне её маленького тихого дома в переулке. Нэнси удивилась, насколько легко ей было расстаться с кольцом. Для неё оно превратилось в обычную побрякушку. Ей нужен был Анри, а не эта маленькая полоска золота.

– И документ, – добавила она.

– Какой документ, мадам Жюльет? – Нэнси настояла, чтобы ей выдали и платье, и сейчас она примеряла его, любуясь своим видом в полноразмерном зеркале. Крой был хитрый – платье из тёмно-синего хлопка облегало её округлости, но выглядело не настолько вызывающе, чтобы на неё оборачивались на улице.

– Вы должны подписать вот это. Своим настоящим именем.

Нэнси повернулась и увидела, что мадам Жюльет что-то пишет.

– Что это?

Мадам выпрямила спину.

– Прямо сейчас, как только мы с вами сделаем то, что запланировали, я уезжаю из города к сестре в Клермон. Немцы проигрывают. Когда им придёт конец, люди скажут, что я им содействовала. В этом документе сказано, что я была очень хорошим другом Сопротивлению.

Нэнси посмотрела на неё – холёную и откормленную. Не приходилось сомневаться, что клиенты подбрасывали ей продукты с самого первого дня, как немцы зашли в Монлюсон. Интересно. Люди Форнье говорили, что от тех, кто пришёл к ним в лагерь после дня «Д», пахло нафталином, а фермеры, которые в прошлом году отказались им помочь, сейчас часами шли пешком, чтобы предложить им вкусности со своих полей. Несмотря на то что немцы ещё наносили ответные удары, всем было ясно, что в конце концов они падут. И нужно будет платить по счетам.

Нэнси взяла ручку и подписала документ вопреки всем правилам, которые ей вдалбливали в голову в Болье: «Нэнси Фиокка, урожденная Уэйк». Мадам Жюльет шумно вздохнула.

– Я отведу вас ко входу. Сегодня моих девочек там нет, но я не единственная сутенёрша в городе. Офицеры могли заказать и других.

– Что ж, значит, им не повезёт, – ответила Нэнси и отдала ей ручку. Она позволит сбежать мадам Жюльет, но это не означает, что так же повезёт и остальным коллаборационистам в этом городе. – Документ у вас. Ведите.

52

Жюльет повела Нэнси в переулок, миновав главный вход. Штаб гестапо находился в бывшем отеле, окна которого выходили на многолюдную площадь около железнодорожного вокзала. Каждый день жители Монлюсона видели, как офицеры СС в форме и чёрных кожаных куртках встречают членов городского совета и проводят с ними встречи и брифинги. Люди видели их и старались как можно скорее пройти мимо. До войны такси и частные машины высаживали бизнесменов и туристов у элегантной галереи с колоннами, а их багаж, а также продукты и бельё заносились в отель с заднего входа. Теперь именно там осуществлялась настоящая деятельность гестапо – во все часы дня и ночи туда съезжались фургоны, полные скованными страхом людьми, а охранники отмечали в списках имена мужчин, женщин и детей, которых, как скот, вели через старые служебные двери и бросали в камеры.

А ещё через эти двери проносили всё то, что служило удовольствию офицеров – предметы роскоши, конфискованные из погребов, магазинов и заброшенных вилл, и женщин. Вход на задний двор охраняли четверо караульных: двое стояли на верхних платформах, которые давали им обзор всего двора и подъездной дороги, и ещё двое – у шлагбаума. Они проверяли людей по спискам и впускали и выпускали их, поднимая заграждение. Караульный пристально взглянул на Нэнси, и она поспешила опустить глаза, побоявшись, что он разглядит в них ненависть. Она ощущала, что кровь у неё черна, а в костях столько яда, что она может убить этого охранника одним прикосновением.

– Девушка не та, что обычно, – сказал караульный. – Капитан Гессе любит попышнее, чем эта.

Нэнси почувствовала на себе его внимательный взгляд.

– Софи заболела, – равнодушным и даже раздражённым тоном ответила Жюльет. «Прирождённая актриса», – подумала Нэнси. Наверное, это необходимое качество для проститутки. – Капитан Гессе сказал, что эта девушка подойдёт. Вы хотите заставлять его ждать?

Караульный пожал плечами и сделал запись в журнале. «Курица для капитана» – написал он.

Жюльет мигом растворилась в темноте. Караульный протянул руку, щёлкнул пальцем, и Нэнси протянула ему свою сумочку. Он открыл её. Помада. Духи. Пара презервативов. Он вернул ей сумку и провёл от ворот до служебной двери. Нэнси была не первым офицером УСО, который шёл этим путём. Она вспомнила о Морисе Саутгейте – его схватили незадолго до её высадки во Франции. Вместе с ним взяли двух радистов. Они тоже вошли в эти двери и растворились, как в тумане. Возможно, они ещё живы и находятся в одном из лагерей. Она вспомнила Анри и сжала кулаки так, что ногти впились в кожу.

На стене, прямо у двери, висела доска объявлений. Нэнси пробежала по ней глазами и увидела изображения себя и Форнье, под которыми значились невообразимые суммы в награду тому, кто доставит их в это самое здание. Но караульный на объявления не смотрел, он вёл её, гулко топая тяжёлыми сапогами, по узкой служебной лестнице в ту часть здания, где раньше жили постояльцы отеля, а сейчас – офицеры. На толстых деревянных стеновых панелях висели огромные зеркала, а под абажурами из витражного стекла горели лампочки. Нэнси сбилась со счёту, сколько её изображений они миновали. Поначалу они топали, как целая армия, но в этой части здания их шаги приглушались толстыми коврами.

Он открыл какую-то дверь и, презрительно улыбаясь, кивком пригласил её войти. За столом сидело пятеро мужчин. Они все подняли головы и посмотрели на неё. Бёма среди них не было. Инстинкт её не обманул. Он был истинным эсэсовцем и никогда бы не стал мараться о французскую шлюху. Мужчины же смотрели на неё с жадным удивлением.

Вторая девушка, блондинка, уже сидела на коленях офицера, которому на вид было не более двадцати лет. Изгибаясь, она ласкала его шею, от чего сам он покраснел до ушей, а его более старшие товарищи смеялись.

Ближайший к Нэнси капитал протянул руку и обнял её за талию, прижав к себе и облапав грудь и живот. Затем он задрал юбку и засунул палец под чулок. На её лицо он даже не взглянул.