– Чем докажете? – Кум был действительно толковым, осмотрительным человеком, с которым было приятно вести разговор. – Парфен сообщает, что вы к тому же и писатель. Сочинить можно любой роман, не то что легенду. – Кум вел разговор мягко, без нажима. – Да, вы подсобили «общаку» на хорошее дело.

– Мы дали на наше общее дело.

– А «общак» решил пофантазировать, – впервые улыбнулся Кум, – взять да построить дом престарелых для своих заслуженных людей. Место хорошее выбрали: станция Комарово, на Финском заливе. Ваши баксы будут кстати. Итак, вы, грубо говоря, купили Парфена: подлечили, сунули баксы, а дальше?

– Дальше – больше. – Субботин засомневался, а вдруг Кум не станет марать рук о каких-то рэкетиров, связываться с мелочью. К чему тогда все хлопоты Ассоциации? Поэтому решил ужесточить разговор. – Если вас не интересует европейское сообщество, возможность держать деньги и «желтизну» в зарубежных банках, то давайте мирно разойдемся. – Субботин встал. – Благодарю за шампанское!

– Сядьте! – желваки задвигались на щеках Кума. – Я вам не нервная барышня. Мне нужны косвенные доказательства мощи вашей организации. Косвенные. Для убедительности. Выкиньте что-нибудь эдакое. Скажите то, о чем бы я не слыхал. Может быть, вы обладаете своим «общаком» в Союзе? Оружием, какого у нас нет. Ну? Я подозрительный. Профессия обязывает. Про Жеку-каратэ читали? То-то.

– Хорошо, я попробую! – мысль пришла неожиданно, осенила Субботина. – Вам не жаль подставить под мой удар кого-нибудь из свиты?

– Под удар? – прищурился Кум. – Попробуйте меня.

– Нет, нет! – Субботин представил себе, как кувыркнулся бы этот самоуверенный вор, но… Его трогать нельзя. – «Шестерку» дайте.

– Один уговор: бить не до замочки.

– Принято!

– Погодите. – Кум потер переносицу. – Вас же мои хлопцы обшманали. Оружия не было.

– А его и не было, – простодушно улыбнулся Субботин, – я извлеку оружие из воздуха. Где ваш подопытный кролик? Зовите! Да, сами сядьте, пожалуйста, за моей спиной. Вот так будет спокойней.

– Эй, Фома! – позвал Кум. И тотчас в дверях появился тот самый басовитый парень, что обещал в машине навечно окунуть его в темноту. – Дай-ка этому фраеру пару горячих, чтоб не хорохорился!

– Мигом сделаем! – широко заулыбался Фома. Закатал рукава ковбойки, обнажив мускулистые, поросшие волосами руки, шагнул к Субботину. Лицо его приобрело зверское выражение. Да, к такому «доктору» в пациенты лучше не попадаться. И вдруг словно лазерный тонкий лучик ударил в лицо нападавшему, и грузный Фома, словно мешок, с тихим стоном грохнулся на пол. Кум выскочил из-за спины Субботина, склонился над парнем, прислушался к его дыханию, которое стало едва слышным, недоуменно обернулся к гостю.

– Чем вы его так? Покажите руки!

– Пожалуйста! – Субботин протянул вожаку руки ладонями вверх. Кум внимательно их осмотрел, недоуменно пожал плечами.

– Как помочь Фоме?

– Пусть отнесут на кухню, откроют окно, впустят больше свежего воздуха. Через часок будет в норме. Хорошо, что не подошел ближе, а то бы…

– Н-да, удивили, так удивили. – Кум приказал парням унести Фому. Сам присел к столику, выпил бокал шампанского, потянул носом воздух. Ему показалось, что ощутил чуть слышный одуряющий запах газа. – Продолжим разговор, – миролюбиво, с уважением произнес он. – Я готов с вами сотрудничать. Такого оружия в лягавке, да и в ЧК нет… Это самый убедительный ваш аргумент. Расскажете, в чем секрет?

– Обязательно, в свое время. И даже, пожалуй, подарю вам сие секретное и маловидимое оружие. – Субботин наконец-то вздохнул спокойно. И обстановка комнаты, где они сидели, показалась ему иной. Розовые тона сменили зловещие синие, словно откуда-то шла подсветка. – А теперь позвольте, гражданин Кумарев, изложить свою просьбу.

При этих последних словах, услышав свое настоящее имя, главарь ленинградских бандитских группировок на какое-то время замолк, осмысливая и сказанное, и сделанное этим парфеновским гостем.

Столы в честь именинницы были накрыты под ветлой на даче Петра Кирыча. Тарелок со снедью наставили столько, что некуда было приткнуть бутылочку кетчупа. Нина Александровна долго держала бутылочку в руке, высматривая свободный уголок. День, как по заказу, выдался не очень прохладным. Октябрьское солнце отдавало земле последнее тепло, и гости уже скинули пиджаки.

«Кур-гок! Кур-гок!» – пропел за спиной Нины любимый фазан хозяина по кличке Федя. Распустив яркое оперение с металлическим отливом, покачивая шпорами, Федя косил глазом на зеленые туфли Нины Александровны, приноравливаясь, как бы половчее их клюнуть…

– Кыш! Кыш! Пшел прочь! – Нина с трудом загнала Федю в огороженный закуток. Вернулась в дом. В просторном, квадратном холле, стены которого были недавно оклеены швейцарскими фотообоями с видом Женевского озера, перед зеркалом стоял Петр Кирыч, примерял галстуки к розовой перуанской рубашке, черев левую руку было перекинуто штук восемь галстуков. Завидев Нину, отшвырнул их, порывисто обнял женщину Она всегда в такие моменты ловила себя на глупейшей мысли: Щелочихин, чтобы поцеловать ее, приподнимался на цыпочки Петр Кирыч осторожно просунул ладонь в разрез платья:

– Именинница моя! Красавица ненаглядная! Сегодня ты не человек, а божество. Глаза сияют, а груди… два белых голубя, извини за банальный образ. – Он поцеловал ее в щеку, в нос, в губы.

– Подожди, Петр, – выскользнула Нина из рук Щелочихина, – ты слышишь? Кажется, первый гость досрочно припожаловал. Прошла к окну, тихо охнула. Черная «волга», сверкая лаком, остановилась перед воротами. «Кто бы это мог быть? – подумала Нина Александровна. – Такой черной „тачки“ ни у кого из приглашенных вроде бы не имелось».

Из машины выбрался Разинков, улыбаясь во весь рот, замахал руками, издали приветствуя хозяев. Сюрприз так сюрприз! Ему от своей дачи до коттеджа Петра Кирыча и ехать-то метров триста, но как не похвалиться перед друзьями новой автомашиной? Два дня назад самолично пригнал из Горького, взял «тепленькую», с конвейера, можно сказать, «выбил» по спецразнарядке. Визы Шляпникова оказалось мало, пришлось дать «на лапу» кой-кому в министерстве. Страшно спешил обделать дельце: нельзя было давать денежкам киснуть, единожды живем.

Войдя во двор, Разинков басовито загудел, увидев богато накрытый стол. Раскинув руки, обнял Нину Александровну, расцеловал:

– Как говаривали в старину, с днем Ангела! Нехай тебе, красавица, вечно будет тридцать три. Подарок мой человек отнесет в дом. Эй, Хуан! – сделал повелительный жест. Повернулся к Петру Кирычу. – И тебя, друг мой, поздравляю! Сто лет жизни!

– Благодарствую! – Щелочихин крепко пожал руку Разинкову. – Сто лет – многовато, годика три бы еще у штурвала проскрипеть…

Гости съезжались один за другим. Вслед за Разинковым появился городской прокурор, молодой, бородка клинышком, глаза бегающие, боязливые. Зато начальник милиции Ачкасов хоть и выглядел болезненно, но бодро расцеловал именинницу, собственноручно выволок из машины огромный короб. На картоне красовался расписанный хохломскими цветами самовар.

Осенний день выдался на редкость теплым и ясным. Директорские умельцы загодя соорудили, на случай дождя, полотняную крышу – навес. Лучи солнца слабо просвечивали сквозь полотно, блеклыми зайчиками играли на хрустале, отражались в заграничных сервизах. Гости не показывали вида, что удивлены отсутствием спиртного. В области развернулась очередная кампания по борьбе с пьянством. Первый секретарь обкома, излечившись от инфаркта, перестал посещать банкеты, не брал в рот пива. И это послужило сигналом. Сарафанников лично предупредил местных боссов: «Кого уличу в пьянстве, на работе, дома ли, выгоню из партии».

Хозяин дома Щелочихин, Разинков, прокурор Рыжкин, Ачкасов, как и все «культурно пьющие», на всякий случай, соблюдали предосторожность. Конечно, таиться гостям было не с руки, собрались все свои, задушевные, связанные не только многолетней дружбой, но и обязанные и переобязанные друг другу на веки вечные, и все же дразнить судьбу не имело смысла. Полковник Ачкасов строго наказал личному шоферу оставаться в машине, никого к дому Щелочихина не подпускать.