Она явно собиралась продолжать, но Ребус чувствовал, что не поспевает за ней, что ему необходимо осмыслить сказанное. Он был вынужден прервать ее:

– Вы хотите сказать, что большую часть времени Оборотень ведет себя как нормальный человек, как вы или я?

Она энергично кивнула:

– Да, вот именно. Я как раз хотела сказать, что за исключением тех периодов, когда он теряет над собой контроль, он абсолютно нормален. Поэтому его так сложно поймать. Ведь он не слоняется по улицам, повесив на грудь табличку «Я – Оборотень»…

Ребус задумчиво кивнул. Он понимал, что, делая вид, будто внимательно слушает ее, он на самом деле не сводит глаз с ее лица, прожигая ее насквозь немигающим взглядом.

– Продолжайте, – попросил он.

Глубоко вздохнув, она отложила карточку и взяла следующую:

– Обратите внимание на то, что Оборотень совершает свои ужасные манипуляции над жертвами уже после их смерти. Обычно серийные убийцы глумятся над еще живыми людьми, так как это дает им ощущение безраздельной власти над жертвой, а для них это – главное. Но Оборотень не такой. Акт убийства для него не имеет особого значения. Он убивает быстро, причиняя минимум страданий. Но и дальнейшие его действия продиктованы отнюдь не садизмом. Скорее всего, Оборотень играет с телом жертвы в какую-то игру, действуя по одному ему ведомому сценарию.

И вот опять все ее слова, ее энергия, ее желание поделиться своими идеями не находили отклика в сердце Ребуса. Как он может сосредоточиться, когда она так близка, так близка и так красива?

– Я не совсем вас понимаю.

– Постараюсь выражаться ясней. – Она отхлебнула глоток чая. К еде Лиза практически не прикоснулась. Горка риса в пиале так и осталась нетронутой. И тогда Ребус понял, что она тоже нервничает, но только по другим причинам. Он понятия не имел, сколько народу в ресторане, но кабинка была их территорией, здесь они были наедине. Ребус глотнул из своей чашечки. Чай, черт побери! Он с удовольствием выпил бы сейчас стакан белого вина.

– Я подумала, вам это будет интересно, – продолжала она. – Патологоанатом, доктор Казнс, уверен, что Оборотень всегда нападает сзади. Это говорит о том, что убийца не склонен к конфликту, причем эта черта характера должна проявляться в повседневной жизни. Существует также вероятность того, что он не может смотреть своим жертвам в глаза, опасаясь, что их страх разрушит его сценарий.

Ребус недоуменно покачал головой. Пришло время откровенно во всем сознаться:

– Я не понимаю вас.

Она удивленно взглянула на него:

– Я хочу сказать, что его поведение – это акт мести и во всех жертвах он видит конкретного человека, которому он мстит. Если бы он столкнулся с погибшими лицом к лицу, его иллюзия была бы разрушена.

Ребус все еще чувствовал некоторую растерянность.

– Значит, все эти женщины – дублерши?

– Да, эти женщины – заместители.

Он кивнул. Это становилось интересным, достаточно интересным для того, чтобы, оторвав взгляд от Лизы Фрейзер, вслушаться в ее слова. Она еще не прочла ему и половины своих записей.

– Об Оборотне пока все, – сказала она, переворачивая очередную карточку. – Выбор места преступления тоже многое говорит о личности преступника, равно как и возраст, пол, расовая принадлежность и социальное положение его жертв. Как вы уже заметили, все они – женщины, по большей части немолодые, среднего возраста, и три из четырех – белые. Должна признаться, эти факты нелегко привести в систему. Видите ли, как только начинает вырисовываться определенная модель, появляется какое-нибудь обстоятельство, которое ее уничтожает: либо убийца нападает на молодую женщину, либо совершает нападение ранним вечером, либо выбирает чернокожую жертву.

Или совершает убийство в полнолуние, домыслил Ребус.

– И вот я задумалась над пространственной моделью нападений, – продолжала Лиза, – это могло бы подсказать нам, где он может нанести следующий удар, или даже помочь установить, где он живет… – Ребус иронически поднял брови. – Не смейтесь, Джон, это доказано в ходе нескольких расследований.

– Не сомневаюсь. Моя ирония относилась к выражению «пространственная модель». – Эту фразу он уже слышал раньше, на ненавистных учебных семинарах.

Она улыбнулась:

– Профессиональный жаргон. У нас много подобных словечек. Я имела в виду места, где были совершены убийства. Тропинка вдоль реки, железнодорожные пути, пустырь около станции метро… Три убийства произошли неподалеку от коммуникационных систем, но опять же, четвертое разрушает эту модель. Все четыре убийства совершены в северной части города. На мой взгляд, здесь есть какая-то взаимосвязь. Но в то же время я убеждена в том, что отсутствие какой бы то ни было модели есть осознанный выбор убийцы. Оборотень хочет удостовериться, что у вас слишком мало фактов, чтобы продолжать расследование. Это свидетельствует об определенной психологической зрелости.

– Да уж, он определенно созрел… даже, я бы сказал, перезрел.

Она засмеялась:

– Я серьезно.

– Знаю.

– Но существует и другая вероятность.

– Какая?

– Оборотень так тщательно заметает следы потому, что знаком с работой полиции.

– Знаком с работой полиции?

Она кивнула:

– Особенно со спецификой расследований серийных убийств.

– Вы хотите сказать, что этот парень – полицейский?

Она снова засмеялась и покачала головой:

– Я хочу сказать, что у него могут быть судимости.

– Да, но… – он вспомнил о папке, которую ему показывал Джордж Флайт всего несколько часов назад, – мы уже проверили около сотни ранее осужденных. Никакого результата.

– Но вы ведь не можете лично побеседовать с каждым, кто был ранее осужден за изнасилование, жестокое нападение или что-то в этом роде.

– Согласен. Но тут есть одна деталь, которую вы, на мой взгляд, упустили, – следы зубов. Это очень существенная деталь. Если Оборотень так умен, как вы утверждаете, то зачем ему оставлять каждый раз такие четкие отпечатки?

Она подула на чай и отхлебнула.

– А может, эти отпечатки – как вы там говорите – отвлекающий маневр?

Ребус обдумал ее слова.

– Возможно, – согласился он, – но тут есть еще кое-что. Сегодня я разговаривал с зубным патологоанатомом. Исследовав следы зубов, он предположил, что Оборотень может оказаться женщиной.

– Шутите? – Ее глаза расширились. – Это очень интересно. Я об этом как-то не подумала.

– Мы тоже. – Он отложил себе в пиалу еще немного риса. – Так скажите мне, почему все-таки он – или она – кусает свои жертвы?

– Я долго ломала над этим голову. – Она перевернула последнюю карточку. – Он кусает их в живот, а женский живот ассоциируется с зарождением и вынашиванием жизни. Может, Оборотень потерял ребенка, а может, его бросила мать, а потом его усыновили… Я не знаю. Большинство серийных убийц выросли в неблагополучных семьях и страдают от детских психических травм.

– Ну да. Я прочел об этом в тех книжках, которые вы мне дали.

– Правда? Вы их читали?

– Вчера вечером.

– И что вы думаете?

– Я думаю, что там много умных, подчас оригинальных мыслей.

– Но что вы думаете по поводу теорий, которые там изложены? Их можно применить на практике?

Ребус пожал плечами:

– Я скажу вам об этом, как только мы поймаем Оборотня.

Она снова потыкала палочками в еду, но так ничего и не съела. Кусочки мяса в ее пиале остыли, покрывшись тонкой желеобразной пленкой.

– А что вы думаете об анальных манипуляциях Оборотня, Джон? У вас есть какие-нибудь соображения на этот счет?

Ребус погрузился в раздумья.

– Нет, – выдавил он наконец, – но я догадываюсь, что по этому поводу думает психиатр.

– Да, но я не психиатр, или вы забыли? Я психолог.

– Как я мог забыть? В вашей статье написано о том, что в США на данный момент насчитывается тридцать действующих серийных убийц. Это правда?

– Я написала статью год назад. Сейчас их, наверное, уже больше. Ужасно, не так ли?