Flora Jane Thompson

LARK RISE

© А. А. Рудакова, перевод, 2024

© Серийное оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2024

Издательство Иностранка®

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2024

Издательство Иностранка®

Деревушка эта занимала невысокую горку в равнинном хлебопашеском краю на северо-востоке Оксфордшира. Мы будем называть ее Ларк-Райз[1] – из-за обилия жаворонков, облюбовавших окружающие поля и гнездившихся на голой земле между рядами зеленых колосьев.

Отовсюду, куда ни кинь глазом, наползала плотная глинистая почва пашен – восемь месяцев из двенадцати голая, темная, обдуваемая всеми ветрами. Весной появлялась зеленая поросль пшеницы, под изгородями вырастали фиалки, а у ручья в низине «ста акров» зацветала верба; но по-настоящему прекрасен этот пейзаж бывал лишь несколько недель в конце лета. Поля спелых колосьев, простиравшиеся до самых порогов коттеджей, покрывались рябью, и деревушка превращалась в остров в море темного золота.

Ребенку казалось, что так было испокон веков; но пахота, сев и жатва являлись недавними нововведениями. Старики еще помнили, как Горка, заросшая можжевельником, высилась посреди поросшей утесником и вереском общинной земли, которая пошла под плуг после принятия законов об огораживании. Некоторые старожилы до сих пор занимали коттеджи, стоявшие на земле, которая была передана их отцам по «скваттерскому праву»[2], и, по-видимому, все небольшие участки под жилыми домами достались их первоначальным владельцам именно таким образом. В тысяча восемьсот восьмидесятые годы в Ларк-Райзе насчитывалось около тридцати коттеджей и трактир, располагавшихся не рядами, а образовывавших более или менее ровный круг. Деревушку окружала глубокая тележная колея, а отдельные коттеджи и группы коттеджей соединялись между собой сетью тропинок. Перемещение из одной части деревни в другую называлось «пройти по Горке», а слово «дом» во множественном числе звучало как «домы», а не «дома». Единственным торговым заведением была маленькая лавочка при трактирной кухне, где продавалась всякая всячина. Церковь и школа находились в главном селе, в полутора милях от Ларк-Райза.

В одном месте опоясывающую Горку тележную колею спрямлял проселок. Его проложили при огораживании пустоши для удобства полевых работ и соединения оксфордского тракта с главным селом и близлежащими деревнями. От Ларк-Райза проселок вел в одну сторону к церкви и школе, а в другую – к тракту, или большаку, как его до сих пор именовали, и ближайшему городку, где по субботам устраивался торг. Вследствие этого мимо Ларк-Райза кто-нибудь порой да проезжал. То крестьянская повозка, груженная мешками или квадратными вязанками сена; то фермер верхом или в двуколке; то старый маленький фургончик пекаря с белым верхом; то вереница укутанных охотников с грумами, выехавших на прогулку рано поутру; то экипаж с господами, отправившимися с послеобеденными визитами, – вот, пожалуй, и всё. Ни автомобилей, ни омнибусов, разве изредка прокатит мимо один из этих большеколесных велосипедов, прозванных «пенни-фартинг». Люди по-прежнему выскакивали на пороги своих коттеджей, чтобы на них поглазеть.

У нескольких домов были соломенные кровли, беленые стены и окна с ромбической расстекловкой, но большинство строений представляли собой обычные каменные или кирпичные коробки с серо-голубоватыми шиферными крышами. Самые старые коттеджи принадлежали ко временам, предшествовавшим огораживанию, и в них до сих пор обитали потомки первых скваттеров, в ту пору люди уже немолодые. У одной пожилой пары имелись осел и тележка, на которых они возили на рынок свои овощи, яйца и мед, а иногда сдавали их внаем соседям за шесть пенсов в день. В другом доме жил бывший управляющий фермой, который, как говорили, «неплохо нагрел руки» за годы своей службы. Еще один старик владел акром земли, который сам и обрабатывал. Вышеупомянутые люди, хозяин трактира и еще один каменщик, ежедневно ходивший пешком в город за три мили и обратно, были единственными жителями деревни, которые не батрачили на фермах.

В некоторых коттеджах было по две спальни, в других – всего одна, и в этом случае ее разделяли ширмой или занавеской, чтобы разместить и родителей, и детей. Часто старшие сыновья в семье спали на первом этаже или отправлялись ночевать в освободившуюся вторую спальню к пожилым парам, чьи повзрослевшие дети жили отдельно. Устраивать на ночь старших дочерей, за исключением праздничных дней, нужды не было, ибо все они уже находились в услужении. И все же частенько приходилось ютиться в тесноте, ведь в иных семьях был целый выводок ребятишек – восемь, десять, а то и больше, и, хотя они редко проживали все вместе, ведь старшие нередко женились до рождения младшего, бывало, кровати и матрасы заполняли все свободное место, так что домашние были вынуждены перелезать друг через друга, чтобы добраться до своей постели.

Однако не стоит считать Ларк-Райз этакими сельскими трущобами. Жители его вели привольную жизнь на свежем воздухе; коттеджи содержались в чистоте: полы часто мыли водой с мылом, а двери и окна, пока позволяла погода, оставляли открытыми настежь. Когда по равнине проносился западный ветер или завывал северный, двери и окна приходилось закрывать; но тогда, говаривали сельчане, более чем достаточно и того воздуха, что проникает через замочную скважину.

На протяжении десяти лет в Ларк-Райзе случилось две эпидемии кори, и двое мужчин попали в больницу после несчастного случая на жатве; но за многие годы докторов там видели только тогда, когда отходил кто-то из старожилов, либо трудные первые роды озадачивали опытную старуху, которая, по ее словам, была свидетельницей каждого появления на свет и каждой кончины. В деревне не было ни одного калеки или умственно отсталого и, не считая нескольких месяцев, когда одна несчастная женщина умирала от рака, ни единого инвалида. Хотя местная пища была груба, да и зубами никто не занимался, о расстройстве желудка тут слыхом не слыхивали, а нервные расстройства в то время вообще еще не изобрели.

Почти во всех коттеджах на первом этаже имелась лишь одна комната, нередко бедная и скудно обставленная: из мебели только стол, несколько стульев и табуретов и отслуживший свое мешок из-под картофеля, брошенный у камина вместо коврика. Были и опрятные, уютные гостиные, их украшали буфеты с посудой, мягкие кресла, картины на стенах и яркие тряпичные коврики ручной работы на полу. На подоконниках стояли горшки с геранью, фуксиями и старомодной душистой мускусной мальвой. В старинных коттеджах имелись и напольные часы, и столы-сороконожки, и ряды оловянной утвари – свидетели той поры, когда жизнь сельских жителей была куда легче.

Обстановка в доме разнилась в зависимости от количества ртов, которые нужно было кормить, а также от бережливости и умения хозяйки или отсутствия таковых; доходы же у всех были совершенно одинаковые, ведь в те времена в том краю батраку на ферме обычно платили десять шиллингов в неделю.

Если посмотреть на деревушку издали, можно было заметить один дом, который стоял чуть в стороне и повернулся к соседям задом, словно намереваясь удрать в поля. Это был маленький коттедж из серого камня с соломенной кровлей и зеленой дверью, у самой стены которого росло сливовое дерево, доходившее до карниза. Его прозвали «крайним домом», и обитал здесь каменщик со своей семьей. В начале восьмидесятых у него было двое детей: трехлетняя Лора и Эдмунд, полутора годами младше. В некоторых отношениях этим ребятишкам, хоть они и были маленькие, повезло больше, чем соседским. Отец их зарабатывал чуть больше, чем сельские батраки. Мать когда-то служила няней, и за Лорой и Эдмундом был умелый присмотр. Их учили хорошим манерам, водили на прогулки, покупали для них молоко, каждый субботний вечер купали, после гимна «Кроткий Иисус»[3] укладывали в постельку и вручали мятный или гвоздичный леденец. Да и одеты они были опрятнее остальных, потому что их мать обладала вкусом и умела обращаться с иглой, а состоятельные родственники отправляли им посылки с одеждой, из которой выросли их собственные дети. Другие ребята дразнили маленькую Лору из-за кружевных панталончиков и доводили ее до того, что однажды она сняла их и спрятала в стоге сена.