— Каша-то у тебя знатная, нажористая, жирнющая. Сольцы бы ещё зачуток, совсем бы райская пища была.

— Соль за деньги — строго поправил Крыж.

— А остальное?

— Так я же говорил… Крупки на кашу, морковки покрошить — это с мужиков, а дичину сами добываем. Лес кругом, и народ у нас оружный. Осень, опять же, дичь жирнеет. Две утки на всю громаду — слизнуть, как не было, а в общий котёл, каша сдобной получится.

— У вас тут, я вижу, не жизнь, а малина, лесная, которая ароматней.

— Была малина, пока у поганых чародей не завёлся.

— Говорю тебе, не бывает такого! самозванцы, которые у князя кормятся, те не колдуны, а так, колды-болды. И у хана такие же прехитрые дуралеи. Настоящий чародей на войну не пойдёт, лениво ему.

— Везде-то ты был, всё-то ты знаешь. Может ты и сам колдун?

— Ежели колды-болды, то так и я могу, да и ты, пожалуй, сможешь. Головы людям дурить много ума не надо, а так, как в сказках говорят, это надо чародеем быть.

Из лесу вынырнуло разом пять дружинников. Молча, окружили котёл, Крыж вооружился половником, принялся раскладывать кашу. По тому, как торопливо пришедшие ели, можно было судить, что они тут же отправятся на позиции. Скорей всего, эти пятеро были частью резерва.

— Что там? — спросил Крыж.

— Прут. То на один секрет, то на другой. И не угадать, так просто дуриком лезут или со своим колдуном. Костянина убили, Скара, вон, ранили.

— Какое, ранили, царапина.

— Царапина, а луком владеть не сможешь.

— Значит, так, — распорядился Крыж, — Скар остаётся на хозяйстве, а я иду с вами.

Крыж натянул починенный кожан, дружинники вылизали миски, пополнили запас стрел.

— Я, пожалуй, схожу с вами, — произнёс старик. — Погляжу, что там за чародей орудует.

— Куда тебе?.. У тебя никакого снаряда нет.

— Ничего, я издали погляжу.

Ждать старикана никто не собирался, хотя и препятствовать не стал. Пятёрка воинов бесшумным шагом выдвинулась к позициям. Отсюда можно было подойти на помощь к любому из трёх секретов, на каждом из которых засели по два дружинника. Кустарник и частое мелколесье не позволяли здесь пройти коннице, и, если бы не вмешательство колдуна, на лесных кордонах можно было бы обороняться до второго пришествия.

Расположились со всеми удобствами, разве что костерок не затеплили, чтобы не выдать себя врагу. Вторая пятёрка побежала в лагерь обедать, пришёдшие остались ждать. Пограничная служба в основном состоит из ожидания и лишь изредка из стычек с набежниками.

На этот раз ждать пришлось недолго. Хриплый звук рога означал, что степняки, нарвавшись на секрет, не остановились, потеряв одного или двух джигитов, а продолжают нападение. Такое может быть, если их ведёт в бой колдун.

Через пяток минут показались сбитые с секрета стрелки. Неждан тащил своего напарника, которого крепко зацепило вражеской стрелой.

Бить даже из малого лука из положения лёжа, напрочь невозможно. Лучники рассыпались, укрывшись за еловыми стволами. Вскоре в просветах между деревьями показались враги. Также как, и дружинники, они старались прикрываться деревьями, хотя это довольно трудно, когда идёшь в атаку. Дружинники выжидали, не желая зря тратить стрелы и выдавать свои позиции. Стрелять следовало поодиночке и в упор.

Звонко щёлкнула тетива, один из набежников ткнулся бритым теменем в сосновую хвою, словно кувыркаться собрался через голову. Тут же со стороны степняков посыпались стрелы, впрочем, вполне безвредные, поскольку никто не видел, куда стрелять. Казалось бы, близится привычный разгром, давно отучивший степных воинов ходить лесом, но следом раздался рёв, словно голодный барб вышел на тропу. Да лучше бы, то и впрямь был барб, а не рвущийся в бой чародей. Ему не было нужды прятаться за ёлкой, он пёр напролом, размахивая вычурным посохом и издавая нечеловеческие звуки. Сказители называют их посвистом змеиным, покриком звериным, хотя ни хищный зверь, ни чешуистый аспид звуков таких издавать не могут.

Рогатая шапка невольно привлекала внимание, заставляя целиться поверх головы или вообще куда угодно, но не в колдуна.

Крыж почувствовал, как непроизвольно дрожат руки, и понял, что даже с трёх шагов промажет по владельцу рогатой шапки.

— По рогатому не стрелять! — неожиданно закричал пришедший с дружинниками старик. Голос тонкий, дребезжащий, но такой, что не можно ослушаться.

Дед выскочил из своего укрытия и пошёл на шамана. Увидав противника, рогатый взвыл сугубо и замахнулся посохом. Удар пришёлся в никуда, и в то же мгновение вражий колдун был схвачен за ухо. Колдовская шапка свалилась наземь.

Грозный рык сменился визгом. Шаман дёргался, словно шкодливый мальчишка, пойманный сторожем в чужом саду, и отчаянно пытающийся высвободить ухо. Но дед вцепился в него, как никакому сторожу не ухватить.

— Давай, иди, не рыпайся. И визжать незачем. Чародей ты или свинья супоросая?

Набежники, позабыв осторожность, ринулись выручать вожака, но тут уже не зевали дружинники, устроив стрельбу на скорость. А поскольку стреляли не по колдуну, то и попадали, как следует быть.

Потеряв несколько джигитов, степняки заодно потеряли и мужество, бросившись бежать из негостеприимного леса, который провожал их свистом стрел и визгом пленённого шамана.

Старик приволок узника в лагерь, так и не выпустив многострадальное ухо, хотя под конец шаман уже не пытался дёргаться, лишь скулил жалобно.

— Ну, что, скажешь, этот дурошлёп может быть колдуном? Разве стоящий волшебник позволит над собой такое вытворять? Это не колдун, а колды-болды пустопорожное.

— Почему же его стрелы не брали? — спросил Крыж.

— Стрелы тут не причём. Это ты поверил в колдовство, испугался его воплей, и руки у тебя задрожали. А теперь колдуновские помощники меня испугались и в упор попасть не могли. Да что стрелы… смотри, у нашего колды-болды ножище без толку на поясе висит. Пырнуть меня он не сможет, я начеку, но он и не пытался, ухо рвёт — и все дела.

Словно подтверждая слова старика, пленённый шаман взвыл и с новой силой рванулся на волю.

— Стой смирно, кому говорят! — старик дёрнул шамана и с удивлением уставился на свою окровавленную руку: — Тьфу, бесовская сила! Ухо оторвал.

Свободной рукой старец ловко перехватил уцелевшее ухо и, словно продолжая неспешную беседу, сказал Крыжу:

— Ты бы связал колдунишку, что ему зря уши драть… И ножик забери, себе можешь взять, у степняков ножи хорошие.

— У меня и так нож ихней работы.

— Бери ещё, запас карман не тянет. Но главное ты понял? Нет у врага колдунов. Чародеи, будели обитают такие где, в людские дела не мешаются и к земным владыкам на службу не идут. Незачем им.

— А сам-то ты, дедушка?

— Что я? Я такой же колды-болды, как и этот дурачок, только живу подольше и малость ума поднабрался.

Связанного шамана доставили в острог воеводе. Крыж ожидал начальственного удивления и особой награды. Но воевода лишь брезгливо поморщился:

— Это, по твоему, вражий чародей? Не видал ты чародеев. А это всего лишь корноухий поганский мужичок.

— Видел бы ты, как он стрелы отводил, — поперечил Крыж.

— Стрелять не умеете. Я, малой, такое видел, что тебе и не снилось. Ты у меня тоже навидаешься всякого. Эй, Третьяк, определи-ка молодца в передовой отряд. Нечего ему в лесу штаны просиживать.

— Прямо в этих обносках? — спросил пожилой оружейник.

— Сойдёт и в этих. Он у нас прыщ боевой, сам себя лычкой наградил, да на абы какой, а лыковой.

— Доспех и впрямь сойдёт, хоть и посечённый, — упрямо возразил Крыж, — а лычку не позорь, это награда не от князя, а от вражьей руки. Починять пришлось, где неприятельская сабля достала.

— Ладно, ишь набычился, — усмехнулся воевода. — На слове не обижайся, а доблесть свою завтра в бою покажешь. Поганые к самым стенам подошли. Как бы приступа не было.

Так и получилось, что вместо того, чтобы вертаться к службе в лесном лагере, Крыж пошёл в бой, пусть и не в малой дружине, но всё же среди лучших ратников.