Помнил и довольно радостное детство, полное юмора висельников, который в те бездуховные годы считался вполне допустимым – и как прилетело по челюсти качелями до технического нокаута в 10 лет, и как воровали коктейли в зеленых банках через отгибающийся лист фанеры в стене ларька. И скелеты собак в подлеске, обглоданные воронами, и пугающе-тёмный подвал заброшки…

И первая ночь в ментовке. Потом – как первый раз в зале суда стукнул молоток судьи, отправив в этот раз куда-то дальше обезьянника. Вонючие поезда с клетками. Сколько этого всего было. Так, что, наверное, это и объяснимо, что он оказался тут – столько путешествий, и как мало из них не в кандалах…

А ведь по-немецки Bach – это ручей. Ну а mut – мужество. Ручей мужества, значит… а, как известно, мужество ведёт на небеса. Вот только мужество ли ведёт из ИК-17 на этот ёбаный “передок”?

Из глубокой задумчивости его вывел крик командира отряда с позывным “Кент”, глухо раскатившийся посреди окопной возни. Наверное, именно такие крики и привносят структуру в эту военную возню, преобразуя эту энтропию в осознанные действия. Организованное создание энтропии вокруг… везде, куда заходят строем, всякий порядок исчезает. Поэтому наша задача – чтобы на той стороне энтропии стало больше, чем на нашей.

– Готовимся!

Значит, через час идём в штурма. Ладно.

Поджав замершими руками автомат к груди, Витька ждал дальнейших указаний. Он не чувствовал ни страха, ни особого воодушевления, только смертельная усталость от всего происходящего. Будто он видел все это уже двадцать тысяч раз. Или даже больше.

Бойцы судорожно проверяли боезапас и готовились к штурму. Вот в эти моменты тот ефрейтор и думал о Шопенгауэре? “Странно. Почему я вообще об этом подумал?” – одернул себя Витька.

Музыкой навеяло, – усмехнувшись, тихо произнес он вслух себе под нос.

Час пролетел незаметно. Витя только и смотрел в стену окопа, пытаясь абстрагироваться от всего.

В углу его старые-новые сослуживцы делали по паре глотков и передавали дальше металлическую кружку – “кругаль”. Чифирят. Будто и не выходили “на воля”.

Или как лучше сказать? “С воля́ иль не воля, да поедешь на моля́”?

Витёк ухмыльнулся. Забавный получился фельетон.

Выходим через пять минут! Всем готовиться! – вновь прозвучал сдерживающий энтропию выкрик и дальше тот же глухой голос продолжил вещать о целях вылазки. Надо продвинуться вглубь улицы и…

“Ага, и проверить, где пулемет и огневые точки. Собой.” – подумал “Император”.

Глубокий вздох. Да уж, что там надо, проверить боезапас? Да, точно. Звуки снаружи будто погружали Витю в транс, либо же он просто неосознанно пытался абстрагироваться от происходящего.

Что делал Иисус до 30 лет, когда начал проповедовать? Почему об этом никто не писал? И почему он висел на крестах с разбойниками?

“И всё-таки,” – подумал Витька. “Они что, ёбнутые, гнать на позиции с пристрелянными подходами?”.

И сам же себе ответил: “Да нет, конечно. Все они понимают. Просто мы не вернёмся”.

– Выходим!

Они группами по два человека выбежали на открытую местность перед своими позициями. Впереди простиралась одна из улочек между двухэтажными бараками.

Пока все тихо. Пригнувшись, короткими перебежками добрались до угла ближайшего здания. Дальше возвышался чуть выше человеческого роста синий железный забор.

Вдалеке раздался свист, длинный и визжащий, как ноющая боль в канале зуба. “Императору” от этого противного звука захотелось сжать посильнее челюсти.

– Арта е**шит! В подъезд! – крикнул командир отделения, “Кент”.

Через всю стену, заканчиваясь на самой двери подъезда под козырьком из бетонной плиты (как она вообще осталась на месте?), красовалась кривое граффити “дальше бога нет”. Да его и снаружи нет. Ни бога, ни чертей, ни господ. Есть лишь мы и наши враги. Которые, собственно, от нас почти ничем не отличаются. Таких АК много, но этот – мой. Он такой же как все, но мой праздник – этот. “Дядя” вышиб дверь, висевшую почти без опоры, и забежал внутрь. Все последовали за ним. Едва забежал последний из группы, в землю у подъезда с грохотом вгрызся минометный снаряд. Через выбитую дверь в подъезд попали клочья разрыхленной земли.

Поднявшись с пола, “Кент” крикнул:

– Бегом отсюда, а то следующим накроет! До соседней улицы, там разделяемся!

Витя мрачно посмотрел на него. Не очень хотелось думать, а что дальше.

Не дожидаясь следующего снаряда уже в здание, они всей группой выскочили и побежали вдоль здания дальше. Когда ударят следующий раз – было лишь вопросом времени, так что следовало торопиться.

И желательно не думать, что будет после той улицы.

И ещё лучше вообще не задумываться, зачем это всё. Как зачем? За свободу. Как минимум, свою. Плевать. Бег. Какие-то взрывы вдалеке. Витька вместе с товарищем забежали за угол, стараясь не думать о том, что за ним пулемет. За углом лежали двое парней с прошлой атаки. Один лежал на спине, на месте грудины – дыра, а через неё виден позвоночник. Амнистирован парень…

Снова перед глазами скелеты собак у заброшки ближе к шахте… Собака глодает собачий же череп. Тьфу. Нет. Нельзя такое вспоминать, нельзя, – Витька с усилием переключился на обстановку вокруг.

Чуть за ними лежала в горизонтальной плоскости поперек дороги бетонная балка и несколько мешков с песком, неизвестно кем тут оставленные. Наверное, врагами.

Теми, чей пулемет сейчас и ожидали тут встретить.

“Император” упал спиной к бетонной преграде, облокотившись головой на мешок с песком. Его товарищ с позывным “Крот” – тощий парень с постоянно потерянным взглядом – упал рядом.

На другой стороне улицы очередью из пулемета при попытке зайти в переулок скосило трех парней из тех, кто шел впереди.

У Витьки, хоть он и неотрывно смотрел за этим, уже не осталось особых эмоций. Он ничего не чувствовал. Кроме, разве что, холода. Холодно. Очень холодно стало.

Так вот где стоял тот пулемет…

“Крот” с ужасом посмотрел падающих товарищей, явно представляя себя на их месте, если бы он пошел на другую сторону улицы, перевел взгляд на лежащие в паре метров тела ребят из прошлой группы, и по нему словно пробежал электрический разряд от руки на земле.

Он сначала пытался закричать, но не смог, будто горло свело спазмом, и лишь невнятно захрипел.

Тем временем посреди улицы снова упал миномётный снаряд. “Император” и “Крот” прижались к земле, усеянной бетонной пылью и кусками гипсокартона.

– Ааааааа! – то ли простонал, то ли прокричал в панике “Крот”.

Витя вскочил на ноги и дёрнул паникующего бойца за шкирку.

– Поднимайся, блядь!

– Да по мне уже давайте! Сил уже нет терпеть!

– Что ты несёшь, еблан?! Встань!

Тот, трясясь, встал на ноги, и направился за “Императором” дальше по улице. Остальных уже не было видно. Кто-то прятался в ближайших подъездах, кто-то уже валялся без возможности когда-то (исключая, разве что, страшный суд) встать.

Почему, ёб твою мать, английский суд – высокий, а небесный – страшный?

Витя рывком запрыгнул в дверь первого подъезда за углом. Скулящий “Крот” последовал за ним.

“И ведь он непременно выживет, этот болван,” – подумал он, то ли с презрением, то ли с жалостью глядя на то, как его товарищ запрыгивает в помещение.

Времени перевести дух нет – особенно никого от группы не осталось – то пора отходить. Непонятно как, под таким-то фейерверком, но надо. Он достал рацию и крикнул:

– Император, император, Кенту. Кент! Кент!

Ответа нет. Тогда надо вызывать кого-то “выше”. Он снова нажал на кнопку рации и сказал:

– Император, Дарвину. Дарвин! Дарвин! – обратился он к командиру подразделения. – Мы забежали в жилой дом, е**шит арта и птички, выйти не можем.

Тишина. Только поскуливал в углу паникующий товарищ “Императора”. Вдруг тишина все же прервалось и сквозь шум помех прозвучал голос:

– Дарвин, Дарвин, Императору. Вы трехсотые?

– Нет, – тяжело дыша, ответил Витя.