Соленые брызги блестят на заборе.

Калитка уже на запоре.

                                 И море,

дымясь, и вздымаясь, и дамбы долбя,

соленое солнце всосало в себя.

Любимая, спи…

                    Мою душу не мучай.

Уже засыпают и горы и степь.

И пес наш хромучий,

                           лохмато-дремучий,

ложится и лижет соленую цепь.

И море – всем топотом,

                               и ветви – всем ропотом

и всем своим опытом —

                                пес на цепи,

а я тебе – шепотом,

                           потом – полушепотом,

потом – уже молча:

                           «Любимая, спи…»

Любимая, спи…

                      Позабудь, что мы в ссоре.

Представь:

                просыпаемся.

Свежесть во всем.

Мы в сене.

               Мы сони.

                            И дышит мацони

откуда-то снизу,

                      из погреба, —

                                           в сон.

О, как мне заставить

                            все это представить

тебя, недоверу?

                    Любимая, спи…

Во сне улыбайся

                        (все слезы отставить!),

цветы собирай

                    и гадай, где поставить,

и множество платьев красивых купи.

Бормочется?

                 Видно, устала ворочаться?

Ты в сон завернись

                           и окутайся им.

Во сне можно делать все то,

                                      что захочется,

все то,

        что бормочется,

                             если не спим.

Не спать безрассудно,

                            и даже подсудно, —

ведь все,

            что подспудно,

                              кричит в глубине.

Глазам твоим трудно.

                              В них так многолюдно.

Под веками легче им будет во сне.

Любимая, спи…

                     Что причина бессонницы?

Ревущее море?

                     Деревьев мольба?

Дурные предчувствия?

                             Чья-то бессовестность?

А может, не чья-то,

                          а просто моя?

Любимая, спи…

                    Ничего не попишешь,

но знай,

             что невинен я в этой вине.

Прости меня – слышишь? —

                                      люби меня – слышишь? —

хотя бы во сне,

                    хотя бы во сне!

Любимая, спи…

                     Мы на шаре земном,

свирепо летящем,

                         грозящем взорваться, —

и надо обняться,

                        чтоб вниз не сорваться,

а если сорваться —

                           сорваться вдвоем.

Любимая, спи…

Ты обид не копи.

Пусть соники тихо в глаза заселяются.

Так тяжко на шаре земном засыпается,

и все-таки —

                 слышишь, любимая? —

                                                 спи…

И море – всем топотом,

                               и ветви – всем ропотом,

и всем своим опытом —

                                пес на цепи,

а я тебе – шепотом,

                            потом – полушепотом,

потом – уже молча:

                            «Любимая, спи…»

Я, как поезд,

                 что мечется столько уж лет

между городом Да

                          и городом Нет.

Мои нервы натянуты,

                           как провода,

между городом Нет

                           и городом Да!

Все мертво, все запутано в городе Нет.

Он похож на обитый тоской кабинет.

По утрам натирают в нем желчью паркет.

В нем диваны – из фальши, в нем стены – из бед.

В нем глядит подозрительно каждый портрет.

В нем насупился замкнуто каждый предмет.

Черта с два здесь получишь ты добрый совет,

или, скажем, привет, или белый букет.

Пишмашинки стучат под копирку ответ:

«Нет-нет-нет…

                    Нет-нет-нет…

                                      Нет-нет-нет…»

А когда совершенно погасится свет,

начинают в нем призраки мрачный балет.

Черта с два —

                    хоть подохни —

                                         получишь билет,

чтоб уехать из черного города Нет…

Ну, а в городе Да – жизнь, как песня дрозда.

Этот город без стен, он – подобье гнезда.

С неба просится в руки любая звезда.

Просят губы любые твоих без стыда,

бормоча еле слышно: «А, – все ерунда…» —

и сорвать себя просит, дразня, резеда,

и, мыча, молоко предлагают стада,

и ни в ком подозрения нет ни следа,

и куда ты захочешь, мгновенно туда

унесут поезда, самолеты, суда,

и, журча, как года, чуть лепечет вода:

«Да-да-да…

               Да-да-да…

                             Да-да-да…»

Только скучно, по правде сказать, иногда,

что дается мне столько почти без труда

в разноцветно светящемся городе Да…

Пусть уж лучше мечусь

                                до конца моих лет

между городом Да

                          и городом Нет!

Пусть уж нервы натянуты,

                                   как провода,

между городом Нет

                           и городом Да!