В Вологду я прибыл 12 июня вечером…

Оказалось, что завтра (совершенно случайно) отходит из Вологды в Архангельск небольшой пароход по имени «Луза» (название притока реки Юга)…

Ночь была душна. Несколько раз собиралась гроза. В квартире, затворенной на лето и накаляемой целыми неделями солнцем, где я остановился, было неимоверно жарко и удушливо, несмотря на то, что я в ней тотчас же растворил настежь все окна.

«Ничего! Пусть! Это пока! Там, на севере, около прохладных океанов и морей отведу душу» – так думал я в те минуты.

Утром переехал на пароход «Лузу». Как отрадно сменить душные, пыльные вагоны и комнаты на пароход, с его свежестью и влагою вокруг!

На тот же пароход прибыла целая толпа вологодских семинаристов, уезжавших на вакации. Главная часть их состояла из окончивших уже свое ученье. Последние покидали семинарию совсем и направлялись домой, в разные концы нашего необъятного севера. На берегу было немало провожавших всю эту молодежь. Там виднелись и печальные женские лица.

Перед отходом парохода наш капитан пригласил всех помолиться. Пассажиры встали, сняли шляпы и начали креститься, повторяя несколько кратких слов за капитаном, испрашивавшим у Бога благословение на совершение предстоявшего нам пути.

Пароход стал тихо отчаливать от пристани. В эту торжественную минуту на капитанской рубке, где находилось немало пассажиров, а также и вся вышеозначенная партия семинаристов, раздалось дружное хоровое пение. Это запели звучными молодыми голосами юноши, покидавшие, быть может, навсегда семинарию и город, где они воспитывались. Песня эта была торжественная благодарность Творцу, «который, как чадолюбивый отец, вскормил и воспитал их». Приблизительно подобные слова запомнились мне из того пения.

С берега махали шляпами и платками.

Все это вместе было чрезвычайно трогательно и торжественно. Пароход заработал колесами… и передо мною открылся огромный водяной путь, в несколько тысяч верст длиною…

Идем рекою Вологдою верст 35 до слияния с р. Сухоною. Кругом зеленое раздолье – леса и луга. Леса, впрочем, весьма молодые. Очевидно, и тут они не застаиваются подолгу на корню. Притом здесь полное преобладание лиственных пород. Хвойные замешиваются в них понемногу, лишь начиная верст за 75 от г. Вологды.

Вода в реке бурая, каковая бывает в боровых ручьях. Она хотя и не мутна, но напоминает цветом хвойную смолу.

Селения чрезвычайно редки и необширны. Первое село на берегу реки находится в 80 верстах от Вологды. Оно называется Нарем.

Тут мы взяли дров для парохода. Одна сажень, кажется квадратная, еловых, в 1 аршин длины полена здесь стоит 1 р. 80 к.

Неприятно поражают соломенные крыши, которые и тут, в стране лесов, иногда попадаются.

Чрезвычайно мизерны на вид здешние ветряные мельницы. Это маленькие избушки, насаженные на конические деревянные срубы.

Впрочем, такие мельнички соответствуют тем немногочисленным и небольшим клочкам обработанной земли, которые тут виднеются там и сям среди лугов и лесных полян.

Глядя на эти зародыши хлебопашества, приходит на ум, что у человека заложена к земледелию какая-то необъяснимая, глубокая любовь, какое-то непреодолимое стремление, если даже и здесь, в этом раздолье и довольстве, он все-таки думает о нем…

Продовольствие на пароходе «Луза» было недорого. Подают часто свежую вкусную рыбу: нередко только что выловленную нельму и семгу.

Селения по берегам понемногу учащаются. Но все же между ними расстояния в десятки верст. Притом, они весьма невелики. По числу домов, хотя и прекрасных и просторных, они напоминают наши маленькие поселки.

Из немногочисленных птиц, встречаемых на Сухоне, узнаю несколько видов куликов: чернышей, песочников и кулика-сороку. Попадаются различные чайки, утки и большие красивые гагары. Но вся эта птица встречается здесь чрезвычайно редко, сверх моего ожидания.

С движением нашим на север по лесам начинают преобладать хвойные. Из последних преимущественно ель. Чудный богатырь и красавец лесов, дуб становится все реже и невзрачнее. Грустным и задумчивым он кажется здесь, на чужбине, в своем одиночестве.

Капитан парохода, по-видимому, простолюдин, с самым элементарным образованием. Зато он чрезвычайно любезен и вежлив с пассажирами. Дай Бог, чтобы и все капитаны походили хоть немного на него в этом…

Да пошлет судьба вообще всякого преуспеяния всему нашему северному мореходству! Пора, пора проснуться всем тем богатейшим необъятным краям!

По временам останавливаемся у некоторых, более крупных сел, как например, у села Шуйского. Пароход приваливает к самому берегу. С него спускают длиннейшие трапы прямо на землю и грузят дрова. Публика в это время спешит сойти на песок, на траву и на землю, чтобы сменить под ногами однообразное ощущение палубы…

Глядя на большие, просторные дома, на прекрасный скот, на рослых, здоровых и красивых людей – этих потомков новгородской вольницы, ее ушкуйников, которые, собственно, и заселили русский север, – с тягостным чувством вспоминаешь наши горемычные среднерусские селения, помещичьих, крепостнических районов, с их вымирающими, изможденными и отупелыми мужичонками, с их лилипутскою скотинишкою и т. д.

Дома здесь все двухэтажные. Низ занят холодным помещением, где держат провизию, рухлядь и скотину. Последняя зимою там спасается от вьюги и лесных зверей. Сараи и амбары тоже почти все двухэтажные…

Погода стоит великолепнейшая. Вечера поразительно хороши: совершенно как наши майские.

Пассажиры засиживаются поздно на капитанской вышке. Хороши вечерние зори после заката, когда река уподобляется зеркалу, в котором отражаются и небо, и берега с лесами и с селами.

Сегодня после заката я любовался игрою мелких соколов вверху, над рекою. Вероятно, это были дербники, судя по виду их. Они как будто бы наслаждались, купаясь и нежась в вечерней прохладе. Что это не были невинные кобчики или пустельги, можно было догадаться уже по тому, что в тех частях реки, над которыми появлялись эти хищники, нельзя было заметить ни одной ласточки – их главной добычи. Хотя здесь ласточек вообще немало; в особенности часто попадается ласточка береговая, живущая в норках речных берегов.

Я указал кое-кому на любопытных маленьких пернатых хищников. Но из публики, мало знакомой с соколами вообще, думаю, немногие мне поверили в определении этих птиц.

Около некоторых селений, на берегу, близ воды виднеются строящиеся суда и барки. Все они весьма неуклюжего вида.

Несмотря на чудную июньскую погоду, пассажиры упорно и тщательно притворяют в общей каюте 2-го класса все окна…

Теряя всякий раз терпение в таких мучительных разговорах, я в отчаянии вылетел вон из каюты наверх, на мостик, и там уже наслаждался великолепным, благовонным воздухом северных лугов и лесов.

Особенно хорошо бывало там, наверху, в минуты позднего северного заката или вскоре после него. Ночи становились все светлее и светлее по мере приближения к северу. Заря не погасала до самого рассвета…

Говорят, здесь, на реках, нередки такие туманы, что приходится останавливаться и пережидать их довольно долго. В такие минуты можно наскочить на какое-нибудь судно, хотя последние здесь чрезвычайно редки. Можно засесть и на мель и таким образом дожидаться иногда долго помощи со стороны другого, случайно плывущего мимо парохода.

14 июня

В 4 часа утра пароход наш причалил к пристани первого города на пути нашем. Это была Тотьма, находящаяся от Вологды более чем на 200 верст. Расположение городка красиво. Тотьма стоит на высоком левом берегу Сухоны. В ней около 3455 жителей. Есть несколько старинных церквей. В окрестностях – солеваренный завод. Есть свой монастырь и даже свои мощи (Феодосия Суморина). Тотьма была основана в 15 веке. Городок этот тоже претерпел многие судьбы нашей отечественной истории. Тут есть и Царев луг, и местечко Виселки, где батюшка Иван Васильевич творил над жителями свою отеческую расправу. Тут свирепствовали и его опричники. Тотьму громили и татары. Она принимала участие и в смутный период. Сюда батюшка Петр I сослал Лопухина, брата царицы Евдокии, да и она сама попала после в здешний женский монастырь…