Борису Шкловскому таким запомнился этот живописный образ: «По круглой Москве блуждал Маяковский в черной бархатной рубашке, темные волосы закинуты назад. Так ходили мастера-печатники. Но у тех рубашки сатиновые. Такую рубашку звали “пузырем”, а человека, так одетого, звали “итальянцем”»{8}.
О черном цвете и галстуке пишет и Бурлюк: «Он был одет в бархатную черную куртку с откидным воротником. Шея была повязана черным фуляровым[5] галстуком; косматился помятый бант; карманы Володи Маяковского были всегда оттопыренными от коробок с папиросами и спичками…»{9}. Под галстуком здесь нужно понимать широкую ленту, повязанную на шее объемным бантом. И, как ни странно, на подобный аксессуар мог вдохновить Маяковского Александр Блок. Благодаря ему и другим символистам этот аксессуар становится своеобразным символом поэта как такового. На хрестоматийном фото Блока, стоявшем у многих юных барышень на прикроватной тумбочке, поэт позирует в черном шелковом галстуке, повязанном бантом; бант у Блока заправлен в блузу (в отличие от манеры Маяковского повязывать его наружу) и гораздо меньше по размеру, тогда как Маяковский намеренно делает его шаржированно-огромным. Маяковский носил бант на голую шею, что придавало его облику бунтарский вид. Однажды поэта с друзьями даже не хотели пускать в ресторан – без крахмального воротника было немыслимо явиться в приличное заведение. Тогда Маяковский достал альбом с бумагой для рисования, бывший при нем, и быстро нарезал себе и друзьям белые воротнички, как настоящий модельер. Растерявшемуся швейцару пришлось впустить веселую компанию.
Итак, именно с банта-галстука началась карьера футуриста. В автобиографии Маяковский пишет: «Костюмов у меня не было никогда. Были две блузы – гнуснейшего вида. Испытанный способ – украшаться галстуком. Нет денег. Взял у сестры кусок желтой ленты. Обвязался. Фурор. Значит, самое заметное и красивое в человеке – галстук».
Но случайно ли был выбран именно желтый цвет? Об этом читаем в воспоминаниях старшей сестры поэта, Людмилы: «Желтый цвет с детства был любим нами, он символизировал для нас солнечную Грузию. В самом быту Грузии этот цвет был широко представлен в виде мутак (мягкие валики на тахте), подушек, портьер и прочего. У нас с сестрой тоже всегда были какие-нибудь желтые ткани. А у сестры Оли была желтая лента. Володя взял ее для какого-то вечера…»{10}.
С тех пор этот аксессуар становится значимой частью образа юного Маяковского, попав на обложку его первого стихотворного сборника «Я!» 1913 года. Лев Жегин вспоминал: «Бесконечно долго рисовалась обложка к книжечке “Я!”. На ней весьма декоративно расположены какое-то черное пятно и надпись: “В. Маяковский. Я!”. Это пятно, которое можно принять просто за растекшуюся чернильную кляксу, имеет в основе реальный прообраз: это галстук “бабочкой”, который тогда носил Маяковский»{11}.
О создании этой обложки вспоминает Вера Шехтель, дочь знаменитого архитектора, с которой у Маяковского был роман весной 1913 года. Именно в ее доме на Большой Садовой было придумано оформление первого сборника поэта. В память об этом Вера подарила Маяковскому желтую ленту. Она пишет: «Обложка представляет собой автопортрет – черное пятно и желтый бант. Желтый бант (желтый цвет – цвет солнца) был мною завязан Владимиру Владимировичу, и он расхаживал в нем всюду, возбуждая косые взгляды солидных москвичей»{12}.
Маяковский в ответ подарил возлюбленной свой крепдешиновый черный галстук-бант.
Желтая лента вдохновила на ту самую желтую кофту. «Очевидно, увеличишь галстук, увеличится и фурор, – продолжает Маяковский в автобиографии. – А так как размеры галстуков ограничены, я пошел на хитрость: сделал галстуковую рубашку и рубашковый галстук»{13}. В этом заявлении чувствуется и иронично-карикатурный намек на традиционный поэтический облик, и в то же время ощутим дизайнерский подход к собственному имиджу. «Галстуковая рубашка» – желтая кофта – была не чем иным, как блузой.
В. Ф. Шехтель и Маяковский. Москва, Лосиноостровская, 1913
Газета «Утро» 16 декабря 1913 года отмечала: «Привлекала внимание публики и знаменитая желтая кофта Маяковского. Желтая кофта оказалась обыкновенной блузой без пояса, типа парижских рабочих блуз, с отложным воротником и галстуком. На красивом, смуглом и высоком юноше блуза производила очень приятное впечатление».
Обложка сборника «Я!» авторства Маяковского. Москва, 1913
Маяковский. Москва, 1912
На самом деле блуз было две: одна чисто желтая («его желтая, такого теплого цвета кофта» – уточняет цвет знакомая Софья Шамардина), а вторая – знаменитая – черно-желтая в вертикальную полоску. Историю ее создания мы узнаем из воспоминаний футуриста Бенедикта Лившица: «В Училище живописи, ваяния и зодчества, где он еще числился учеником, его ждал триумф: оранжевая кофта на фоне казенных стен была неслыханным вызовом казарменному режиму школы. Маяковского встретили и проводили овациями. Ему этого было мало. Решив, что его наряд уже примелькался, он потащил меня по мануфактурным магазинам, в которых изумленные приказчики вываливали нам на прилавок все самое яркое из лежавшего на полках. Маяковского ничто не удовлетворяло. После долгих поисков он набрел у Цинделя[6] на черно-желтую полосатую ткань неизвестного назначения и на ней остановил свой выбор»{14}.
Этот невообразимый для жизни и идеальный для сцены материал Маяковский принес маме и сестрам. Скорее всего, он предвидел возражения, но и явиться вечером без футуристического костюма никак не мог. Маму пришлось упрашивать[7]. «Утром принес Володя бумазею[8]. Я очень удивилась ее цвету, спросила, для чего она, и отказалась было шить. Но Володя настаивал: “Мама, я все равно сошью эту блузу. Она мне нужна для сегодняшнего выступления. Если вы не сошьете, то я отдам портному. Но у меня нет денег, и я должен искать и деньги, и портного. Я ведь не могу пойти в своей черной блузе! Меня швейцары не пропустят. А этой кофтой заинтересуются, опешат и пропустят. Мне обязательно нужно выступить сегодня…”»{15} – так старшая сестра Людмила[9] вспоминала рассказ матери. Людмила записала и собственные впечатления от легендарного наряда брата: «Я вошла в комнату и вижу: мама у туалетного столика примеряет Володе кофту из бумазеи с широкими полосами желтого и черного цвета. Я собиралась рассердиться на Володю за эту очередную выдумку, но, увидев, как идет к нему кофта, оттеняя красивое смуглое лицо, как горят смелым блеском его глаза, как горда и решительна в наступательном движении его высокая и складная молодая фигура, я спасовала…»
«Я в этой кофте похож на зебру», – глядя на себя в зеркало, самокритично заявил Маяковский. Футурист Алексей Крученых создает более комплиментарный для поэта образ – образ бойца в Древнем Риме: «Маяковский в блестящей, как панцирь, золотисто-желтой кофте с широкими черными вертикальными полосами, косая сажень в плечах, грозный и уверенный, был изваянием раздраженного гладиатора»{16}.
