Сочетание трансформированного электорального режима с открытой и ориентированной на экспорт экономикой, которая обострила неравенство в распределении доходов, формирует условия, в которых малайский крестьянин, выращивающий рис, становится важным политическим фактором. Обратимся к следующим фактам. Во-первых, в 1970 году средние доходы на душу населения у малайцев были примерно в два раза ниже, чем у китайцев – другой основной этнической группы[143]. Если рассматривать только бедные домохозяйства, то почти три четверти из них были малайскими, а более четырёх пятых находились в сельской местности[144]. Кроме того, среди крестьян-рисоводов уровень бедности гораздо выше, чем среди любой другой крупной профессиональной группы, причём эти крестьяне преимущественно (84 %) являются малайцами. Примечательно и распределение бедности по регионам: больше всего бедняков сосредоточено в северных штатах Малаккского полуострова (Кедах, Перлис, Келантан и Тренгану), где выращивается основная часть малайзийского риса, а доля малайского населения наиболее велика. Не приходится удивляться, что сочетание значительного бедного сельского населения малайского происхождения и растущего неравенства в доходах сформировало наиболее благоприятную почву для успехов главной малайской оппозиционной партии ПАС (Партай Ислам). После всеобщих выборов 1969 года у ОМНО были все основания беспокоиться по поводу своей политической гегемонии среди малайцев, поскольку ПАС получила практически столько же голосов малайцев, а в прямой борьбе двух партий за 43 мандата в парламенте ПАС, согласно имеющимся оценкам, получила больше голосов малайцев, чем ОМНО[145]. Одно время ПАС контролировала правительства штатов Келантан и Тренгану, а в 1969 году также была в шаге от победы в Кедахе.

Третья причина, по которой правящей партии пришлось противодействовать проблемам бедности и нарастающего неравенства доходов, заключалась в том, что они стали угрозой не только для её электоральной гегемонии, но и для хрупкого мира в самом гражданском обществе. Межэтнические столкновения в Куала-Лумпуре и других городах, последовавшие за всеобщими выборами 1969 года, стали самыми серьёзными подобными событиями за период независимости и послужили сигналом о том, что при помощи модели роста, существовавшей до этого момента, никоим образом нельзя было купить гражданский мир[146]. Состоявшиеся в 1974 году масштабные демонстрации мелких владельцев каучуковых плантаций и сборщиков каучука в Кедахе и других местах ещё больше усилили ощущение необходимости политических изменений. Одним из главных результатов этой озабоченности – если не сказать паники – стало появление курса, ныне именуемого Новой экономической политикой. Она была призвана искоренить бедность к концу столетия и перестроить экономику таким образом, чтобы между расовой принадлежностью человека и его экономической функцией больше нельзя было ставить знак равенства.

Таким образом, основная угроза политической гегемонии правящей партии была сосредоточена в основном в бедных и преимущественно малайских рисоводческих штатах на севере страны, где расовая принадлежность человека в очень большой степени отождествляется с его экономической функцией. Попытки ОМНО обеспечить себе политическую базу в этих районах нашли отражение в мерах, направленных во благо малайских производителей риса. Практически все эти меры можно рассматривать как «мягкие» варианты – под такой формулировкой я имею в виду отсутствие каких-либо попыток реструктурировать как базовую модель отношений собственности, так и связанные с ними права. Перераспределение рисовых или каучуковых наделов никогда не рассматривалось всерьёз, хотя неравенство в обоих этих секторах основано именно на неравном доступе к производительной земле. Реформа системы аренды – куда более скромный шаг – рассматривалась, однако действующий для этой сферы закон был фактически саботирован сопротивлением землевладельцев и неготовностью чиновников внедрять регистрацию договоров аренды либо предельные ставки арендной платы. Столь жёсткие варианты избегались в силу их неудобства, а в известном смысле и отсутствия необходимости в них. Это неудобство (а некоторые предпочтут говорить о невозможности) связано с тем, что источником поддержки ОМНО среди малайцев, проживающих в сельских районах, всегда были влиятельные крупные фермеры и землевладельцы – именно этот класс понёс бы наибольшие потери в случае перераспределения земель или реформы арендных отношений. В свою очередь, отсутствие необходимости в реформах объяснялось тем, что бум общего роста экономики и экспортных доходов приносил необходимые средства для столь обильного лечения симптомов неравномерного развития, что основное заболевание можно было спокойно игнорировать – по крайней мере, на тот момент.

Финансовые и административные ресурсы, выделенные на эти «мягкие» варианты, были вполне впечатляющими. С момента обретения независимости в 1957 году по 1975 год расходы на развитие сельских территорий выросли в реальном выражении более чем в шесть раз. Значительная часть этих средств была направлена на обеспечение инфраструктуры и различных коллективных благ – дорог, школ, больниц, водопроводов, электричества, мечетей, молитвенных домов, помещений для общественных мероприятий, – которое коснулось практически каждой деревни в стране. Естественно, предоставление большинства этих достижений цивилизации было связано с электоральной политикой: мало какой кандидат от ОМНО постоянно не напоминает своим избирателям о том, что именно партия дала им прежде и что планирует дать им в будущем. Хотя подобные меры едва ли можно назвать перераспределительными по своему замыслу, нет никаких сомнений в том, что они ощутимо повысили уровень жизни всех малайцев, проживавших в сельской местности, включая бедняков.

Ещё одной чрезвычайно энергично применявшейся мягкой мерой было создание финансируемых государством программ переселения крестьян на плантации каучука и масляных пальм[147]. С середины 1960-х годов траты на подобные программы приблизились к половине всех расходов на развитие сельских районов, и к 1975 году было переселено более 70 тысяч семей[148]. Доходы переселенцев, которые воспользовались этой возможностью, в особенности в случае с пальмовыми плантациями, намного превышают средние доходы крестьян-рисоводов, так что в Седаке почти каждый молодой житель мечтает о том, чтобы выиграть в эту лотерею. Правда, на деле стать участником таких программ удаётся очень немногим, а те, кто всё же смог это сделать, отнюдь не всегда относится к самым бедным, поскольку отбор переселенцев чрезвычайно политизирован[149]. В то же время остаётся мало сомнений в том, что эти программы оказали определённое влияние на сокращение бедности не только среди самих переселенцев, но и среди тех, кто не смог ими воспользоваться, поскольку эти меры хотя бы немного снизили конкуренцию за землю и работу. Эффект этих программ во многом схож с эффектом промышленного и строительного бума в городах, который оттягивает (временно или постоянно) из сельской местности некую часть рабочей силы, оказавшейся в затруднительном положении. Однако эти земельные схемы представляют собой максимальный предел мягких вариантов: они возможны лишь в стране, которая может позволить себе потратить 40 тысяч ринггитов на каждую семью переселенцев и имеет уйму неосвоенной земли, пригодной для обработки[150].

Помимо обеспечения коллективных благ цивилизации и предоставления ряда альтернативных рабочих мест, государственная политика в секторе рисоводства также напрямую направлена на повышение производительности и доходов рисоводов. Ключевым элементом этой стратегии являются ирригационные проекты в долине реки Муда и города Кемубу (соответственно, в штатах Кедах и Келантан), которые обеспечили возможность выращивать двойной урожай риса на площади примерно 270 тысяч акров [109 тысяч гектаров] примерно для 80 тысяч семей. Внедрение двойного урожая в рамках обоих проектов стартовало в начале 1970-х годов, и на сегодняшний день достигнуты впечатляющие общие результаты. Сочетание второго урожая, удобрений и нового семенного материала позволило увеличить производство риса примерно в 2,5 раза по сравнению с предшествующим уровнем. Средние доходы в реальном выражении выросли более чем наполовину[151]. Но, несмотря на эти успехи в объёмах производства и доходах в двух из беднейших регионов Малайзии, формулировка «мягкий вариант» остаётся уместной. Как будет показано ниже, непропорционально высокая доля прибылей от «зелёной революции» досталась крупным владельцам дефицитных факторов производства – земли и капитала. Беднейшие крестьянские хозяйства получили лишь незначительные выгоды, и сейчас распределение доходов ещё более диспропорционально, чем раньше. Прямые государственные субсидии в виде удобрений и производственных кредитов, предоставляемых через крестьянские организации, распределялись на основе обрабатываемых площадей, что усугубляло преимущества, которыми уже пользовались крупные коммерческие землепользователи[152]. Вряд ли можно было ожидать, что ОМНО пойдёт против интересов своих главных сельских сторонников – богатых земледельцев, которые в любом случае поставляли бóльшую часть попадавшего на рынок риса.