— Олли…

— Ха! — Оливия поворачивается к нам спиной, на лице написана гордость, и сжимает в руках пустую бутылку из-под воды. — Попался, сосунок! Ты промахнулся! — Она дает Дженни «пять», а потом обнимается с Эмметом.

— Я говорил, что он клюнет на это! — кричит он, и Картер с рычанием сворачивается калачиком.

Я бросаю мячик для пинг-понга со стола.

— Я знал, что в этом году мне снова следовало играть в команде с Олли. Играть с Картером — отстой.

— Я думал, что у моей жены начались роды! Это несправедливо! Это жульничество! Требую матч-реванш!

— Это был матч-реванш, — напоминает ему Дженни. — Ты продолжаешь проигрывать.

— Я не проигрываю! Я не проигрывал! Я-я-я…

— Ты проиграл, — обрывает его Кара. — Дважды. И ты проиграл три раза в прошлом году. Твоя жена постоянно обыгрывает тебя в этой игре, и все же ты продолжаешь надеяться, что следующая игра станет твоей. Это вдохновляет, Картер, но в то же время расстраивает. — Она похлопывает его по груди. — Полночь через пять минут. У нас нет времени, чтобы ты вернул свои яйца.

Вокруг хаос. Все набиваются в гостиную и кухню. Температура в доме мгновенно повышается. Слишком много людей, слишком много тел набивается на основной этаж, каждый начинает разбиваться на пары со своими партнерами. Адам и Джексон стоят за барной стойкой, подавая всем одиноким парням и девушкам шоты. В этом пространстве так много людей, трудно увидеть кого-либо, кроме стоящего рядом с тобой человека.

Мне трудно видеть кого-либо, кроме Дженни, потому что она стоит в углу гостиной, будто, черт возьми, пытается исчезнуть, тревожно оглядывая пространство. Ее яркая личность спрятана, заменена этой оболочкой ее стороны, предпочитающей прятаться, а не быть частью всеобщего веселья.

Я проскальзываю через кухню в столовую, прежде чем вернуться в темный, пустой коридор, прямо за Дженни.

Мои кончики пальцев танцуют вокруг ее талии, пока я не кладу ладонь ей на живот, и она вздрагивает, задыхаясь.

Мои губы касаются ее уха, когда идет обратный отсчет.

— Пойдем со мной.

— Что ты делаешь? — шепчет она, когда я веду ее вверх по лестнице. — Что, если Картер увидит?

— Единственное, что существует в мире твоего брата в этот момент — это его жена. — Я заглядываю в спальню, ту самую, в которой впервые попробовал Дженни. — Он не заметит, что мы ушли.

— Если ты ошибаешься, я притворюсь, что у меня амнезия.

Я тащу ее в темную комнату, прижимаю к стене.

— А я выпрыгну из окна, и ты меня больше никогда не увидишь.

Внизу люди начинают отсчет в обратном порядке, начиная с двадцати.

Моя рука обвивается вокруг шеи Дженни, и большой палец ложится на пульс, скрытый под ее теплой кожей. Он сильно бьется, и мне нравится быть причиной, по которой она прямо сейчас возвращается к жизни.

Пятнадцать.

— Ты позволишь мне стать твоим полуночным поцелуем?

Десять.

Ее безумные глаза мечутся между моими.

— Может быть.

Пять.

— Ответ неверный.

Четыре.

Три.

Два.

Один.

— Тогда, может, тебе стоит просто взять то, что ты хочешь.

Наши рты неистово соприкасаются, пальцы зарываются в волосы, бедра трутся, языки скользят повсюду, и все это в то время, как зал внизу взрывается радостными криками.

Моя рука скользит под платье Дженни сзади, и я легонько шлепаю ее по заднице.

— Укусишь меня еще раз, и я заставлю тебя кричать.

Ее пальцы в моих волосах, она глубоко целует меня, ее зубы скользят по моей нижней губе, прежде чем она оттягивает ее.

— Я бы хотела посмотреть, как ты попробуешь.

Я захлопываю дверь спальни и заталкиваю ее в ванную, включаю свет и запираю нас. Ее щеки раскраснелись, розовые губы припухли, грудь тяжело вздымается, когда я подхожу к ней.

— Сними трусики.

— Гар…

— Сейчас.

Я играю с огнем, но не могу найти в себе сил для беспокойства. Мне всю ночь приходилось наблюдать за ней издалека, и все, что я хочу сделать, это попробовать ее на вкус.

Дженни двигается недостаточно быстро, поэтому я разворачиваю ее, прижимаю к стене и одним быстрым рывком сжимаю в кулаке ее трусики.

Одна рука обхватывает основание ее горла, другая опускается между ног.

— Угадай, что происходит, когда ты кричишь?

— Люди слышат, — хнычет она.

— Люди слышат. Ты хочешь, чтобы люди услышали?

Она ахает, когда я провожу пальцами по ее влажности.

— Нет.

— Тогда тебе придется быть хорошей девочкой и вести себя тихо.

Я поднимаю ее на руки, прежде чем опустить ее задницу на раковину, задирая платье вокруг бедер и широко раздвигая ее ноги. В зеркале отражение ее киски блестит от желания, и у меня текут слюни.

— Ты будешь следить за тем, как кончаешь для меня, и постарайся не шуметь, когда будешь это делать.

Ее широко раскрытые глаза с удивлением смотрят на меня, когда мои ладони скользят по ее бедрам. Когда я приоткрываю рот на ее шее, ее губы раздвигаются с хриплым вдохом, который быстро перерастает в стон, как только я глажу ее клитор.

Я киваю, слегка встряхиваю головой.

— Не самое удачное начало, солнышко.

Ее бедра приподнимаются, глаза умоляют меня, когда я прикасаюсь к ней, почти давая ей то, что она хочет, но в последнюю секунду забирая это.

Мой рот обводит линию ее шеи, вдоль подбородка, останавливаясь на ухе.

— Ты хочешь, чтобы эти пальцы трахнули тебя?

На Дженни приятно смотреть: она полностью обнажена передо мной, уязвима, когда смотрит на меня, ее голова на моем плече. Когда она кивает, я понимаю, что впервые за все время нашего знакомства лишил ее дара речи.

Может быть, именно поэтому я избавляю ее от страданий. Я удерживаю наши взгляды, когда погружаю в нее один палец. Когда ее рот приоткрывается в стоне, я зажимаю его свободной рукой, заглушая свое имя, слетевшее с ее губ.

Я погружаю второй палец.

— Что я сказал?

Ее руки лихорадочно тянутся назад, ища, за что бы ухватиться. Одна сжимает в кулаке мою рубашку, другая — раковину, и когда я нажимаю на ее клитор сильнее, быстрее, ее глаза закатываются к потолку, она стонет в мою руку. Мой большой палец находит ее клитор, надавливая, поглаживая, сводя ее с ума.

— Я хочу, чтобы ты встала на колени, когда мы вернемся домой, — шепчу я ей на ухо. Стенки ее тела начинают сжиматься вокруг моих пальцев, она бьется в моих объятиях, прижимая ступни к зеркалу. — И я хочу посмотреть, как глубоко ты сможешь заглотить мой член.

Дженни громко стонет, заставляя меня сжимать ее сильнее, и она начинает терзать мою руку между своих ног, пытаясь убрать ее, когда на нее накатывает оргазм.

Ее тело дрожит, она отказывается от борьбы. Голова откидывается назад, она выкрикивает мое имя мне в руку, и когда, наконец, успокаивается и приходит в себя, ее голубые глаза широко раскрыты и блестят.

Я накрываю ее рот своим, приоткрывая его языком, и она вздыхает, погружаясь в мои объятия.

Две минуты спустя я пытаюсь придумать, как сказать Картеру, что ему нужно продезинфицировать ванную в его свободной спальне, пока Дженни одевается.

— Иди убедись, что там никого нет, — шепчет она, доставая из шкафчика упаковку салфеток. — Я приберусь.

Я прокрадываюсь в темную спальню и приоткрываю дверь. Снизу проникают свет и шум, но коридор пуст.

Я на цыпочках возвращаюсь в ванную, где Дженни обнимает меня за шею и притягивает для поцелуя.

— Первый оргазм в новом году. Твердая шестерка из десяти, Андерсен.

— Или отсюда, солнышко. Я потрясаю твой мир ночь за ночью. — Взяв ее за мизинец, я тащу ее в спальню. — Я проверил. Там…

— Кто-то есть, — заканчивает за меня Кара, стоя в дверях спальни. — Это ты хотел сказать, да, Гаррет?

Позади меня Дженни съеживается, прижимаясь к моей спине, ее лицо выглядывает из-под моей руки. Рядом с Карой у Адама отвисает челюсть.

— Мы-мы-мы… — О черт. — Мы, э-э… — Думай, Гаррет. Думай! — Мы проводили дезинфекцию.