— Я ничего тебе не скажу, — он весело покачивает головой, улыбаясь, но его взгляд строгий.

— На машине или на самолете?

— Бьянка, прекрати, — говорит он, а улыбка уже расползается шире.

— Ладно, но хоть климат скажи — что мне паковать? — спрашиваю я, когда мы выходим из ресторана на хрустящий морозный воздух.

— Много одежды тебе не понадобится, — отвечает он с хитрым взглядом, пока мы приближаемся к машине.

— О, значит, что-то тропическое, без одежды? — киваю я, сдерживая смех.

Килл внезапно притягивает меня к себе, разворачивая лицом к нему. Его руки обхватывают мои бедра, и он нависает надо мной, прижимая к капоту машины.

— Всё, что тебе нужно знать, маленькая соплячка, — он наклонился и сомкнул губы над моей нижней губой, а затем прикусил ее, заставив меня хмыкнуть в его рот, — это что на целый месяц ты будешь моей.

— Месяц? — удивленно шепчу я.

— Да, месяц, Бьянка. Нам нужно убраться отсюда и немного отдохнуть от всего, что произошло. Ты не можешь перестать смотреть на меня так, будто я сейчас умру. А я не могу перестать смотреть на тебя и хотеть запереть в своей комнате и не выпускать. Нам нужен покой. Нам нужно узнать друг друга лучше, нам нужно просто быть вместе, без войны и опасности. Мы будем спать допоздна, пить, трахаться, смеяться и наслаждаться друг другом.

Я нежно касаюсь его лица, в его глазах я вижу отражение себя. Его слова заполняют меня теплом и чувством спокойствия, которого я не испытывала уже очень давно.

— Это звучит… волшебно, — шепчу я и, чувствуя благодарность, которую не могу выразить словами, наклоняюсь и целую его. — Это Бали? Фиджи? Багамы?

Килл выпрямляется, с улыбкой вздыхая.

— Ты невозможна, — качает он головой.

Я смеюсь и пытаюсь дотянуться до него снова, но он отходит к водительской стороне, качая головой.

— Садись в чертову машину, Бьянка, — командует он.

— Коста-Рика? Бора-Бора?

Беспомощный смешок слетает с его губ, когда мы опускаемся на свои сиденья, и он захлопывает дверцу.

— Когда попадем домой, эта упругая задница будет моей, — он трогается с места, немного сильнее, чем следовало нажимает на педали, мышцы предплечья бугрятся утолщенными венами, когда он перестраивается.

— Когда попадем домой…? Хмм… — мурлычу я. — Зачем ждать? Когда-нибудь испытывал желание трахнуть меня на капоте своей машины?

Его взгляд медленно перемещается с дороги на меня, и в глазах загорается тот самый огонек, от которого кровь стынет в жилах.

— Ты хочешь мой член, грязная девочка?

Я медленно киваю. Слова здесь не нужны.

— Умоляй меня, — произносит он, и его голос становится ниже, грубее. — Умоляй, чтобы я наполнил твою жадную маленькую киску своим членом.

Я облизываю губы и сглатываю, чувствуя, как его взгляд отслеживает каждое движение.

И это мы. Красная Шапочка и ее Большой Злой Волк.

Что-то подсказало мне в тот день, что нужно украсть монету у таинственного незнакомца, и я ни на секунду об этом не жалею. Ведь мы не должны были сойтись, а наши пути пересечься, но это произошло, и произошло именно так, как должно было.

Судьба дала мне второй шанс с этим человеком.

И я не собираюсь его упускать.

Сквозь солнечные лучи, отражающиеся от океана, я смотрю на волны, разбивающиеся о берег. Белая морская пена плавно танцует на поверхности, создавая акварельные узоры из оттенков синего, белого и зеленого.

Именно это нам было нужно. Убежать из Дориана, оставить позади серые дни и погрузиться в солнечный свет.

Мой взгляд падает на нее — мою женщину. Она зарывает свои маленькие пальцы ног в плотный, мокрый песок, когда прилив уносит воду обратно вглубь океана. Сосредоточенная, она вжимает пальцы глубже, затем наклоняется и зачерпывает песок руками. Поднимается, всё еще погруженная в свои мысли.

Она улыбается. Улыбается от уха до уха — искренняя радость сияет на ее лице. И когда ее взгляд встречается с моим, что-то сжимается в моей груди, так сильно и резко, что я почти забываю, как дышать.

— Блядь, — тихо произношу я, — она такая чертовски красивая, — именно эти слова я теперь часто бормочу про себя.

В такие моменты я понимаю, насколько мне повезло. Что именно мне выпала привилегия делать ее счастливой, проводить вместе с ней всю оставшуюся жизнь.

— Песчаный краб! — радостно выкрикивает она, ее улыбка ослепительнее солнца. — Смотри, какой он милый!

— Охуенно идеально, — тихо произношу я. Черт, она просто совершенство.

Я поднимаюсь, чтобы присоединиться к своей женщине, но мой телефон начинает вибрировать на столике рядом со мной. Господи, стоило оставить его в нашей вилле.

Сажусь обратно и смотрю на экран — звонит Ребел.

— Надеюсь, это важно, — отвечаю я.

Его веселый смех доносится из трубки, и я чуть не сбрасываю звонок. Но, признаться, слышать его приятно. Последние дни были тяжелыми. Мы потеряли Финна, нашего брата, и чуть не потеряли меня и Рыжую.

— Мне не хотелось бы беспокоить тебя во время отпуска, но я хочу знать, поддерживаешь ли ты какие-либо связи с тем парнем из отдела городского планирования? Тем, кто утверждает/отклоняет разрешения?

— У меня есть связи. Но даже если бы их не было, я могу быть очень убедительным. В чем дело?

— Ходят слухи, что вокруг Джови крутятся какие-то крутые инвесторы и хотят построить гостиницу. Они уже выкупили часть бизнеса на западной стороне пирса.

— Она всё еще держит ту книжную лавку?

Я знаю, что Джови что-то значит для Ребела. Это та старая женщина, которой он иногда помогает, заходя в ее книжную лавку, чтобы убедиться, что у нее всё в порядке. И если кто-то причиняет ей беспокойство, Ребел разруливает ситуацию. Мы, — люди, подобные нам, защищаем тех, кого любим, особенным способом. Мы готовы убить за них. И уже убивали. Это то, что отличает нас от обычных людей. Когда мы вмешиваемся в ситуацию, их уши слушают. Рты, блядь, закрываются. Обычные люди трусят.

Если корпорации решат выкупить ее книжный магазин, для начала им нужно будет получить разрешение. Если я позвоню, этого никогда не произойдет. И всегда есть другие средства убеждения. Я могу легко позаботиться о том, чтобы этого не произошло.

В любом случае, Джови сохранит свой книжный магазин.

— Еще как держит. Она упирается. Поговаривают, что какой-то архитектор из Техаса собирается осмотреть место, чтобы убедиться, что строительство возможно. Я хочу быть там, чтобы напомнить ему, что Хулиганы защищают эту землю. Это может быть историческая достопримечательность.

Я смеюсь.

— Оставь свои кастеты дома, Фитц. Не нужно пугать какого-то зануду-архитектора.

Хриплый смешок прерывает меня на полуслове.

— Так вот, я немного покопался в прошлом этого ботаника-архитектора. Оказалось, он был прирожденным убийцей в подпольных боях, когда ему было всего девятнадцать.

— Голыми руками?

— Черт побери, да. Говорят, он ходил по темной стороне улицы, как и мы. Может, это всё сказки, но слышал, что он убил своего отца и это сошло ему с рук благодаря связям с федералами.

Господи боже. Я снова смеюсь.

— Ты собираешься противостоять этому мастеру кулачных боев, Ребел?

— Нет. Но я собираюсь поговорить с ним на его языке, обратиться к истокам. Он изменил свою жизнь, теперь он жадный корпоративный тип. Уверен, ему не захочется иметь проблем с Хулиганами. Не в этой жизни. У него теперь жена и трое детей. Думаю, эта земля окажется непригодной для застройки.

Мой взгляд поднимается, чтобы найти Рыжую. Она бродит вдоль берега, останавливаясь каждый раз, когда волны накатывают, обнимая ее ноги до колен. Она приподнимает прозрачное парео до середины бедра, чтобы не намочить его, и смеется, как будто не ожидала этого. Как будто она не знает, что волны накатывают каждые несколько секунд. Это так невинно, и я снова в восхищении. В восхищении от своей жизни. В восхищении, что она моя, и я могу удержать ее.