Тем более странным выглядел тот факт, что мой неразумный клиент с такой легкостью проник за металлическую дверь. Хотя... Можно было предположить, что Николай раньше трудился здесь и именно здесь потерял здоровье. Душевное, разумеется. Он сказал, что ему пришлось стать безработным. Может быть, на заводе случилась какая-то авария и Николая уволили по состоянию здоровья? Может быть. Тогда зачем он снова здесь?

Дверь проходной распахнулась, и Николай крикнул мне надрывно-задыхающимся голосом:

— Эй, ты! Помогай, блин!

Пока я возвращался к проходной, из открытой двери показался зад Николая. Потом стало видно, что он (Николай, а не зад) тащит за собой железный ящик. Вероятно, тяжелый. Во всяком случае, ящик не отрывался от пола, а Николай дергал его за ручку на торцевой стороне.

Вдвоем мы кое-как стащили груз с крыльца проходной. Еще пять минут потребовалось на транспортировку ящика к «Оке». На асфальте после наших усилий остался неровный след, процарапанный металлом.

Когда мы закинули ящик на заднее сиденье машины, я был таким мокрым, словно только что попал под ливень. Николай сел на бордюрный камень и несколько минут приходил в себя, тяжело дыша и обмахиваясь платком.

— Ты хоть спросил разрешения, когда утаскивал эту штуковину? — поинтересовался я. — Я надеюсь, там нет никаких военных секретов? Я не хочу, чтобы через пять минут за моей маленькой машиной увязалась колонна тяжелых танков.

Ответный взгляд убил меня на месте. Я выпал в осадок и никогда более не всплывал.

— Твое дело — крутить баранку, — подкрепил Николай словами свой смертоносный взгляд. — Я уж как-нибудь без сопливых разберусь.

Он поднялся с земли и полез на заднее сиденье, поближе к своему ненаглядному ящику. Когда я занял место за рулем и посмотрел в зеркало, то не удивился, увидев, как Николай поглаживает ладонью ржавую поверхность. Выражение его лица при этом можно было определить как «плотоядное».

Видимо, что-то не то было с этим грузом. И я постарался поскорее унести шины от серого здания за серым забором.

Лаская ящик, Николай назвал еще один адрес — на другом конце Города. Я поехал, между прочим полюбопытствовав:

— Может, включить радио? Ты шлифуешь свой сундук, а мне скучновато в такой обстановке крутить баранку, как ты выражаешься...

— У меня нет слуха, — чуть смущенно признался Николай. — И поэтому я не очень-то разбираюсь во всем этом. Просто не слушаю.

— Да? — вкрадчиво спросил я, следя за поведением клиента в зеркальце. — А как же ребенок? Ребенок же должен заниматься музыкой...

Я опасался, что он двинет мне ящиком по черепу и тогда я уже больше никогда не смогу задавать глупых вопросов. Но то ли Николай сообразил, что ящик в одиночку ему не осилить, то ли я удачно выбрал момент, но клиент лишь чуть посуровел лицом, поскреб щеки ногтями и неожиданно кротко согласился:

— Конечно. Раз уж я такой болван уродился, так пусть хоть ребенок научится.

— Так у тебя есть ребенок? — продолжал я медленно и коварно, словно змей, вползающий в запретную зону. — Сын или дочь?

— Сын, — сказал Николай, и на лице его расплылась сентиментальная улыбка. Я вспомнил, что обручального кольца на пальце Николая я не видел. Ни на левой, ни на правой руке.

— Сколько ему?

— Восемь, — признался Николай и после паузы добавил: — Большой уже.

— Ходит в школу?

— В школу? — Он задумался, и тут выражение его лица резко изменилось: из добродушного отца, гордящегося своим отпрыском, Николай снова превратился в непредсказуемого странного мужчину неопределенных занятий и неизвестных целей. — Какую школу! Какую, к черту, школу! — Его пальцы впились мне в плечи, я дернулся, и машину повело вправо, к обочине.

— Убери руки, кретин! — заорал я и саданул назад локтем. Боковым зрением я увидел, что Николай отвалился на спинку сиденья, зажимая кровоточащий рот. Странное удовлетворение почувствовал я, выравнивая машину. А Николай, размазывая по подбородку красные полосы, продолжал яростно выдавливать из себя угрожающие хрипы:

— Идиот! Какая школа, придурок! Какая для него теперь может быть школа!

И в этот момент мне стало все равно. Я потерял интерес к своему клиенту. То есть не то чтобы я остановил машину и вышвырнул его, нет. Дело нужно было довести до конца, и я продолжал вести машину.

Я потерял профессиональный интерес, я перестал задаваться вопросами о прошлом и настоящем этого человека, я перестал исподволь наблюдать за ним. Я просто вел машину и ждал того момента, когда я выгружу из своей машины ящик, отвезу Николая, куда он захочет, и получу честно заработанные двести баксов.

А потом развернусь и уеду, чтобы больше никогда не видеть этого умалишенного. Скорее бы уж.

Я с большим нетерпением ожидал конца нашего путешествия, а оно никак не заканчивалось.

Следующей остановкой стало весьма подозрительное место — подчиняясь указаниям Николая, я выехал за окружную дорогу, куда уже и трамваи не ходили. С пару километров «Ока» прыгала по проселочной дороге, затем повернула в рощицу и наконец остановилась перед деревянным забором, окрашенным в темно-зеленый цвет. По верху забора была пущена колючая проволока, и я стал подозревать, что Николай вновь притащил меня к режимному объекту.

Оказаться пособником иностранного шпиона мне не хотелось, но я еще раз взглянул в лицо Николаю и понял, что шпионажем здесь и не пахнет. А уж если потенциальный противник стал нанимать таких агентов для своих коварных целей, что ж... Тем хуже для потенциального противника.

Николай в этот раз решил обойтись без меня. Он выскочил из машины, в хорошем темпе пробежался вдоль забора, согласно каким-то специфическим приметам отыскал нужную доску и толкнул ее вперед. А потом скрылся в проеме.

Я вздохнул и вытер пот с висков. Кроны чахлых берез почти не задерживали солнечный свет, и я чувствовал себя в салоне машины как в парилке. С той разницей, что в парилку одетыми не ходят.

Делать было нечего, и я принялся в очередной раз мысленно костерить Генриха, который подсунул мне столь дурного клиента. И ведь речь шла о поездке ночью — а тут уже третий час мотаемся по жаре, и конца-края нашим странствиям не видно. Минут через десять доска вновь скрипнула, и из проема появился довольный Николай. В руке он нес черную спортивную сумку. На всякий случай я завел мотор, и «Ока» рванулась с места сразу же, как только Николай втиснулся внутрь машины.

— Удачно? — спросил я.

— Само собой, — пропыхтел Николай. Он расстегнул «молнию» на сумке и долго разглядывал ее содержимое. Я даже не повернул головы в его сторону. Мне было плевать.

— Куда теперь? — спросил я, когда мы снова оказались на проселочной дороге и ехали в направлении Города.

— Не мешало бы тебе подзаправиться, — изрек Николай. — А я что-то жрать хочу.

Из этого можно было сделать вывод, что ехать нам придется далеко. Можно было также произвести некоторые вычисления и прийти к выводу, что себестоимость моих сегодняшних поездок может запросто перевалить за двести долларов: денег у Николая, кроме все тех же злосчастных двух бумажек, не было, и поэтому в придорожном кафе он обедал за мой счет. А насчет поесть мой клиент был не дурак.

Свой обед он завершил ста граммами теплой водки в граненом стакане — другой посуды в кафе не было. Потом Николай отодвинул пустой стакан, вытер лицо и озабоченно спросил:

— А сколько там уже натикало?

Часов у него тоже не было.

— Пять минут шестого, — ответил я, и Николай заторопился.

— Уже пора, — сказал он и вскочил из-за стола.

— Куда пора?

— Звонить, — пояснил Николай. — Им, — и он припустил к выходу из кафе. Через окно я видел, как мой клиент побежал к телефонам-автоматам, долго искал исправный, потом набрал номер и приник к трубке. Разговор длился не больше минуты, и Николай вернулся в кафе. Я допивал мерзкий напиток местного изготовления и прикидывал в уме, сколько еще может продлиться эта пытка жарой и Николаем.