47

Матео злился на неё. Нэнси ощущала исходящее от него раздражение, когда они садились в машину. Он был явно возмущён произошедшим в кафе и теперь бросал на неё гневные взгляды, как старая дева, недовольная, что племянница сидит за столом сгорбившись. Что его так вывело из себя? Он сам ненавидит милицию, а теперь её ряды уменьшились на четыре человека. Они умерли лёгкой смертью, их не вешали на глазах у семьи, не сводили с ума пытками в камерах гестапо.

Она так сильно погрузилась в свою злобу, что даже не замечала, какой дорогой вёл их Рене – куда-то в западном направлении, мимо буков и каштанов.

Подъехав к двухэтажному сараю, они выбрались из машины и пошли внутрь. Воздух был прохладным и сухим, пахло кожей и свежим сеном. Рене подвесил лампу на гвоздь между стойлами, потёр руки, отодвинул сено и потянул на себя крышку люка. Всё это время он что-то говорил – и это были не нервные попытки снискать расположение, а беззаботная весёлая болтовня. И если сцена в кафе возмутила Матео, то Рене она, казалось, лишь позабавила.

– Саутгейт договорился, и их сбросили ещё в феврале, но он сказал мне до дня «Д» никому их не показывать. Когда я услышал новость о высадке, у меня просто руки зачесались вам рассказать, но как я мог без приказа Саутгейта? Бедный Рене! Столько замечательных игрушек, которыми некому играть.

– Саутгейта взяли в марте в Клермоне.

Рене притих.

– Очень жаль. Хороший человек. Но ему не хватало вашего огня, командир Уэйк, – захихикал он.

Сняв с гвоздя лампу, он опустил её пониже, чтобы осветить для них подвал. Там лежало с дюжину обмотанных мешковиной тубусов. Нэнси не видела базук с тех пор, как месила гэмпширскую грязь в тренировочном лагере, но она мигом ощутила их смертоносный потенциал, ждущий своего часа под стойлами с лошадьми.

– Сколько амуниции есть в наличии?

– Достаточно для ликвидации батальона. – Он поймал её взгляд и пожал плечами. – Пятьдесят лент на каждую.

– Тогда давайте, чего ждать, – хмуро сказал Матео, и они начали вытаскивать гранатомёты по одному и складывать у двери.

Геллер нашёл прекрасного водителя, и шестнадцать километров до Курсе они преодолели менее чем за двадцать минут. По дороге Геллер в свете фонаря вслух читал Бёму отчёт разведки о коммуне и её обитателях. Когда он вошёл в кафе, из опрокинутой на столе бутылки бренди капали последние капли, смешиваясь с кровью убитого милиционера.

Владелец кафе, запинаясь, описал женщину, то, как произошли убийства, и мужчину, который пришёл к ней на встречу. Через полчаса Геллер сообщил, что заградительные посты расставлены, и Бём покинул эту сцену безумного представления Нэнси. Все эти странные встречи и совпадения… Он почти сочувствовал ей. Если бы он мог как-то связаться с ней, объяснить. В окнах домов зажигался свет. Геллер вышел за ним на площадь. Бём поднял голову и посмотрел в звёздное небо.

– Мне нужен рупор.

– Это займёт немного времени, господин майор.

Бём только кивнул, не отводя взгляда от неба. Казалось, он был глубоко погружён в свои мысли.

Мощность базук – даже завёрнутых в мешковину и пахнущих сеном и землёй – поражала воображение. Нэнси улыбнулась. Одной лентой можно взорвать бронированный джип, а если повезёт, вывести из строя целый танк. Для управления этой махиной требуются два человека, которых сначала нужно как следует обучить, чтобы они не взорвали друг друга. Это всё равно что пушку на плече нести.

Скрипнула дверь, и Нэнси обернулась. Официантка из бара! Рене прицелился, но Нэнси подняла руку, и он не выстрелил. Девушку трясло.

– Энн? Ты бежала за нами? Тебя же могли убить, глупышка.

Энн протянула руки к подошедшей к ней Нэнси.

– Пожалуйста, мадам, возьмите меня с собой! Я могу готовить, могу убирать. Не отсылайте назад к маман.

– Не глупи. Возвращайся домой, к семье.

– Я хочу помочь, хочу воевать! Моя семья – милиционеры, я их ненавижу. Очень жаль, что моего отца и брата не было в баре, когда вы пришли.

Нэнси посмотрела на Рене.

– Я её не знаю, – сказал он. – И мест этих не знаю, просто использую хлев как хранилище. Мне не нравится эта коммуна – слишком профашистская. Мне рассказывали, что жители очень сокрушались, что здесь нет евреев и им некого выдать. А искали они очень усердно, все шкафы обшарили на всякий случай.

– И я знаю, как выбраться из города, – быстро добавила Энн. – Если поехать на север через ферму моего дяди, там есть дорога. Немцы уже на площади, устанавливают посты.

– Всё благодаря вашим шалостям, – зарычал Матео, глядя на Нэнси. – Нам нужно уходить. В коммуне повсюду огни, – сказал он, выглянув наружу.

– Пожалуйста, мадам! – Девушка сложила ладони и стала похожа на бедного ребёнка с душещипательных картинок викторианской эпохи, молящегося за больного щеночка. – Я не хочу возвращаться домой.

Нэнси очень хорошо её понимала.

– Хорошо. Грузимся и уходим.

Внезапно со стороны Курсе донёсся громкий шум помех, и они замерли как вкопанные.

– Что за..? Уходим! – заторопился Матео.

– Подожди, – сказала Нэнси, положив ему руку на плечо.

Зазвучал чей-то голос. Она сразу узнала лёгкий акцент офицера с Рю-Паради, который затем руководил казнью на базарной площади.

– Мадам Фиокка? Нэнси? Я знаю, вы где-то там. Это майор Бём. – Он сделал паузу, словно ожидая услышать её ответ, а затем продолжил: – Что за ужасная расправа в кафе, Нэнси! Вы словно напрашиваетесь на то, чтобы вас поймали. Я сталкивался с этим, чувство вины лишило вас рассудка. Интересно, а что чувствуют ваши люди? Они понимают, что вы ведёте их на погибель, точно так же, как вы поступили с Анри?

Его голос доходил до самого нутра, пронизывал её до костей. Она оглянулась. Девушка уже забралась в машину. Рене слушал, держа руку на ящике с амуницией, который он только что загрузил в грузовик. Матео втянул голову в плечи и стоял, опустив глаза в пол. На неё он смотреть отказывался.

– Мадам Фиокка, Анри всё ещё жив.

Если бы Матео не взял её за локоть, она бы упала.

– Я клянусь вам, он жив. Сдайтесь, Нэнси, и я распоряжусь, чтобы его отпустили. Всё очень просто. Вы знаете, что я в Монлюсоне. Приходите.

Громкоговоритель отключился, и она сделала шаг вперёд. Матео крепче сжал её руку.

– Командир! – зашипел он, и она вздрогнула.

– Кто такой Анри? – непринуждённо спросил Рене.

– Мой муж, – ответила Нэнси. – Это мой муж.

– Нам надо уходить, Нэнси. Сейчас же, – торопил Матео.

Он почти что затолкал её в машину, как пленницу, и, как только Рене занял место сзади, снял машину с тормоза, и они отправились в путь.

48

Анри жив! От одной мысли, что она может его спасти, всё внутри расцветало. Она представила, как он возвращается в Марсель, его встречают старые друзья, и даже отец и сестра, и от восторга у Нэнси перехватило дыхание. До этого момента она не понимала, не отдавала себе отчёт, насколько ей хочется обменять свою жизнь на его. Она думала только о том, как бы приблизить окончание войны, и о том, чтобы он дожил до её конца. Но обмен – настолько лучше! Она совершенно не заметила, как они доехали, и поняла, что они дома, только когда грузовик начал осторожно забираться наверх, в гору. В лагере творилось что-то странное. Может, маки ушли принимать очередной груз? Нет, все знали, что она поехала за базуками, а новое оружие они обычно ждали, как дети Деда Мороза. Костров, на которых готовили еду, тоже не было. Через поле к ним бежал Хуан. Его вид подтвердил её худшие опасения. Она вышла из машины.

– Жди здесь, – сказала она Энн через плечо. – Не выходи из машины. Не разговаривай ни с кем, кроме Рене и Матео.

Матео побежал поздороваться с братом, и теперь они оба шли навстречу к ней.

– Что случилось?

– Командир, Гаспар застал капитана Рэйка с новобранцем. Форнье и Тардиват – в нижнем лагере. Гаспар…