Единственное его письмо тех времен, которое у меня сохранилось (к сожалению, остальные я потерял), – письмо из Лакнау от января 1927 г. Поскольку я целиком привожу его в III части, самым первым, здесь я процитирую заключительный абзац:

♦ «Для меня, Дилип, хотя я терпимо отношусь ко всем странам, существует лишь одна страна, и это, как ни странно, Индия, а не Англия. Я чувствую, что богатство традиций, составляющее народ, – слишком ценно, чтобы смешивать все традиции, от Лондона до Йокогамы, в одну кучу. Если мы ограничимся Европой (по меньшей мере, Западной), то увидим, что ситуация здесь несколько иная, ведь в Европе более или менее общие традиции; но можно ли так же филантропически смешивать Англию с Индией, не причинив при этом серьезного ущерба обеим странам? Когда традиции нации умирают, тогда нация мертва, даже если она еще остается великой Державой; она становится просто совокупностью индивидуумов, чья жизнь лишена смысла, но которые настойчиво преследуют свои презренные цели. История символична, и символ таит в себе некий ценный смысл, которого не дает топорная приверженность так называемым фактам. Существует лишь один исходный факт, и это – Вечный Бог. Всё, что помогает Его обнаружить, реально, а всё, что Его скрывает, – ложь, даже если все глупцы в мире утвердят её».

Затем его стал всё больше и больше притягивать Кришна, пока он не принял Его как своего Ишту (Господа) – думаю, это произошло примерно в середине двадцатых годов, когда он получил посвящение от своего Гуру, Яшоды Ма. Здесь я могу ошибиться в датах, но помню, однажды он сказал, что обратился сначала к Будде, потом к веданте и, наконец, – процитирую его слова – «оставил у стоп своего Гуру бремя всего, что ценит мир, ради тайного сокровища, невидимого для большинства». Так и произошло.

Он признался, что встретил Гуру, но поскольку сам он мало об этом говорил, я не стал его расспрашивать. Преподаватели свободно это обсуждали, тем более что многие богатые отцы, дочери которых созрели для брака, приглашали его в гости под всякими надуманными предлогами, которыми никого не обманешь. Они считали его эксцентричным человеком, но его одаренность и блестящие лекции привлекали многих студенток, и для госпожи Сплетни с ее домыслами наступил час триумфа. Помню, как мы расспрашивали о его «намерениях» и как он искренне отмахивался от нас со смехом, пока однажды не ошеломил нас, заявив во время чаепития, что устроился преподавать на английском в Индусский университет Варанаси. Тогда его образованные друзья, посовещавшись, решили, что это уже не смешно.

«Ты должен убедить его, Дилип, любой ценой, – делегация его друзей в глубокой тревоге обратилась ко мне. – Преподаватель в Индусском университете получает всего 300 рупий в месяц, тогда как здесь он уже зарабатывает 800 рупий, и со временем его зарплата вырастет до 1200 рупий или даже больше. Возможно, благодаря своей блестящей одаренности, он даже станет ректором, не говоря уже о том, как он популярен…»

«Вы не говорили мне, что решили бесповоротно распрощаться с Лакнау!» – пожаловался я ему однажды вечером, когда он, наконец, зашел ко мне.

«Кто вам сказал об этом?» – с полуулыбкой ответил он.

«Кто это мог быть, кроме ваших коллег – лекторов и преподавателей? И их очень оскорбляет то, что вы не сочли нужным хотя бы раз обсудить это с ними».

Он нежно похлопал меня по плечу. «Не обижайтесь, Дилип – сказал он. – Если честно, мне до смерти надоел Лакнау с его сплетнями, и мне совсем не хотелось давать этим болтунам повода для сплетен. Но с чего бы мне с ними советоваться? С какой целью? Зачем мне их советы? Для чего, по их мнению, я сюда приехал? Чтобы сделать карьеру и дослужиться до образцового педагога с завидным доходом и языком без костей, который читает лекции о бессмысленных вещах и высмеивает то, что имеет смысл? Их ужасает, что в Бенаресе мне будут платить всего триста рупий? Но мне и столько не нужно. Да и вообще, я что, когда-то интересовался благословенными земными благами и академическими почестями? Я приехал сюда в поисках чего-то, но это вовсе не благосостояние, карьера или роскошная докторская степень, которые так ценят карьеристы и охотники за славой».

Нападя на «мудрость мира сего», он нередко выходил из себя и начинал обличать благоразумие, эрудицию, честолюбивые замыслы и так далее. Тем вечером он завершил свою речь язвительным замечанием, которое я никогда не забуду:

«Они утверждают, эти безупречные проводники мудрости, – сказал он, раскрасневшись, – что, поскольку Создатель мира невидим и непознаваем, самое мудрое решение – хорошо устроиться в этом известном нам мире, реальность которого не вызывает сомнений. Но в мире, откуда вычли Создателя, говорю я, можно хорошо устроиться одним способом – и это проклятие».

Итак, он отказался от преподавания в Лакнау и отправился в Варанаси, чтобы жить под руководством своего Гуру, Яшоды Маи, которую он называл Ма, матерью. Когда впоследствии, в 1927 г., она затворилась в храме, он последовал за ней в ее убежище, чтобы полностью превратиться в настоящего нищего монаха, служителя Кришны. Я точно не знаю, как именно произошло его окончательное обращение, но отчетливо помню, что, когда я в 1928 г. в очередной раз посетил Лакнау, один его почитатель неприятно удивил меня (так, что в ту ночь я не смог заснуть), без обиняков сообщив, что Кришнапрем «пустился во все тяжкие и стал просить милостыню в Алморе!»

Эта новость так сильно взволновала меня, поскольку на психологическом уровне как бы пристыдила меня; ведь я чувствовал, что сам никогда на такое не пойду. И все-таки, конечно, люди часто так живут, особенно в Индии, где бесчисленные духовные искатели и странствующие монахи каждый день живут на подаяния. Конечно, я не мог не восхититься его мужеством и смелостью, но все же меня печалила мысль, что он в самом деле ежедневно собирает подаяния, чтобы прокормиться. Еще у меня не выходило из головы его юное, мечтательное лицо, сияние которого отражало его светлую душу. Подумать только: этот крепкий интеллектуал, который еще недавно на скорости гонял на мотоцикле по улицам Лакнау, а я сидел рядом, в коляске, сейчас должен буквально ходить от дома к дому, выпрашивая горстку риса, и, наверное, его прогоняют прочь некоторые раздраженные хозяева, считающие таких бродяг вредными паразитами! Кроме того, всё в Лакнау напоминало мне о нем: мои и его друзья, университетский городок, где мы вместе под руку гуляли, чаепития, которые мне теперь приходилось посещать без него, музыкальные вечера, где я теперь пел без его бесценного, внимательного присутствия, – словом, всё вокруг будто сурово упрекало меня, что я не решился, как он, прыгнуть в неизвестность, уповая, что Божественное сострадание не позволит ему разбиться. В конце концов, его отсутствие вызвало у меня такое сильное беспокойство, что не будет преувеличением сказать, что его достижение, к которому он пришел одним скачком, стало тем решающим и необходимым толчком, который помог мне сделать решительный шаг, отбросив всё, что не имеет смысла, ради того, что по-настоящему важно[24].

С ноября 1928 г. по март 1937 г. я жил в уединении в нашем Йога-Ашраме в Пондичерри. За это время он написал мне десятки писем. Некоторые из них я опубликовал без его явного на то согласия. Я, конечно, боялся, что он будет возражать, но, когда мои опасения оправдались, я попросил его подумать, не прав ли я хотя бы отчасти: я считал, что люди часто не знают о величайших людях, во-первых, из-за глубинной подмены ценностей, а, во-вторых, из-за недостатка понимания. Я рассказал ему об одном метком замечании Олдоса Хаксли из книги «В дороге»: «Трудно отличить подлинное от фальшивого, это доказано тем, что люди постоянно ошибались и продолжают ошибаться. А в каждый данный отрезок времени большинство людей, если даже не предпочитает притворство честности, все же одинаково восхищаются ими, поровну одаряя своим вниманием и то, и другое»[25]. Я также сообщил ему слова, которые однажды сказала нам мимоходом Мать: что большинство людей, считающих Шри Ауробиндо великим, оценивают его, опираясь на сведения, которые не способны раскрыть нравственную суть его величия. «Поэтому, – добавила она, – нужно действительно понимать, в чем состоит сущность величия, особенно искателям Духа – хотя бы для того, чтобы избежать прискорбных интеллектуальных заблуждений». Я никогда не сомневался в величии Кришнапрема, хотя, безусловно, я стал еще больше его уважать, когда затем сам Шри Ауробиндо подтвердил, что он искренний, мужественный человек, обладающий «видящим разумом», как бы поставив на этом мощную печать, и не переставал снова и снова только хвалить его в своих письмах. Однажды он написал Чедвику: «Меня впечатлила способность Кришнапрема всецело отстраняться от текущих идей и общих тенденций и находить (для себя) свежий и неизменный источник знания; это восхитительно. Если бы он и дальше интересовался этими современными движениями, интересующими человечество, не думаю, что он стал бы успешнее Ромена Роллана или кого-нибудь в этом роде.