– Недалека была от истины… А мне она не разрешала смотреть на твои фотографии. Это когда о тебе уже вышли сотни книг… Больше написано только о Джоконде.

– Каких книг? О чём ты опять?

– И продолжают писать. Прямо в эту минуту кто-нибудь пишет…

– Чепуха! О чём там писать? Я ведь не сделала ничего. И без меня все только и делают, что делают что-то, делают....  Актриса! Ну правда, из кожи лезла, старалась, училась… Никто просто не верил. Так что Ида?

– Она стала и моей тётей. Прошу, только не перебивай. И… прости. Потому что против твоего желания… Но я надеялся, я хотел… Чтобы это стало чем-то невероятным… вообще, огромным счастьем. И это можно! Потому что ты теперь не будешь одна! Надо только настроиться… С самого начала, – Крис слабо улыбается, уже ничем не напоминая Криса пятью минутами раньше. – Взять и запрограммировать! Жёстко! Если бы были такие программы – на установку счастья. Но пока надо без программ, самим. А иначе… Нет мне прощения.

Крис трёт усталые глаза под очками и рассказывает. Почему до того, как попасть к тёте, он провёл годы маленьким подопытным в стерильном прозрачном ящике, почти гробике. Над ним корпели и врачи и учёные, потому что таких, как он, единицы. Операции на кишечнике, глазах, суставах, бесконечные вентиляции лёгких, переливания крови… Вопреки всему, с чем медицина сталкивалась до того, его решили выходить из плода, не банально недоношенного, а фатально – плода на сроке ниже минимально допустимого наукой того времени.

Норма меняется в лице, открывает рот, чтобы выпалить что-то гневное, даже приподнявшись на стуле, но Крис останавливает её жестом руки.

– Иначе я не расскажу никогда. Тётя Ида забрала меня. И спасла. П-потом у неё я увидел альбом с фотографиями и понял, что… что мне надо жить. Чтобы… т-та д-девушка с развевающимися волосами тоже жила, и чтобы она не знала тех бед, которые… – запинающейся скороговоркой твердит Крис всё быстрее и громче, не глядя на собеседницу, не желая видеть её реакции, которая могла свести всё на нет. – И я стал учиться, только и делал, что учился без остановки, как ненормальный. Химия, нейробиология, генетика, вычислительная биология, геномика… Это только основные. Сначала долго плутал… в с-смерти, да, потому что без неё не постичь зарождение жизни. Раз сто думал, всё, конец! Валюсь в чёрную дыру, всё бесполезно, я безумен. Но всё равно не останавливался и не отвлекался. Мне не на что было. В университете на меня смотрели так же как и в школе, «ах ты, бедненький хромоножка»… За всё время только один друг, подруга точнее. Но даже она ничего не знала о моих… исследованиях. Наследство тётушки, если бы не оно, мне бы не осилить…

Норма, застыв в неестественно-напряжённой позе, уставилась на Криса в немом ужасе, сжимая в руке стакан с водой побелевшими пальцами. Крис же, быстро отхлебнув из своего, так же торопливо продолжает.

– Что она за м-молодец! Сохранила в шкатулке для ниток пряди твоих волос. Три всего! Как уже понятно, наши ДНК т-тождественны, в чём я и не сомневался. После этого остановиться уже было нельзя. И я… – внезапно он замолкает, посмотрев Норме в лицо, в её расширенные от потрясения глаза, отчего она ещё больше ошеломляет непререкаемой… не красотой даже, а неповторимостью. Никому, никогда не повторить ЕЁ! Его собственное лицо искажается мукой. – О боже, нет! Я не могу, это ведь совершенно… этого нельзя было!..

Роняет голову на руки.

– Что я наделал!?

 Автомобиль несётся к вокзалу. Привычный для Криса маршрут невдалеке от дома. Он выбрал старый железнодорожный мост через пути для своих редких прогулок, когда от стоячего подвального воздуха уже мутило. Здесь же воздуха было в избытке, и не застывшего, а самого буйного, пусть и злобного иногда, но живого, бьющего в лицо помощнее вентилятора, и кажется, проникающего внутрь под корку. Окончательно мозги он не выдувал, но ощутимо проветривал, что от него и требовалось. Их необходимо было проветривать хоть иногда.

Грохот железных колёс по-своему тоже освежал – контрастом с тишиной. Её избыток способен оглушить сильнее всякого шума и свести с ума. Прохожих в таком месте почти нет, ничьих взглядов, попыток заговорить.

«Не хуже ли это, чем убийство? Против её воли. Против… всего вообще, что было когда-либо. Кто-то дал мне право? Ни черта! Зато моей воли хватит на несколько миллионов. Ведь не меньше мечтали бы о её возвращении. Но она! Мечтала ли она? Бред! Как она могла о чём-то мечтать? И правда, схожу с ума? Перед такой задачей ещё никто не стоял. И я, идиот, при всём сумасшедшем желании, я просто до конца не был уверен, что это возвращение возможно. Не представлял, как это – вот она, здесь, ЖИВАЯ?! Она?! И что теперь? Покончить с этим сейчас».

В своей ветхой футболке, перечёркнутый руками крест-накрест, он всё равно что без одежды на резком ветру, настоящем осеннем, в эти последние дни лета. Насквозь металлический мост не добавляет тепла, под ним оглушительный лязг грузовых составов. Пробирает дрожь. Но ему всегда нравилось созерцать сверху движение этих могучих километровых пресмыкающихся, развивающих пугающую скорость. Их неумолимая мощь в бездумном сокрушении живого на своём пути завораживала…

«Лев Толстой, хитрюга, скрестил тонны измазанного мазутом железа с беззащитной человеческой плотью. Послать свою кружевную Анну в объятия многотонной мясорубки! Если бы не это, никто бы и не помнил имя – Каренина». Крис смотрит вниз, свесившись с перил. Пронзительный свисток. К нему бегут, вроде бы без особой охоты, двое в форме.

«Каренина недоделанная!» Собравшись с силами, пускается в обратном направлении, задыхаясь. На ходу прыскает в рот аэрозоль с лекарством, остановившись, мгновение напряжённо смотрит на баллончик, будто прощаясь с ним, и швыряет его вниз. Свесившись с перил, наблюдает полёт спасительной трубочки, явно намереваясь последовать за ней.

«Крис!», – откуда-то издалека.

«Чёрт! Им же неизвестно моё имя». И понимает, что окрик не со стороны полицейских. Сощурившись, со злостью оборачивается в противоположную сторону. Сначала фигура выглядела неясной, но она так стремительно не шла, а летела к нему, что стали вполне различимы спортивный костюм, капюшон на голове… Даже в сумерках по очертаниям фигуры было понятно, кто это. Крис так и застывает, навалившись на перила, растеряв последние силы. Она! И она уже рядом.

– Как т-ты… Здесь?! – трясясь мелкой дрожью, но уже не от холода, выдавливает он, – Я на машине, а ты? Т-ты – как?

– Я вышла подышать… Там можно задохнуться, и я… тоже люблю мосты. А вот ты как? В такой холод!

Уставившись на девушку – перед ним явление сверхъестественного, – он сникает.

– О господи! Нам конец, они сейчас догонят нас! У тебя нет документов.

– Вон те? – беспечно заявляет Норма. – Не догонят, – и смотрит в сторону полицейских. Смотрит пристально, не мигая, с каменным лицом. Надвигает капюшон на лоб и выставляет обе руки вперёд, с силой растопырив пальцы. Преследователи замедляют шаг, начинают неловко пятиться назад, наступая друг другу на ноги.

– Это ещё что? Откуда?.. – еле выдавливает из себя учёный.

– Я где-то читала давным-давно, что так делают… чтобы отпугнуть. Ты разве не знал? – подхватив его под руку, Норма устремляется к оставленному автомобилю.

Ввалившись в него, Крис некоторое время сидит без движения, со скрипом восстанавливая дыхание. Только изредка с несчастным видом поглядывает на спасительницу. Во взгляде его недоверие и вопрос. Наконец находит в себе силы заговорить.

– А входная дверь? Выйти без ключа невозможно!

– Дверь? Ты, наверно, не запер её, так резко исчез. А как бы я иначе прошла? – непонятно с чего повеселев, с невинной интонацией в голосе говорит Норма.

Небольшой приземистый дом, будто без крыши. Зато тёмный, почти чёрный забор, которым он обнесён, необычно высок в сравнении с соседскими. Похож на деревянный, в действительности же из прочного металла. Входная дверь закрыта на замок. Крис, вроде и не удивившись, обречённо достаёт ключи.