Жил-был царь, который с божьей помощью и по советам мудрецов управлял своей страной мудро и разумно. В милости он был велик, судил строго.

Но вот провинился перед ним юноша, тяжело провинился, – сказал ему в глаза правду. Его величество задрожал от гнева и тотчас созвал совет мудрецов, приказав им придумать для юноши самую мучительную казнь.

Глубоко задумались мудрецы.

– О господин мой, – поднял голову первый, – я предлагаю привязать этого дерзкого юнца к хвостам лошадей. Пусть они разорвут его.

– Нет, это слишком легкая казнь, – покачал головой царь. – Вина его гораздо больше.

– Господин, – начал второй мудрец, – я предлагаю колесовать этого отчаянного юношу.

– Нет, этого мало, – отмахнулся царь, – придумайте казнь еще тяжелее, еще страшнее.

– Господин, – попытался предложить третий мудрец. – Надо сжечь его на костре.

– Я требую самой мучительной, самой страшной казни! – воскликнул разгневанный царь.

И тогда поднял голову мудрец, который сидел в стороне, глубоко задумавшись. Он провел рукой по своей длинной серебряной бороде и сказал:

– Я придумал, господин мой, самую страшную казнь, которой только можно подвергнуть человека.

– Говори!

– Господин, всем известно, что твой народ – неблагодарный народ. Попроси богов, чтобы они сделали этого юношу великим человеком. Поверь, невозможно придумать большего наказания, чем заставить великого человека жить среди неблагодарного народа.

Так и случилось.

Но это было давно.

Если бы сейчас повторились события этой притчи, то мудрец, вероятно, изменил бы свое предложение. Он бы сказал царю:

– Если ты хочешь, владыка, покарать этого юношу самой страшной казнью, сделай его великим человеком и пошли его жить в Сербию. Там, в этой волшебной стране, где соловьи и гайдуки поют в лесах замечательные песни, где аисты и чиновники ежечасно меняют кровлю, где государственные советники и сверчки мирно проводят зиму в спячке, где министры и ежи такие колючие, что к ним нельзя подступиться… в этой волшебной стране живет народ, который недавно ухитрился потерять могилу своего лучшего поэта Симы Милутиновича,[1] а другой великий поэт, ныне покойный, Воислав Илич,[2] ходил по торговым рядам и предлагал купить у него за недорогую цену его будущий памятник, чтобы при жизни получить хоть какую-нибудь помощь от своего народа!

Но если бы и повторились события этой притчи и если бы сегодня мудрец сказал царю все это слово в слово, то забытая могила и проданный памятник были бы не самым тяжелым и горьким. Во-первых, потому, что иногда не так-то уж плохо лежать в забытой могиле или при жизни продать свой будущий плохой памятник. Трагедия сербского литератора, если уж говорить об этом, не в том, что его забывают после смерти, а в том, что он всеми забыт при жизни.

Еще праотец сербской литературы, известный скиталец Иоаким Вуич,[3] умер от голода на руках ученика-переплетчика. Единственной мечтой, которая так и не осуществилась в течение его семидесятипятилетней жизни, было найти хоть какую-нибудь службу, чтобы прокормиться. А несчастный старец Милован Видакович,[4] сумевший за всю свою жизнь накопить всего два мешка сахару, выпивая каждый день в кафане кофе с одним кусочком, а второй принося домой, чтобы потом продать его, – так жаловался на свою судьбу, судьбу сербского литератора: «И ничто иное меня на этот подвиг не толкало и не вдохновляло, кроме искреннего моего желания народу в просвещении его полезным быть. Бог и совесть моя свидетели тому, что я счастием своим ради пользы народной пренебрегал, жертвой его сотворился и в конце жизни вижу судьбу свою похожей на судьбу нищего».

И судьба, начав однажды преследовать предков, не оставляет и потомков. Так однажды некий пекарь хотел остановить похороны Джуры Якшича из-за неуплаченных им восьмидесяти грошей, подобно тому как не отпускают путника, пока он не уплатит всех долгов.

Но сербские литераторы не всегда должны жаловаться на свою судьбу. Бывали случаи, а может быть будут и еще, когда государство, если этого не делала общественность, умело отблагодарить представителей своей культуры.

Первое выражение высочайшего внимания и благоволения к сербским литераторам относится к далекому прошлому. Еще в 1859 году, 12-го мая, вышел приказ, который гласил:

«Уважая многолетнюю и общеполезную деятельность, которую редактор „Сербской газеты“ Милош Попович посвятил развитию национальной журналистики, и желая выразить свое княжеское расположение к нему и ко всему нашему литературному сословию, его Светлость Государь и Князь наш Милош Обренович I соблаговолили произвести его в чин капитана».

Понятно, что в дальнейшем подобные указы не повторялись, а то бы сегодня благодаря вниманию к литературному сословию Бора Станкович[5] был бы капитаном генерального штаба, Елена Димитриевич – майором, а, скажем, Влада Петкович[6] – инженерным поручиком. Но государство осталось верно традиции начало которой было положено в 1859 году, и, переводя писателей из военной службы в гражданскую, назначало их, из внимания к литературному сословию, почтмейстерами, сборщиками налогов и таможенными чиновниками.

Через несколько лет, после 1859 года, сербские литераторы получили от государства еще одну богатую концессию. В 1861 году вышел указ, по которому «нищим, цыганам, бродягам и писателям могут выдаваться паспорта бесплатно». Конечно, нашлись зубоскалы, истолковавшие этот указ как желание государства избавиться от этих несносных элементов и облегчить им выезд. Но ведь никто не может спорить с тем, что этим указом, если употребить выражение князя Милоша, – «выражено расположение ко всему литературному сословию».

Со времени того указа, за прошедшие полвека в этом направлении сделан еще шаг вперед. В последнее время государство любезно взяло на себя обязанность за свой счет хоронить писателей. Само собой разумеется, что писатели должны придерживаться определенного порядка и не умирать все в один год. Однажды, когда умер один наш друг, вдруг оказалось, что бюджет на погребение сербских литераторов исчерпан, и нам даже предлагали перенести его похороны на следующий год, иначе его смерть не была бы признана Государственным контролем.

Итак, государственное погребение – это тот максимум внимания, которое было проявлено к сербской литературе за эти сто лет.

Таким образом, сербские литераторы уже могут не беспокоиться об одном из важнейших вопросов – о своем погребении; теперь у них осталась лишь небольшая часть забот, а именно: как прожить до поры, когда они удостоятся государственного благодеяния.