– Эй, герой! – кричала в мегафон собака, и я опущу все грязные ругательства берлинских промышленных кварталов, которыми она снабжала свои призывы. – Я не хочу бежать в океан! Я хочу сразиться в честном бою! Давай! Я знаю, ты ходишь по воде, плевками топишь подводные лодки и пинками вышвыриваешь эсминцы на земную орбиту! Просто вылезай из окна и прыгай вниз! Прыгай вниз! Приземлишься на скалы или на воду – тебе все равно. Ты же неуязвимый, так сразись со мной, неуязвимый. Прыгни вниз!
Я… что я делаю?! Куда лезет моя нога?! Остановиться, смертный! У тебя же есть автомат на бедре, так что же ты…
Я высунулся из окна и пустил очередь из моего Томсона вниз. По звуку, пули раскрошили ветровое стекло катера, а еще разбили мегафон, потому что чертовы собакины призывы перестали рвать уши. В следующий миг взревел мотор, и катер, сделав короткую петлю, понесся на запад, в океан. Сначала я стрелял наугад из автомата, а когда кончилась обойма, направил в темноту мощный световой луч и высадил тысячу патронов из пулемета!
Но катер был слишком быстрым. Собака вновь ушла от меня. Вторая ничья подряд.
Теперь торопиться было некуда. Я выключил фонарь, аккуратно спустился вниз, под шум прибоя запер дверь и вдоль каменистого берега в тумане маленьких соленых капелек отправился колесить по всему начинающему уже пустеть вечернему метрополитену, в основном, в пределах кольца.
Вновь зарядился бодростью, читая самопальную рекламу. В какой-то период жизни Москвы число дешевых листовок на неприслонятельных дверях вагонов переросло комичный предел. Сегодня я снова любовался бородами и гроздьями листовок о «компьютерной помощи», «помощи в техосмотре», «помощи в оформлении регистрации» «мужской помощи» и других видах помощи, разве что кроме скорой. На меня воровато и притом с наглецой таращились «английский язык за месяц – работа с подсознанием», «центр «Блажная весть», аборты, вытрезвление, фрукты и зелень – оптом», «кредит за один день», «лучшая дверь – позвони и проверь», «саморазвитие взрослым и детям; актерское мастерство; нужны расклейщики»; «отправь смс на номер 1234 или умри!»; «продам ногу своего брата»; «помощь в президентских выборах»; «аренда станций метро»; «опытный маг; снимаю; порчу». А также совершенно загадочное объявление: «принудительная вентиляция; дипломированные специалисты». Среди этих залежей обнаруживалась временами черно-белая: «Христос грядет. Время читать библию». И по злой иронии какого-то прыщавого шестнадцатилетнего расклейщика всегда по соседству с ней красовалось: «Курсы быстрого чтения».
В процессе такого занимательного чтения у меня в голове потихоньку стала вызревать мысль, где я могу встретить собаку. Наконец, я окончательно понял, что именно там, и нигде иначе, сейчас найду ее.
Отправился на юг по зеленой ветке и вышел на станции Властемировской, той самой, что располагается на Схеме немного выше Царицина.
Зал станции был пуст. Я присел на скамейку и приготовился терпеливо ждать. Однако долгого ожидания не получилось. Среди гулкой тишины между крайне редкими в это время суток поездами раздались в конце зала шаги. Шаги ровной, уверенной и деловой походки. Я сидел и смотрел перед собой. Шаги становились громче, звонче, приближались, и вот уже были прямо передо мной.
Прямо передо мной стоял невысокого роста и среднего телосложения мужчина лет, наверное, тридцати семи, а впрочем, возможно, и сорока пяти, или, быть может, двадцати девяти. Одет он был в неброский и даже с намеками на изношенность в некоторых местах светлый костюм.
Такая вот невзрачная, собака смотрела теперь на меня своими бесцветными невыразительными глазами из-под жиденьких бровей.
Я встал и подошел к ней почти вплотную.
– Предлагаю мир, – просто сказала она; весьма, кстати, миролюбиво. И дружелюбно протянула для рукопожатия свою правую руку с элегантными часами на кожаном черном ремешке – значит, она была левша.
Я стоял неподвижно и молча смотрел на нее. Под моим немигающим взглядом она вдруг согнула руку в локте, выставила один мизинец и принялась кривляться, прыгая на одной ноге: «Мирись, мирись, мирись, и больше не дерись, а если будешь драться, то я буду кусаться». Закончив фразу, она продолжала еще некоторое время прыгать. Я не шевелился и не говорил ничего. Тогда она перестала прыгать и встала ровно. Однако сделано это было не в смущении, какое случается с большинством людей при отсутствии реакции со стороны собеседника, а совершенно спокойно.
Внезапно я понял, что у меня пересохли губы. Я попытался их разлепить, и собака истолковала это как…
– Вы сказали «да»? – вежливо поинтересовалась она, внимательно вглядываясь в мое лицо.
Губы слиплись обратно. Поезда уже проезжали мимо за это время или мы только начали разговор? В животе голодно заурчало. Это было совершенно некстати. Однако урчание продолжилось. Более того, оно передалось и в подбрюшье, и в грудь, и в голову, и следом за мной, кажется, принялся урчать зал станции, и другие станции тоже. Урчание вырвалось наружу и молниеносной взрывной волной заполнило весь город. В ответ на это урчание из глубины темного парка раздалось другое, холодное и…
«Нет», – громко сказал я; урчание прекратилось.
Секунду собака смотрела на меня все так же внимательно и спокойно, однако вдруг бросилась вперед, стремясь схватить меня своими лапами за волосы. Я поспешил ей навстречу, пользуясь таким замечательным шансом поймать ее, наконец. Но собака меня обманула. Пальцы мои схватили только воздух, а сама она прошла насквозь… Я обернулся, но ее уже не было.
Вместо собаки обнаружился служащий метро, а может быть, милиции, требуя «убираться отсюда». Я послушался, вышел и взял себе квартиру в доме прямо рядом со станцией.
После трех ничьих, первый турнирный день подошел к концу. Предстояло заснуть и выспаться. Заснуть, несмотря на урчание, которое я слышал на Властемировской. То, второе урчание.
