По мере нарастания экономической дистанции между богатыми и бедными увеличивался и доступ привилегированной группы к механизмам влияния и кредитным средствам. Если рисоводам вообще удаётся добиться, чтобы их интересы были услышаны, то они всё чаще совпадают с интересами крупных фермеров. По отдельным вопросам, таким как субсидированные цены на рис или субсидии на удобрения, здесь может быть мало разногласий, поскольку интересы богатых и бедных в основном совпадут. Однако по многим другим вопросам – механизация, политика оплаты труда в сельском хозяйстве, соответствие критериям предоставления кредита, арендная плата за землю и земельные реформы – интересы богатых и бедных резко противоречат друг другу. Напоминающий мёртвую хватку контроль крупных производителей риса над ассоциациями земледельцев предполагает, что жизненно важные интересы бедных слоев населения региона систематически исключаются даже из политической повестки, а те, кто уже получил наибольшие выгоды от «зелёной революции», будут гнуть свою линию и впредь[204].

Все эти факты, относящиеся к сельскохозяйственному «прогрессу», более чем знакомы из исследований «зелёной революции» в других азиатских странах. Кейт Гриффин приходит к следующему выводу:

В регионе реки Муда экономические, политические и институциональные факты тоже сочетаются таким образом, что крайне маловероятно, что по отношению к преобладающему сегодня огромному неравенству будут предприниматься какие-либо действия, не говоря уже о его смягчении.

Передний план рассматриваемого нами ландшафта формируют «факты» сельского масштаба в том виде, как они проявились за последнее десятилетие. Резкость фокуса здесь оказывается ещё выше, поскольку перед нами именно «факты», которые были непосредственно пережиты селянами – например, изменения в таких сферах, как: формы земельной аренды, механизация, заработная плата, землепользование, кредитование, благотворительность. Эти факты не являются простым воспроизведением среднего уровня нашего исследования в контексте отдельно взятой деревни. Эта деревня, как и любая другая конкретная деревня, в определенной степени уникальна. Иными словами, в Седаке состоялась собственная, особая, «зеленая революция», соответствующая её особой истории, её особому составу действующих лиц. Жители Седаки способствовали выработке именно этого особого локального варианта «зелёной революции» – и именно на него направлена их реакция.

Деревня Седака относится к административному округу Ян, который охватывает южную границу территории Программы ирригации долины реки Муда[206] (см. Карту 2 в предыдущей главе). В самом небольшом городке Ян, расположенном примерно в восьми милях к югу, находится комплекс окружных учреждений, включающий местное земельное управление, полицейский участок и близлежащую больницу. Именно в этот город жителям деревни приходится ездить для оформления и нотариального заверения сделок по долгосрочной аренде земли, а также в случае необходимости заложить золотые украшения в лицензированный ломбард. Если в Яне сосредоточены главные административные функции жизни Седаки, то ещё один близлежащий город, Кепала-Батас, можно назвать основным центром коммерческой жизни. Жители деревни покупают основную часть продуктов питания и различных припасов в его магазинах и на местном рынке, работающем два раза в неделю – по средам и воскресеньям. Кроме того, Кепала-Батас является центром предоставления займов и сбыта риса – этим занимаются как китайские лавочники, которые выдают кредиты и покупают рис-сырец, так и местные ассоциация земледельцев и отделение Администрации по сбыту риса, имеющей на окраине города, неподалеку от деревни, большой комплекс для сушки риса. В Кепала-Батасе также расположена канцелярия главы (пенхулу) подокруга (Муким Сунгай Даун), где рассматриваются мелкие административные вопросы наподобие регистрации или продажи буйволов, и находится родильный дом с государственным младшим медперсоналом, который работает раз в неделю.

Семьдесят четыре домохозяйства Седаки вытянуты вдоль грунтовой колеи протяженностью почти в милю (см. карту 3). Эта колея начинается от дороги с твердым покрытием, соединяющей Ян и Кепала-Батас, и резко обрывается на рисовых полях, отделяющих Седаку от Сунгаи-Бужура – соседнего поселения с восточной стороны. Подобно большинству деревень долины реки Муда, основанных в XX веке, схема расселения в Седаке следует за линейным расположением водоотводных каналов, которые изначально обеспечили возможность для выращивания риса на этих землях. Эта ленточная структура расселения часто противопоставляется схеме нуклеарных, или кластерных деревень, предположительно обеспечивающей более высокую социальную и ритуальную сплочённость[207]. Спору нет: сами жители Седаки не вполне уверены в том, где заканчивается их село и где начинается Сунгаи-Тонкан, деревня, расположенная вдоль главной дороги. Однако в дальнейшем мы ещё увидим, что, несмотря на все эти географические причуды, Седака представляет собой нечто большее, чем просто ряд домов, расположенных в непосредственной близости друг от друга. Пусть даже её границы плохо определены, все проживающие здесь семьи, за исключением лишь нескольких, тем не менее однозначно являются седакцами. Деревня делится на несколько районов, но её ритуальному объединению служат молитвенный дом (сурау) – центр религиозной жизни – и большие пиры, на которые обычно приглашаются все жители. В административном отношении Седака также обычно рассматривается как отдельная единица, а в противном случае жители добиваются признания права своей деревни создавать самостоятельные структуры, как это было до недавнего времени с местной ассоциацией земледельцев. Но самое главное заключается в том, что моральное обоснование существования Седаки признается на дискурсивном уровне. Сборщик исламской десятины (амил), объясняя, почему он не докладывает о тех жителях деревни, которые не выплачивают полную сумму, говорит так: «Мы все живём в одном селе» (Сама-сама дудук кампун). Когда один арендатор рассказывал мне, почему он не пытается расширить своё хозяйство, предложив за землю более высокую цену, чем другой местный арендатор, он использовал такую формулировку: «Я каждый день вижу его лицо» (Хари-хари тенгок мука). А когда правила порой нарушаются, виновного в этом стыдят в точно таких же выражениях.

Если вы станете рассматривать Седаку вдоль дороги, проходящей сквозь село, то не увидите домов – вашему взору откроется только обрамляющий дорогу внушительный свод из кокосовых пальм, банановых зарослей, нипы, а также растущие в канавах вдоль дороги водяные гиацинты и травы. Первым зданием, которое встретится вам в Седаке, будет лавка Идриса близ асфальтированной дороги, ведущей на север к Кепала-Батасу и на юг к Ян-Кесилу. Идрис хорошо устроился: его заведение расположено у дороги и подключено к проходящей вдоль неё электросети, – молодые люди, собирающиеся здесь по вечерам, покупают в лавке напитки и сигареты, а также это единственная точка в округе, где можно раздобыть фруктовое мороженое. Чуть дальше расположено навешенное на петли бревно, которым перекрывают дорогу: его противоположный конец закреплен с помощью цепи и замка, что препятствует въезду грузовиков. Вокруг этих деревенских ворот, как мы ещё увидим, ведется ряд споров. Ключ от хранится в соседнем доме, принадлежащем богатому пожилому земледельцу Лебаю Пендеку, который вместе со своими сыновьями Мусой и Ариффином обладает влиянием в небольшой группе, контролирующей политические вопросы в деревне. На протяжении следующих двух сотен ярдов дома вдоль дороги перемежаются рисовыми полями; жилища состоятельных людей имеют цинковые крыши и обшивку из вагонки (см. иллюстрации на вкладке), а самые бедные довольствуются крышами из аттапа и обшивкой из расщепленного и расплющенного бамбука (пелупох). Состояние домов само по себе является острой политической проблемой (к ней мы ещё обратимся ниже), поскольку местную правящую партию и её сторонников обвиняют в монополизации государственных субсидий на ремонт жилья. Дома проживающих в этой части Седаки безземельного батрака Мансура и бедного мелкого землевладельца Таиба резко отличаются от отремонтированного и свежевыкрашенного жилища верного последователя правящей партии Шамсула. Последний является владельцем шести релонгов (4,2 акра [1,7 гектара]) земли и обладателем исключительно выгодной и желанной для многих работы на принадлежащей государству установке для сушки риса неподалёку от Седаки.