Поскольку система органов советской власти лишь начинала строиться, то местных органов военного управления, способных вести военный учет населения и осуществлять призывы в Красную армию, еще не существовало. В первые месяцы после Октябрьской революции обязанность комплектования армии добровольцами была возложена на гражданскую власть – волостные, уездные и губернские Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, а в армии – на фронтовые, армейские и дивизионные комитеты, для чего в них создавались штабы Красной армии. Согласно процедуре, разъяснявшейся в изданной в начале 1918 г. «Инструкцией для руководства Советам и Комитетам на местах для создания управления Красной армии», Советы создавали военные отделы (в армии – штабы Красной армии), куда входили представители самих Советов, Красной гвардии (где они имелись) и представители комитетов.
Военные отделы и штабы Красной армии занимались всей практической работой, связанной с вербовкой добровольцев, направляя записавшихся в «депо секции по формированию и обучению». Ключевая роль в вербовке отводилась организационно-агитационной секции, которая осуществляла прием, размещение, а также культурно-просветительское и агитационное обслуживание добровольцев. Кроме того, в составе военных отделов (штабов) формировались секции учета, вооружения, транспорта, выполнявшие свои отраслевые задачи[108].
Функцию фильтра выполняли прописанное законом поручительство за кандидатов и круговая порука (при коллективной записи). Они должны были обеспечить отбор наиболее убежденных и сознательных представителей трудового народа. На практике такое поручительство могло выглядеть следующим образом: «Удостоверение. Сим удостоверяется в том, что тов. Иван Вахромов работает на авиационном заводе „Ф. Мельцер“. Коллектив с.-д. большевиков данного завода рекомендует тов. Вахромова как идейного товарища. Председатель Г. Кабанов. Секретарь С. Чистов»[109].
Это, разумеется, не исключало проникновение в Красную армию лиц, именовавшихся «шкурниками». Не случайно в среде противников большевиков повсеместным было мнение о том, что «по собственному желанию в советские войска вступает только темное, отсталое босячество, люди, которым нечего терять, которые идут ради денег и пайка…»[110].
Действительно, бойцы РККА состояли на полном государственном довольствии (вещевое и пищевое довольствие) и получали небольшое денежное вознаграждение в размере 50 рублей в месяц, а их семьи обещано было взять на полное государственное обеспечение. Так, согласно тексту «Инструкции организаторам-агитаторам по организации Рабоче-крестьянской Красной армии», выработанной агитационно-организационным отделом Всероссийской коллегии по организации и управлению Красной армией[111] и изданной вскоре после декрета СНК от 15 (28) января 1918 г., семьям красноармейцев было обещано «натурой» для городских жителей: «квартира с отоплением и освещением, одежда, обувь, хлеб, жиры, крупа, соль, приварок, сахар и чай по местным потребительным нормам», а для сельских жителей вместо натуральных продуктов «выдаются металлические изделия, необходимые для хозяйства, мануфактура и обувь». Кроме того, семьям полагалась бесплатная медико-санитарная помощь[112]. Сам декрет СНК и разработанный на его основе «Табель окладов в Рабоче-крестьянской Красной армии», введенный в действие приказом Всероссийской коллегии от 16 февраля 1918 г.[113], описывали социальные обязательства государства перед красноармейцами и их семьями гораздо более лаконично и неопределенно («семьи добровольцев… одинаково удовлетворяются всем необходимым за счет государственной казны»[114]), однако в пропаганде допускались серьезные отклонения от текста декрета. Для многих граждан в те голодные годы это было решающим стимулом для записи в армию.
Спасение от голода как мотив вступления в Красную армию очень часто подчеркивается в донесениях и докладах о формировании красноармейских частей. Так, в одном из донесений отмечалось, что «в волонтеры поступали только голодающие и самая беднота…»[115]. В другом документе сообщалось, что часть добровольцев вступала в Красную армию «на почве голода и безработицы, какие царили в Риге после ухода немцев»[116]. Из Минской губернии в феврале 1918 г. докладывали, что «солдаты записываются в Красную армию охотно, преследуя в большинстве материальные выгоды»[117]. И таких свидетельств немало. Очевидно, что, вступая в Красную армию вынужденно, такие лица не обладали высокими моральными качествами, не проявляли стойкости в боевой обстановке и часто становились нарушителями воинской дисциплины.
Таким образом, в практике Гражданской войны в России добровольное вступление в РККА чаще всего диктовалось двумя крайними жизненными и политическими позициями: доброволец мог быть идейным революционером или, по крайней мере, патриотом своей родины, этноса и в Красной армии видел надежду на их спасение и защиту. Либо же он, напротив, являлся прагматичным, расчетливым или же просто отчаявшимся в то драматичное время человеком. В этом случае в Красной армии он видел источник прибыли и пропитания. Такие лица по возможности отсеивались из рядов Красной армии. Не случайно насаждение в армейских рядах железной дисциплины стало главным лозунгом большевистского руководства еще в начале марта 1918 г., когда стало ясно, что без твердого порядка нельзя рассчитывать на успешное строительство вооруженных сил и защиту завоеваний революции.
Первые военные испытания выпали добровольческой Красной армии в первые же недели после ее сформирования. После срыва мирных переговоров в Бресте и окончания перемирия 18 февраля 1918 г. возобновилось германское наступление крупными силами, по всему фронту – от Рижского залива до устья реки Дунай. 21 февраля В.И. Ленин от имени ЦК партии и советского правительства обратился с воззванием «Социалистическое Отечество в опасности», в котором призвал рабочих и трудовое крестьянство России защитить республику. 22 февраля Верховным главнокомандующим Н.В. Крыленко была объявлена «революционная мобилизация», организационно-правовая форма которой все же оставалась добровольческой, поскольку мобилизация проводилась районными совдепами и штабами Красной армии в форме «записи в революционные войска»[118]. Однако запись дала крайне разочаровывающие результаты. В первые дни по войскам Петроградского военного округа удалось набрать для отправки на фронт отряд в 200 человек из 6-го Тукумского латышского стрелкового полка. Остальные части, дислоцировавшиеся в Петрограде, дали значительно меньше добровольцев: Измайловский полк – 100 человек, Финляндский – 60, Павловский – 49, Семеновский – 15, Петроградский – 8 человек. В 3-м стрелковом полку не записалось ни одного человека[119]. В Обуховском районе Петрограда, «узнав о мобилизации, половина Красной гвардии сдала оружие и разошлась»[120]. В итоге, по признанию главкома Н.В. Крыленко, «в критический момент наступления немцев и в течение ближайшей недели после него, то есть с 18 по 25 февраля, в распоряжении Военного комиссариата не оказалось никаких вооруженных сил для оказания отпора немцам и в течение ближайшей недели после начала германского наступления»[121].
