Он тихо улыбнулся, потом отодвинул чашку в сторону и дотронулся до губ салфеткой.

– Но вы же не уйдете? – сказала она.

– Придется, – сказал он. – Мне должны позвонить. Домой.

– Только не сейчас, Арнольд.

Она с грохотом отодвинула стул и встала. Глаза у нее были светло-зеленые, глубоко посаженные, и вокруг них было что-то еще, что поначалу он принял на темный макияж. Сам того не ожидая, прекрасно отдавая отчет в том, что будет себя за это презирать, он встал и неловко обнял ее за талию. Она дала поцеловать себя, ресницы у нее задрожали и на секунду она закрыла глаза.

– Уже поздно, – сказал он, отпустил ее и, едва не потеряв равновесие, сделал шаг назад. – Большое вам спасибо. Но мне действительно пора идти, миссис Холт. Спасибо за чай.

– Вы же придете еще, да, Арнольд, – сказала она.

Он покачал головой.

Она проводила его к двери, он протянул руку. Он слышал, как работает телевизор. Звук явно прибавили. Он вспомнил, что есть еще один ребенок – мальчик. Интересно, где он был все это время?

Она пожала ему руку, потом быстро подняла ее к губам.

– Не забывайте меня, Арнольд.

– Не забуду, – сказал он. – Клара. Клара Холт, – сказал он.

– Мы хорошо поговорили, – сказала она. И что-то сняла у него с лацкана пиджака, волосок или ниточку. – Я очень рада, что вы пришли, и я уверена, вы придете еще.

Он внимательно на нее посмотрел, но она уже глядела в сторону, так, словно пыталась что-то запомнить.

– До свидания, Арнольд, – сказала она и закрыла дверь, едва не прищемив ему полу пальто.

– Странно, – сказал он, спускаясь по лестнице. – Клара. Клара Холт, – сказал он.

Выйдя на тротуар, он глубоко вдохнул уличный воздух и на секунду задержался, чтобы оглянуться на дом. Но так и не смог понять, где ее балкон. Толстый мужчина в фуфайке подвинулся чуть ближе к перилам и продолжал на него смотреть. Он засунул руки глубоко в карманы пальто и пошел прочь. Дойдя до дверей квартиры, он услышал, как внутри звонит телефон. Он постоял посреди комнаты, очень тихо, держа ключ кончиками пальцев, пока телефон не умолк. Потом, очень мягко, прикоснулся к груди и почувствовал сквозь несколько слоев одежды, как бьется сердце. Потом, немного погодя, двинулся в сторону спальни.

И тут же снова ожил телефон, и на сей раз он снял трубку.

– Арнольд. Арнольд Брейт слушает, – сказал он.

– Арнольд? Ой, какие мы нынче вечером официальные! – сказала жена. Тон у нее был резкий, насмешливый. – Я с девяти часов тебе звоню. Пустился во все тяжкие, Арнольд?

Он стоял молча и оценивал ее голос на вкус.

– Ты меня слышишь, Арнольд? – сказала она. – Какой-то голос у тебя сегодня странный.

Отец[7]

Ребенок лежал в корзине рядом с кроватью, на нем были комбинезон и белый чепчик. Корзинку недавно подновили, выстлали стегаными одеяльцами и перевязали светло-голубыми лентами. Три сестры, совсем маленькие, мать, которая не так давно встала с постели и была еще сама не своя, и бабушка стояли вокруг ребенка и смотрели, как он таращит глаза и время от времени подносит ко рту кулак. Он не улыбался, не смеялся, только моргал время от времени и несколько раз подряд высовывал кончик языка, когда одна из сестер дотрагивалась до его подбородка. Отец был на кухне и слышал, как они играют с ребенком.

– Кого ты любишь, маленький? – сказала Филис и пощекотала ему подбородок.

– Он любит нас всех, – сказала Филис, – но больше всех он любит папу, потому что папа тоже мальчик.

Бабушка села на край кровати и сказала:

– Поглядите на эту крохотную ручку! Пухленькая-то какая. И пальчики! Совсем как у мамы.

– Ну разве он не прелесть? – сказала мать. – Такой крепенький, чудо ты мое. – Потом наклонилась, поцеловала ребенка в лоб и дотронулась рукой до одеяла. – Мы тоже все его любим.

– А на кого он похож, на кого он похож? – спросила Элис, и все еще теснее сгрудились вокруг корзины, чтобы посмотреть, на кого похож ребенок.

– Глаза у него красивые, – сказала Кэрол.

– У всех младенцев красивые глаза, – сказала Филис.

– А губы дедушкины, – сказала бабушка. – Посмотрите, какие у него губы.

– А нос! А нос! – не унималась Элис.

– Что – нос? – переспросила мать.

– Он похож на чей-нибудь нос, – ответила девочка.

– Ну не знаю, – сказала мать. – Не вижу ничего такого.

– И губы… – продолжала ворковать бабушка. – И пальчики… – сказала она, раскрыв кулачок и распрямив ребенку пальцы.

– Ни на кого он не похож, – сказала Филис.

И они придвинулись еще ближе.

– Я знаю! Я знаю! – сказала Кэрол. – Он похож на папу!

И они опять принялись разглядывать младенца.

– А на кого похож папа? – спросила Филис.

– На кого похож папа? – повторила за ней Элис, и они все разом обернулись в сторону кухни, где за столом сидел отец, спиной к ним.

– Да ни на кого! – сказала Филис и тихо заплакала.

– Тсс, – сказала бабушка, отвела глаза в сторону, а потом снова посмотрела на ребенка.

– Папа ни на кого не похож! – сказала Элис.

– Но он же должен быть похож хоть на кого-то, – сказала Филис и вытерла глаза одной из лент; и все, кроме бабушки, посмотрели на отца, который сидел за столом.

Он развернулся, не вставая со стула, лицо у него было белое и пустое.

Никто ничего не сказал[8]

Я слышал – они на кухне. Что говорят, поди разбери, но что ругаются – это точно. Потом все стихло, она заплакала. Я пихнул Джорджа локтем. Думал – он проснется и что-нибудь им скажет, вдруг они одумаются и прекратят. Но Джордж такая паскуда. Он разорался и стал меня лягать.

– Отстань, козлина, – сказал он. – А то маме скажу!

– Ты, говнюк тупой, – сказал я. – Можешь хоть раз включить мозги? Они поругались, мама плачет. Послушай.

Он вслушался, оторвав голову от подушки.

– А и хрен с ними, – сказал он, отвернулся к стене и снова заснул. Джордж у нас исключительная паскуда.

Потом я услышал: папа вышел, чтобы успеть на автобус. Хлопнул входной дверью. Она мне и раньше говорила, что он хочет поломать семью. А я не хотел слушать.

Через некоторое время она пришла будить нас в школу. Голос какой-то странный – ну, даже не знаю. Я наврал, что у меня болит живот. Первая неделя октября, я пока еще ни дня занятий не пропустил, что она мне скажет? Она смотрела на меня, но думала, похоже, о чем-то другом. Джордж проснулся и слушал. То, что он проснулся, я понял по тому, как он шевелился в кровати. Ждал, чем у меня дело кончится, чтобы потом включиться в игру.

– Ладно. – Мама качнула головой. – Ну я даже не знаю. Хорошо, оставайся дома. Но только никакого телевизора.

Тут Джордж поднял голову.

– А мне тоже плохо, – сказал он маме. – Голова болит. Он меня ночью разбудил и потом лягался. Я вообще не спал.

– Все, хватит! – сказала мама. – Ты, Джордж, пойдешь в школу. Я не позволю тебе сидеть дома и весь день препираться с братом. Вставай и одевайся. Я серьезно. Не хватало мне с утра еще одного скандала.

Джордж дождался, пока она выйдет за дверь. Потом вылез из кровати через нижнюю спинку.

– Сука ты, – сказал он и сдернул с меня одеяло. Потом нырнул в ванную.

– Убью, – сказал я, но тихонько, чтобы мама не услышала.

Я пролежал в кровати, пока Джордж не ушел в школу. Когда мама начала собираться на работу, я спросил, не постелет ли она мне на диване. Сказал – хочу позаниматься. На кофейном столике лежали книги Эдгара Райса Берроуза, которые мне подарили на день рождения, и учебник обществоведения. Вот только читать не хотелось. Хотелось, чтобы она ушла – тогда можно будет смотреть телевизор.

Она спустила воду в унитазе.

Ждать стало невмоготу. Включил телевизор без звука. Пошел на кухню, где она оставила пачку сигарет, вытряс оттуда три штуки. Положил в буфет, вернулся на диван, открыл «Марсианскую принцессу». Мать вошла, глянула на телевизор, но ничего не сказала. Книга лежала открытой. Она подправила волосы перед зеркалом и ушла на кухню. Когда вернулась, я опять смотрел в книгу.