Но вдруг Пигмалион резко сменил тему разговора и погрузился в воспоминания, в давнюю молодость. Но такого рода мемуары, добрые и долгие отзывы о самом себе не радовали Иннокения. Ему сейчас было абсолютно всё равно, что в своё время десятилетний Гешик Нуглер уже обладал множеством талантов и необычных способностей. Например, он запросто мог своим длинным языком приглаживать густой и кудрявый чубчик почти ярко-красного цвета на своей пионерской голове в форме длинного кукурузного початка.

– Между прочим, Кеша, – с гордостью заметил Пигмалион, зашевелив большими, волосатыми ноздрями, – первую свою скульптуру из гипса я собственноручно сотворил, когда мне было всего двенадцать лет. Я назвал её «Девочка с коромыслом».

– И ваше произведение искусства, детского периода творчества, Генрих Наумович, – предположил Иннокентий, – стало украшением какой-нибудь Всероссийской выставки?

– Нет. Не стало. Я водрузил её даже не в огороде, а прямо во дворе. Правда, почему-то, увидев её, наш пёс через несколько часов вместе с цепью исчез в неизвестном направлении. Что касается кур, то они резко перестали нестись, а гуси…

– А гуси улетели на юг?

– Нет. Никуда они не улетели. Просто перестали выходить из хлева на прогулку. Но это и понятно, домашние животные по-своему воспринимают искусство. Да и не мог же я им объяснить, что «Девочка с коромыслом» – это только начало моего творческого пути.

– Наверное, домашние животные что-то не поняли.

– Пожалуй, что это так, Кеша. Но ещё разные перемены произошли по той причине, что моя скульптура была немного похожа на вампира с доской на хрупких плечах.

– С гробовой доской?

– Нет, конечно же. Я тогда создавал образ коромысла, но без вёдер.

– Домашние животные и птицы – не самое главное. Важно, чтобы в то время, Генрих Наумович, люди поняли замысел юного представителя творческой интеллигенции и стремились к самым добрым и светлым переменам.

– Ты сейчас, Иннокентий, выразился довольно профессионально и грамотно.

– Многие по телевизору так выражаются, Генрих Наумович. Я это запомнил и сейчас повторил. Я тоже хочу быть умным.

– Старайся, Иннокентий. Я вспомнил, что тогда произошли ещё кое-какие перемены. Мой папа резко бросил пить водку, а мама, наоборот, начала заглядывать в рюмку и в одиночестве без музыкального сопровождения исполнять, сидя на завалинке, популярную народную песню «Гори, гори, моя звезда!».

– Да, песня хорошая, душевная.

Если бы Маздонов сейчас не думал о прекрасной Изольде, то, возможно, с большим удовольствием и восторгом слушал размышления Пигмалиона на абсолютно никчемные, можно сказать, посторонние темы. Но особой радости от воспоминаний Пигмалиона влюблённый парень не испытывал.

Его интересовала только полезная и любая другая информация о бледной Изе. Только о ней он думал и страстно мечтал о встрече с прекрасной девушкой. Но Пигмалион, продолжая гримасничать, говорил и говорил.

Наверное, Пигмалион был из тех граждан, кто всегда готов с первым встречным побеседовать на любые свободные темы. Но в них главным героем должен быть только он, Генрих Наумович. Если стихийно вырисовывался другой вариант, то Пигмалион прекращал беседу, причём, под любым предлогом.

Да и это ведь просто кощунство сомневаться в добропорядочности самых уважаемых и очень стремительно процветающих людей.

Для достижения своей цели Иннокентий решил встретиться с Пигмалионом в третий раз. Обладающий невероятной мимикой лица Генрих Наумович явился в относительно бодром настроении в городской парк. Пожав руку влюблённому парню руку, он присел с ним на широкую скамейку, расположенную в стороне от основных пешеходных дорожек. Здесь им никто бы и никогда не помешал беседовать.

Старику было приятно не только усиленно заниматься саморекламой. Пигмалиону нравилось, что его молодой собеседник был положительным во всех отношениях. Спиртного не употреблял, не курил, с женщинами пока в эротические развлечения не впадал. Да и, по сути, ни в какие.

Но не потому, что он был положительным по причине особо культурного воспитания. Нет. Родился таким. Можно сказать, в некотором смысле, появился на свет в виде некоторого двуногого недоразумения природы в современном понимании подавляющего числа не только россиян, но и землян, вообще.

Примеров разного рода отклонений от общепринятых норм поведения и характера, присущих подавляющему числу людей или даже животных, то есть аномалий не так уж и много, но они встречаются. Можно даже привести пусть не очень убедительный, но пример, опять же, из реальной жизни.

Возможно, он в этом плане поможет постичь самое главное: далеко не все мы одинаковые. Порой фрагментами и даже диаметрально отличаемся друг от друга, не вписываемся в привычную, устоявшуюся схему.

Хорошо это или не очень, но Генрих Наумович иногда абсолютно фантастические истории выдавал за реальные. На это Маздонов сразу же обратил своё пристальное внимание. Возможно, это были, всего лишь, наспех придуманные стариком притчи, которые он иногда рассказывал в целях воспитания представителям подрастающего, точнее, молодого поколения.

Во время очередной их встречи Пигмалион, то есть бывших Нуглер, поведал Иннокентию невероятную историю, утверждая, что она реальна, пусть и необъяснима.

…На небольшой улице под названием Парусно-Моторная того славного города Мыловароск жил зубной техник Филипп Семёнович Челюстной, наивно считающий себя большим специалистом в своём деле, но ещё и великим эрудитом, знающим если не всё, то очень многое. Есть такие субъекты, которые полагают, что знания энциклопедического порядка делают их беспредельно умными.

Но речь идёт не о нём, а самым натуральным образом о бродячем и беспородном псе Кактусе. Отличался он от всех других собак тем, что не только понимал человеческую речь, но и почти без акцента мог говорить на русском, китайском и, понятное дело, английском языке. Словарный запас его, правда, был не так велик, примерно такой, как у среднего уровня столичного телеведущего. Но пёс Кактус постоянно совершенствовался. Бродил по городским помойкам и почитывал там кое-какую специальную литературу.

Надо сказать, что Кактус в силу своей природной скромности и относительной интеллигентности очень редко говорил на человеческом, русском языке. Да и в мыслях у него не было, что он относится к коллективу сообразительных собак. Обычная дворняга, нисколько не элитный пёс…

Короче говоря, если бы у собак в какой-нибудь, отдельно взятой, стране существовал самый главный народный совет, при их четвероногом президенте, то Кактуса ни за что бы не выбрали в депутаты, даже по каким-нибудь спискам. Не элитный кобель, не породистый и без определённых важных связей и без особых финансовых возможностей.

Но иногда, в тот момент, когда Кактусу молчать было просто невозможно, пару фраз он, всё же, произносил.

Однажды ранним осенне-зимним утром Филипп Семёнович вышел из подъезда на улицу, где откуда-то, сверху, примерно, с десятого этажа громко звучала удивительная симфоническая музыка.

Глянув с некоторым интеллектуальным превосходством на бездомного пса Кактуса, зубной техник и одновременно эрудит сказал ему:

– Очаровательная музыка, Кактус. Это Третья симфония «Ре минор» Франса Потера Шуберта. Чудесная вещь!

– Это симфония «Номер 39» и не Шуберта, – возразил пёс, – а Иогана Хризостома Вольфгана Амадея Моцарта. Неужели не чувствуешь разницу, господин Челюстной?

Культурно сплюнув сторону, Кактус неторопливо и вежливо удалился.

После этих слов Филипп Семёнович, мысленно признав свою ошибку, глубоко задумался. Его удивило и огорчило совсем не то, что бродячий пёс заговорил человеческим языком. Зубной техник расстроился по той причине, что ошибся. В конечном счёте, основательно выбитый из жизненной колеи Челюстной решил уйти в народ.