– Я не могу продолжать, когда люди расходятся, – заявляет миссис Робертс.
В ее голосе сквозит обида, смешанная с раздражением. Она отступает на несколько шагов назад. Кто-то невидимый подает сигнал, по которому из огромного органа, установленного за сценой, неожиданно вырывается хриплый вопль. В чем его назначение: перекрыть топот удаляющихся скептиков или возвестить о конце собрания? Джордж полагается на разъяснения соседки справа. Она хмурится, оскорбленная таким хамством по отношению к медиуму. Что же до самой миссис Робертс, та повесила голову и обхватила себя руками, прекратив постороннее вмешательство в хрупкую череду контактов, установленных ею с миром духов. А потом происходит то, чего Джордж никак не мог ожидать. Орган вдруг умолкает на середине государственного гимна, миссис Робертс раскидывает руки, поднимает голову, уверенно подходит к микрофону и звенящим, страстным голосом возвещает:
– Он здесь! – И повторяет: – Он здесь!
Зрители, устремившиеся к выходу, останавливаются; некоторые возвращаются на свои места. Но до них уже никому нет дела. Все напряженно смотрят на сцену, на миссис Робертс – на пустое кресло с картонкой поперек. Создается впечатление, что вопль органа был призывом к вниманию, прелюдией к этому моменту. Весь зал умолкает, всматривается, ждет.
– В первый раз я его увидела, – говорит она, – во время двухминутного молчания. Он стоял вот здесь, сначала прямо за мной, а потом отдельно от прочих духов. Потом я увидела, как он подошел к своему пустующему креслу. Я видела его совершенно отчетливо. Он был во фраке. Выглядел он точно так же, как в последние годы. Сомнений нет. Он был готов к своему уходу.
После каждого краткого, драматического заявления она выдерживает паузу; Джордж вглядывается в родных сэра Артура, сидящих на сцене. Все они, кроме одной, не сводят глаз с миссис Робертс, завороженные ее объявлением. Только леди Конан Дойл не поворачивает головы. Издали Джордж не видит ее лица, но она сцепила руки на коленях, расправила плечи и выпрямила спину; сидя с гордо поднятой головой, она смотрит вдаль поверх голов публики.
– Он наш великий заступник – и здесь, и на дальней стороне. Он уже вполне способен к материализации. Уход его был мирным, и он успел подготовиться. Не было ни боли, ни смятения духа. Он уже может начинать свое заступничество. Когда я впервые увидела его, во время двухминутного молчания, это был лишь мимолетный проблеск.
Зато во время передачи вестей я увидела его ясно и отчетливо.
Он приблизился, остановился позади и ободрял меня, пока я выполняла свое дело.
В который раз я узнала этот прекрасный, чистый голос, который не спутать ни с каким другим. Он вел себя как джентльмен, каким оставался всегда.
Он пребывает с нами постоянно, и преграда между двумя мирами не более чем временна.
Перехода бояться не нужно, и сегодня наш великий заступник доказал это своим появлением среди нас.
Соседка слева наклоняется через плюшевый подлокотник и шепчет:
– Он здесь.
Несколько человек наблюдают стоя, чтобы лучше видеть сцену. Все взгляды прикованы к пустующему креслу, к миссис Робертс и членам семьи Дойл. Джорджем вновь овладевает какое-то массовое чувство, которое пересекает и пронизывает эту тишину. Он больше не терзается страхом, как в тот миг, когда подумал, что к нему направляется отец, и не исполняется скепсиса, которым встретил появление Эмили Дэвисон. Наперекор самому себе он проникается каким-то настороженным благоговением. В конце-то концов, речь идет о сэре Артуре, который по доброй воле использовал свой следственный талант ради Джорджа, который рисковал своей репутацией для спасения репутации Джорджа, который помог ему вернуть отнятую у него жизнь. Сэр Артур, человек высочайших принципов и интеллектуальных способностей, верил в события, подобные тем, которые только что засвидетельствовал Джордж; в такой миг было бы бессовестно с его стороны отречься от своего спасителя.
У Джорджа нет ощущения, что он теряет рассудок или здравый смысл. Он спрашивает себя: а что, если в этой церемонии все же присутствует та смесь правды и лжи, которую он отметил ранее? Что, если отчасти это шарлатанство, а отчасти нечто подлинное? Что, если экзальтированная миссис Робертс, вопреки самой себе, и вправду доставляет вести из дальних пределов? Что, если для установления контакта с материальным миром сэр Артур, в каком бы виде и месте он ни существовал в настоящее время, по необходимости пользуется каналом тех, кто отчасти мошенничает? Не послужит ли это объяснением?
– Он здесь, – повторяет соседка слева обыденным, повседневным тоном.
Ее слова подхватывает мужчина местах в десяти-двенадцати от них.
– Он здесь.
Эти два слова, сказанные будничным тоном, были рассчитаны на ближайших соседей. Однако в заряженном воздухе они магически усилились.
– Он здесь, – повторяет кто-то на галерке.
– Он здесь, – откликается женщина с арены.
Потом из партера тоном проповедника-фундаменталиста неожиданно выкрикивает мужчина в черном:
– ОН ЗДЕСЬ!
Инстинктивно наклонившись, Джордж вынимает из стоящего в ногах футляра бинокль. Прижимая его к очкам, пытается навести фокус на сцену. Большой и указательный пальцы, которые нервно крутят колесико, промахиваются то в одну сторону, то в другую, но наконец останавливаются в срединном положении. Он рассматривает вошедшую в транс ясновидящую, пустое кресло, семью Дойл. С момента первого объявления о присутствии сэра Артура леди Конан Дойл остается в той же застывшей позе: прямая спина, расправленные плечи, голова поднята, смотрит вперед с неким – как сейчас видит Джордж – подобием улыбки. Златовласая, кокетливая молодая женщина, которую он мимолетно встречал много лет назад, стала более темноволосой и солидной; до сих пор он видел ее только рядом с сэром Артуром; по ее словам, там она и остается. Он переводит бинокль туда-обратно: на кресло, на ясновидящую, на вдову. Дыхание у нее, как он видит, учащенное и жесткое.
Кто-то касается его левого плеча. Он роняет бинокль. Качая головой, соседка говорит:
– Так вы его не увидите.
Она не упрекает, а просто объясняет положение дел.
– Его можно увидеть только зрением веры.
Зрение веры. Зрение, которое принес с собой сэр Артур на их первую встречу в Гранд-отеле на Черинг-Кросс. Он поверил в Джорджа; должен ли теперь Джордж поверить в сэра Артура? Слова его заступника: «я не думаю», «я не верю», «я знаю». Сэр Артур принес с собой завидную, успокоительную уверенность. Он знал, что к чему. А что знает он, Джордж? Знает ли он в конечном итоге хоть что-нибудь? Какова сумма знаний, накопленных им за пятьдесят четыре года? По большому счету он шел по жизни, обучаясь и ожидая инструкций. Для него всегда был важен чужой авторитет; а есть ли у него свой собственный? В пятьдесят четыре года он о многом думает, кое-чему верит, но может ли хоть о чем-нибудь с уверенностью сказать «знаю»?
Возгласы очевидцев материализации сэра Артура смолкли – наверное, потому, что со сцены не поступало подтверждения ответов. О чем говорила леди Конан Дойл в начале церемонии? Что наш земной взор не способен проникнуть за пределы земных вибраций; только тот, кто наделен дополнительным, богоданным зрением, что именуется ясновидением, сможет увидеть среди нас милый сердцу образ. Сумей сэр Артур наделить даром ясновидения самых разных людей, до сих пор стоящих в разных концах зала, это было бы настоящим чудом.
Теперь вновь заговаривает миссис Робертс:
– Для вас, дорогая, у меня есть весточка от сэра Артура.
И снова леди Конан Дойл не поворачивает головы. В медленном колыхании черного атласа миссис Робертс отступает влево, к семье Дойл и пустующему креслу. Она останавливается рядом с леди Конан Дойл, сбоку и чуть позади, лицом к той части зала, где сидит Джордж. Несмотря на значительное расстояние, слова ее легко различимы.
– Сэр Артур сказал мне, что кто-то из вас сегодня утром заходил в беседку. – Она выжидает, но, не получив ответа от вдовы, подсказывает: – Это верно?
