Медвежонок: Покажи мне свое отношение, и я покажу тебе свое, выбирать тебе.

Я: Не угрожай мне хорошо проведенным совместным временем.

Медвежонок: Я буду у входа в 5, солнышко.

Я мало что знаю о Гаррете, но знаю, что во мне переключилось то, что я не хочу.

— Боже, знаешь, я надеюсь, что этот малыш не пойдет в Картера по части размеров, — говорит мама, делая пометки в своем журнале планирования, пока я потягиваю свой напиток и возвращаюсь к разговору. — Бедную Олли разорвет.

Мой капучино попадает «не в то горло» и обжигает трахею. Я прикрываю рот рукой, чтобы придержать брызжущую во все стороны жидкость.

— Я думаю именно на это и надеется Картер, — добавляет Хэнк. — Ничто не заставило бы его гордиться собой сильнее, чем создание ребенка чудовищных размеров, под стать его чудовищным размерам, — Хэнк обрывает себя, кожа вокруг его глаз морщится, когда он пытается не рассмеяться. — Прости, прости. Этот парень еще как повлиял на меня за все эти годы. Моя Ирландия вымыла бы мне рот с мылом за такие выражения.

Я хихикаю, отламывая кусочек маффина с яблочным пирогом.

— Вау, Дженни, ты обедаешь со своими бабушкой и дедушкой?

У меня мурашки по коже от голоса, который я хорошо узнала за последние четыре года. Крисси смотрит на меня сверху вниз со своей типичной самовлюбленной улыбкой, рядом с ней два ее светловолосых лакея, Эшли. Да, их обеих зовут Эшли. Ну, технически, одну — Эшлee, два — E (прим. одну зовут Ashley, другую Ashlee).

— Это так мило, — продолжает она. — Мои бабушка и дедушка тоже были моими лучшими друзьями, когда я была маленькой, но сейчас я взрослая.

Я закидываю одну ногу на другую.

— И теперь, когда они узнали тебя получше, они понимают, что ты им не так уж сильно нравишься?

Крисси одаривает меня улыбкой, почти такой же натянутой, как нелепые шишки по обе стороны ее головы.

— Ты такая забавная, Дженни. Нам стоит как-нибудь потусоваться.

Я ненавижу, когда мое лицо выглядит заинтригованным. Если это чувствую я, то и она это видит, а я не понимаю своей реакции. Ни одна часть меня не желает быть частью этой шайки. Каждый комплимент сделан наотмашь, каждый разговор ведется шепотом в углу танцевальной студии, куда они забиваются для обсуждения секретов, в которые я не посвящена. И все же, все эти годы я боролась с завистью к отношениям, что их связывают.

Потому что они есть друг у друга, а у меня никого нет.

Мне не нужен негатив, который, такие люди как они, несомненно, привнесут, но я была бы не против иметь в своей жизни хотя бы каких-то людей, что появились не через моего брата; тех, кто примет меня такой, какая я есть.

Мама провожает взглядом уходящих Крисси и Эшли х2. Она несколько раз молча моргает, прежде чем выражение ее лица сменяется на возмущение.

— Она только что назвала меня бабушкой?

— Ты скоро станешь бабушкой, — замечаю я.

— Для ребенка, Дженни, а не для двадцатичетырехлетней женщины! — Она поворачивается им вслед, и я прячу лицо в чашке с капучино. Она собирается продемонстрировать, что может быть такой же неловкой, как Картер, хотя и утверждает, что он заразился этим не от нее.

— Эй! Да, ты там, с шишками принцессы Леи! Я молодая, ясно тебе? У меня до сих пор идут месячные! — Она встает, проводя обеими руками по своему телу. — Ты еще будешь мечтать, чтобы выглядеть также хорошо в моем возрасте! — Она плюхается обратно, агрессивно взмахивая рукой в воздухе. — Пфф. Бабушка.

— Они подумали, что мы с Холли женаты? — Хэнк широко улыбается, когда отряхивает пыль со своего плеча. — Я всегда знал, что горяч.

И, понимаете, я предпочту иметь рядом тысячу мам и Хэнков, чем одну Крисси и двух Эшли.

— Скучал по тебе на прошлой неделе, Дженни. Рад, что ты вернулась.

Мои пальцы спускаются по руке Саймона к его ладони. Я отворачиваюсь прежде, чем он притягивает меня обратно.

— Давай же. — Он хватает меня за талию, поднимая в воздух. Приземление кажется неправильным, но я преодолеваю это. Я отчаянно хочу, чтобы это поскорее закончилось, чтобы я ушла домой и позволила Гаррету шлепнуть меня по попке. Я также надеюсь перекусить. — Ты действительно не собираешься со мной разговаривать?

Я действительно не собираюсь с ним разговаривать.

— Нет, нет, нет, нет. Стоп. Остановите музыку. — Михаил, наш тренер по танцам, прячет лицо за пачкой бумаг в руке, пока студия наполняется тишиной. Закрыв глаза, он поднимает одну руку, ожидая, а я стою, уперев руки в бедра, пытаясь отдышаться. С тяжелым вздохом он широко разводит руками, разбрасывая при этом бумаги. — Что происходит? Что происходит? Я не зря называю вас моими бриллиантами. Вы рождены, чтобы танцевать вместе, и когда вы делаете это правильно, вы — хлопает — оба — снова хлопает — ослепляете — хлоп. — Я не знаю, что это было, но это было не ослепительно.

Михаил ожидает совершенства; это то, чего он всегда добивался. Он родился в России пятьдесят с лишним лет назад, он танцует с тех пор, как научился ходить, и на сцене профессионального уровня сорок два года из этого. Он волшебный и пугающий одновременно, как мифическое существо, а когда он проходит по залу, все голоса замолкают. Большинство людей остаются в его благосклонности, просто держа рот на замке и делая то, что он говорят. Я одна из немногих, кому время от времени удается воздействовать на него своим обаянием, но сработает ли это — вопрос открытый, и я никогда не узнаю ответа, пока не приложу все усилия.

— Дженни, твоя лодыжка выглядит великолепно, но ты затекла. Ты как… — Он поднимает руки, неловко размахивая ими. — Как чертова марионетка. Это ужасно, совершенно ужасно. Такое ощущение, что тебе некомфортно с Саймоном.

Так и есть.

Он барабанит пальцами по поджатым губам, затем пожимает плечами.

— Нам следует увеличить количество часов на этой неделе? Может, вы двое сможете забронировать студию и поработать во внеурочное время.

— Я думаю, это отличная идея, Мик, — с готовностью предлагает Саймон.

— Э-э, нет. — Упс, я произнесла это вслух? — Просто сегодня чувствую себя не очень. — Кладу руку на живот, и корчу недовольную гримасу. — Вчера вечером зашла в одно сомнительное суши-заведение и…

Михаил поднимает руку.

— Это был «суши-рай»? В Мэйнленде? Клянусь, это худшее место. — Он дважды хлопает в ладоши. — Больше ничего не говори. Давайте закончим пораньше. Дженни, иди домой, выпей воды и пораньше ляг спать. Отдохни, хорошо? Позволь кому-нибудь другому сделать всю работу сегодня вечером.

— Могу я записать это? — Я шучу, затем отмахиваюсь от собственного смеха, увидев выражение его лица. Сегодня не тот день. Хотя Гаррет бы посмеялся. Вероятно, я все равно смогу убедить его выполнить всю работу. Ему нравится иметь полный список дел. Я собираю свои вещи, прежде чем Саймон успевает сказать что-нибудь, отчего мне захочется дать ему коленом по яйцам, и машу через плечо. — Хорошего вечера!

Мы заканчиваем на полчаса раньше, поэтому я пишу Гарретту, сообщая, что приеду на автобусе. Я получаю фотографию фасада здания через мокрое лобовое стекло и подпись «уже здесь», поэтому я направляюсь прямиком туда, игнорируя свое имя, когда Саймон выкрикивает его.

Снег тяжелый и мокрый, из тех, что тает и превращается в слякоть, как только падает на землю. Мои ноги скользят по нему, когда я направляюсь к машине Гаррета, и я закатываю глаза, когда Саймон выскакивает из дверей позади меня.

— Дженни! Ну же! Ты не можешь меня игнорировать!

— Знаешь, когда люди говорят мне, что я не могу что-то сделать, это только заставляет меня хотеть делать это усерднее. — Я поворачиваюсь и тычу его пальцем в грудь. — Я собираюсь игнорировать тебя до конца твоих дней, придурок.

— Да ладно! Твоей лодыжке уже лучше. Необратимых повреждений нет.

— Да, слава богу, я не сломала лодыжку окончательно, когда убегала от тебя. Мне удалось не только избежать серьезных повреждений, которые могли бы поставить под угрозу все, над чем я так усердно работала всю свою жизнь, но и избежать венерического заболевания!