– Сколько здесь русских! – удивленно проговорила Глафира Семеновна.

– Русский сезон теперь, – отвечал доктор. – Теперь в Биаррице приезжих русских больше всех национальностей. Стали, правда, наезжать англичане, но английский сезон еще не начался. Английский сезон начнется с конца октября. Русские уедут, и начнется английский сезон. А теперь сплошь русские. Русская речь так и звенит на Плаже. Да вот даже сзади нас разговаривают по-русски, – шепнул доктор, наклонившись к Глафире Семеновне.

И действительно, сзади супругов Ивановых разговаривали по-русски. Двое мужчин – один в серой фетровой шляпе, а другой в испанской фуражке с дном, нависшим на лоб, смотрели на удалявшуюся к воде генеральшу и обсуждали статьи ее телосложения.

– Что вы, помилуйте… Вот уж кого не нахожу-то хорошо сложенной! – говорил усач в шляпе. – Это пристрастие с вашей стороны к ней, и больше ничего. Что вы у ней хорошего находите? Скажите. Бедра у ней плоские, талия необычайно низка…

– Но бюст, бюст, – перебивал его бородач в испанской фуражке.

– Полноте… и бюст ничего не стоит. Во-первых, она ожирела… Я два раза стоял на песке у самых волн и видел, как она выходила из воды, накидывая на себя пеньюар, но, право, ничего, кроме икр, не находил хорошего.

– А! за икры вы сами стоите. Но разве этого мало? – вскрикивал бородач в испанской фуражке. – Наконец, лицо, шея…

– По-моему, уж губернаторша-то куда статнее, нужды нет, что она некрасива лицом.

Глафира Семеновна слушала и удивлялась.

– Что они говорят! Боже мой, что они говорят! – прошептала Глафира Семеновна, обратясь к мужу и доктору, и покрутила головой. – Разбирать по частям женщину, как лошадь!..

– Здесь это зауряд… – тихо отвечал ей доктор. – Сюда за этим приезжают. Здесь все так.

А сзади Глафиры Семеновны уже слышалось:

– Во-первых, у этой гречанки гусиная шея, во-вторых, у ней лошадиное лицо. Да я не понимаю, кто это и выдумал, что гречанки могут быть статны. Вот итальянки – те наоборот.

– Нет, я, кажется, ни за что не решусь здесь купаться, – проговорила Глафира Семеновна. – Уж одно, что нужно пройти мимо тысячи глаз… Мимо сотни биноклей…

– Совсем как сквозь строй… – поддакнул Николай Иванович.

– А все эти пересуды!.. У кого гусиная шея, у кого бычьи ноги.

– Мода, что вы поделаете! – сказал доктор. – Но ведь здесь есть места, где вы можете купаться так, что на вас никто и не взглянет. Около Port des Pecheurs[30], например. Там можно купаться даже без беньеров, потому что там бухточка и даже без прибоя волн. Плавать даже можно, тогда как здесь ведь никакой пловец не проплывет. Но там, в этой спокойной бухточке, почти никто не купается.

– Сраму хотят, – закончил Николай Иванович.

– Именно сраму… Ведь это ужас что такое! – прибавила Глафира Семеновна.

Купальщицы начали выскакивать из кабинов все чаще и чаще. Беньеры были все разобраны. Свободным стоял только один беньер – коренастый старичок с седой бородой клином. Глафира Семеновна тотчас же это заметила и сказала:

– Смотрите, старичка-то беньера никто не берет. Молодые беньеры разобраны, а он без дела.

– Никто, никто. Он совсем без дамской практики. Вот разве детей приведут купать, так его возьмут, – отвечал доктор. – Помилуйте, зачем старика брать, если есть статные молодые красавцы! Здесь поклонение пластике.

А купальщицы все прибывали и прибывали. Некоторые выскакивали из отделения кабинов на Плаж, как кафешантанные певицы на сцену к рампе, припрыгивали и бежали навстречу волнам.

Степенно шли бородатые и усатые мужчины к воде. Эти были по большей части без плащей и все без головных уборов и без купальной обуви. Некоторые докуривали на ходу окурки папирос и сигар. Они шли туда же, где купались и женщины, по дороге останавливались, давали дорогу вышедшим уже из воды женщинам, направлявшимся в кабины одеваться. На мужчин публика как-то мало обращала внимания. Об них совсем и не разговаривали, хотя кое-кто из сидевших на галерее дам и направлял на них бинокли. Впрочем, когда показался один красивый прихрамывающий усач в черном фланелевом купальном костюме, одна дама, влево от Глафиры Семеновны, сказала своей собеседнице по-французски:

– Это испанский капитан. Он недавно дрался на дуэли из-за какой-то наездницы, был ранен и вот теперь хромает. Смотрите, какой красавец!

Слышал или не слышал испанский капитан эти слова, но остановился и сейчас же начал позировать и крутил свой черный ус.

Вышла из воды какая-то черноглазая купальщица с красивыми глазами и распущенной черной косой. Она переходила набережную и направлялась в кабины одеваться, ловко и кокетливо отбрасывая рукой назад пряди своих волос. Двое мужчин, очевидно ожидавшие ее выхода из воды, посторонились и зааплодировали ей. Она поклонилась, весело улыбаясь, и побежала одеваться.

– Да это купанье совсем что-то вроде сцены, вроде представления! Здесь даже и аплодируют купальщицам, как актрисам! – воскликнула Глафира Семеновна.

– Зрелище… – отвечал доктор. – И, согласитесь сами, зрелище очень занимательное.

Часовая стрелка на здании городского казино, выходящего своим фасадом на Плаж, где сидели супруги и где в настоящее время было сосредоточено все общество Биаррица, перешла уже цифру двенадцать. Головы и туловища купающихся, виднеющиеся среди обдающих их волн, начали редеть. Женщины спешили выходить из воды и одеваться к завтраку. В воду вбегали теперь только запоздавшие мужчины, чтоб наскоро окунуться перед завтраком в морскую пену. В воде долго они не засиживались и тотчас же выходили вон. В выходящих на Плаж отелях слышались звонки, призывающие обитателей их к завтраку. Доктор Потрашов стал раскланиваться с супругами Ивановыми.

– Пора идти червяка морить, – проговорил он. – Мой больной патрон, я думаю, уже вернулся из теплых ванн и ожидает меня за самоваром.

– Как, у вас есть самовар? – удивился Николай Иванович.

– С собой привезли. Настоящий тульский. Это мой патрон, фабрикант… И бочонок квасу ведер в пять с нами сюда приехал из Москвы.

– Да что вы! – воскликнула Глафира Семеновна.

– Верно, мадам… – улыбнулся доктор. – Это опять-таки мой патрон… Он не может без квасу… И если бы вы знали, чего ему стоит сохранить этот бочонок с квасом во льду! Здесь лед чуть не на вес золота. Ну, да и то сказать, у денег глаз нет.

– Блажит ваш пациент, блажит, как женщина, – сказала Глафира Семеновна. – И самовар, и квас.

– А что за блажь самовар? – возразил супруг. – Про квас я скажу, что это лишнее, ну а что касается до самовара, то не худо бы и нам его с собой захватывать из России и возить в путешествии. Маленький самовар. Место он немного бы занял в багаже, а иметь его приятно. Ведь вот для меня, например: какое это лишение во время всего заграничного путешествия не пить чая, заваренного по-русски, а тянуть английское прокипяченное варево из чая, напоминающее запаренные веники своим запахом, густое, как вакса. Фу!

– Да вы и здесь можете себе маленький самовар купить за двадцать франков, – сообщил доктор.

– Неужели есть? Неужели здесь продаются русские самовары? – удивленно спросил Николай Иванович.

– Даже два из них на окнах выставлены в магазине русских изделий.

– Да разве есть такой магазин здесь?

– Есть. Вы где остановились?

– В «Готель де Франс».

– Ну так это около вас. Спуститесь только в улицу за мэрию, и вы увидите этот магазин. Там увидите наши нижегородские лукошки, лукутинские ящички и портсигары с изображением на них троек, мчащихся во весь опор, и мужиков, наигрывающих на балалайке. Увидите долбленные из осины табуреты с красной и желтой поливой, увидите наши русские уполовники из дерева.

– Глаша! слышишь? Непременно надо будет зайти в этот магазин, – отнесся супруг к Глафире Семеновне.

– И знаете, для какого употребления служат здесь эти деревянные русские уполовники? – продолжал доктор.