Либо у всех нас едет крыша, либо все мы по-настоящему начинаем познавать реальность. Я ещё подумал: «Кому скажешь – не поверят»; ты веришь?

5

Мы все тут чокнулись или наоборот вернулись к нормальному образу мышления.

Те, кто всё ещё навещает меня, слушая весь этот бред, отказывается верить, но всё-таки поражается случившемуся, как правде. Они просят всё подобное снимать на камеру телефона. Да-да, отстраниться от происходящего с помощью новых технологий. Это даёт ложное ощущение, что происходящее – фанатская драка, где операторов не трогают. А мне было наплевать на то, о чём меня просили. У меня было две важные задачи: не съехать с катушек и поскорее свинтить из стационара.

За полгода до больницы у меня было такое дело: её звали Н. Как человек она – эксклюзив. На тот момент, когда я с ней познакомился, она уже была не совсем адекватной. Раздвоение личности, плюс упрямая вера в Сатану, бисексуализм и эмо-панк. Не знаю… меня всегда интересовали нестандартные подходы.

Это было в Биче – заброшенном полуразрушенном помещении, стоящем в пяти метрах от железной дороги. Тогда я каждое третье воскресение бывал на собраниях литературного общества «Третий Путь», после которых мы напивались до состояния амёб где-нибудь во дворах и расходились по домам. Как настоящие поэты! И вот, в один прекрасный день кто-то сказал: «Пошли в Бич!» и мы пошли. В Биче собирались самые разношёрстные люди города: металлисты, панки, эмари и многие другие. Лежбище пьянства и разврата. Если ты придёшь средь бела дня в Бич абсолютно голый, даже не надейся, что кто-то удивится. Всё, чтобы ты ни сделал, будет в полном порядке вещей. Одной девочке было четырнадцать лет, и на её счету было уже четыре аборта… готовилась к пятому. Это ли не рекорд?! Я пел в тот момент, когда краем глаза заметил девушку с лицом, раскрашенным под Арлекина, которая восхищалась мной своей подруге. Я был в самом правильном состоянии для того, чтобы познакомиться поближе. Я встал и спросил номер телефона… и аськи. У меня тогда была и аська, и «контакт», и чувство, что они по-настоящему нужны для адаптации в современном обществе… но они… не нужны. Переписываясь с Н., мне приходилось врать, что я уже не девственник, чтобы она не подумала, что я совсем уж никчёмен. Но, не смотря на это, ей, всё же, пришлось учить меня поцелуям. Это был тот дурацкий подростковый возраст, после которого жалеешь всю оставшуюся жизнь. К моему третьему приезду в Бич мы с Н. были на очень короткой ноге. Она залезла ко мне в штаны, а я нащупал дырку у неё в джинсах, и мы полностью подружились. Мы были оба в состоянии «настоящих поэтов», и тут-то она сказала свою роковую фразу: «Пойдем, потрахаемся». Да, тут-то всё и началось.

Вечерело.

Всё, обратной дороги не было. «Ну, пойдём». Она ещё спросила:

– У тебя контрацепция есть?

– Нет.

– На, держи.

«Профессиональная подготовка» – подумал я. Рифлёные, с банановым вкусом.

Мы отошли за угол, я прижал её спиной к бетонной стене пристройки и начал страстно целовать, совмещая с тем, чтобы расстёгивать джинсы ей, а она – мне… взаимовыручка. Потом она развернулась, сказала: «Начинай», и я начал. В пьяном состоянии эрекция была нестабильной, большую часть ресурса приходилось отдавать на борьбу за равновесие. Через какое-то время из сумрачного вестибюля появился силуэт Кота, он сказал:

– Олег!

– Что?

– Ты занят?

– Да, не мешай, пожалуйста!

– Ладно.

Он уходит, но тут же возвращается:

– Олег!

– Что?

– Вы там что, трахаетесь, что ли?!

– Да.

– Ясно…

Он ушёл, но не прошло и секунды, как он снова говорит:

– Олег!

– ЧТО?!

– Дай сигарету, пожалуйста…

Не одевая штанов, я достаю сигарету, подхожу к нему, отдаю в руки, говорю: «Иди», и возвращаюсь к Н. «Давай хотя бы в пристройку зайдём, а то ходят тут – кайф ломают», – сказала Н. Не знаю, где она нашла там кайф, но, зайдя за стену, мы продолжили наше сомнительное совокупление. Потом в пристройку забежал какой-то тощий парень, помочился в противоположном от нас углу и убежал, ничего так и не сказав. Потом мне несколько раз звонила мама.

Короче, в конце концов, Н. сказала:

– Олег, я головой в пол упёрлась.

Хочется сказать своё веское «Буэ»! Побывай в Биче, хоть часик. Ты выйдешь и будешь сморкаться чёрными соплями. А она упёрлась головой в пол! Нет, её это, конечно же, не смущало, просто в тогдашнем состоянии она могла омрачить наш и без того мрачный акт своей рвотой. В конечном счёте, на этом и разошлись. Правда, после этого была ещё одна встреча… нормальная… удачная, если можно так сказать.

Ведьма проводит мне ножом перед лицом и снимает «душевную грязь, которая перекрывала ей доступ к моей ауре» – Ведьма так сказала. Потом она продолжила:

– У тебя была связь с нечистой силой.

Я не понимаю, о чём она говорит

– Точнее с человеком, этой силой обладающим, – уточняет Ведьма.

Я сразу же, вспоминаю про Н. Это она поклоняется Сатане, и иногда что-то рассказывала про свои способности, но я не верил.

Бред, но пока всё сходится!

Ведьма даёт мне нож и говорит: «Положи на стол и крути. Если покажет остриём три раза на тебя, значит на тебе порча». Я кручу… Веришь? Три раза подряд – на меня! И все остальные разы – тоже. «Обидно» – это всё, что я мог тогда сказать; как будто опять узнал, что болен туберкулёзом. Ведьма взяла нож в свою старую сморщенную руку, поднесла его себе к голове и пошла блевать. Вернувшись в палату, она сказала:

– Я сняла часть порчи и теперь могу побольше сказать о твоей проблеме.

Я спросил:

– Что делать?

– Это девушка, с которой у тебя был половой контакт, – ответила она, – Она у тебя сосала, да?

– Да.

– Так она ввела в тебя порчу, из-за которой ты теперь не сможешь иметь отношений с другими девушками.

– Что, через член, что ли? Порчу?

– Да. Теперь тебе нужно найти добрую фею, которая у тебя отсосёт.

Намёкнула ли она на что-то? Не знаю, со стороны – полная чепуха, но всё сходится. Немного подумав, я прошептал:

– Ладно, пошли уже спать, а то от такого количества бреда можно и передозировку схватить. Мне и таблеток хватает.

6

Следующим утром перед больницей кружились белые голуби… как и прошлым утром… как и всегда. По примете, это означает, что опять кто-то умер. Да, я начал верить в приметы. Кто-то умер, и его провозили под нашими окнами, пока все спали.

После утреннего приёма таблеток я вышел на перекур. Невдалеке от меня стояли две студентки-практикантки, тоже курили и смеялись: «Прикинь, мне сегодня бабку в Морг привезли, так я ей легкое распорола, бычок туда кинула и зашила». Да, весело.

Смерть – это больше не ритуал, теперь это всего лишь биологический процесс… для врачей. И для всех остальных – тоже. В наше оцифрованное время Смерть не несёт с собой никакой романтики. Теперь несовременно придавать Смерти значимость чьей-то трагедии, современно оценивать уход на покой цинично и равнодушно… как ежегодный первый снег; как каждый новый день, в котором кого-то уже нет, но ничего от этого не меняется.

Но согласись, в этом тоже есть своя романтика.

На обед была гречневая крупа и печень – самая лучшая пища из всего меню. Несмотря на то, что печень, обваленная в кляре, с каждым разом всё больше походила на чью-то раковую опухоль, и порой приходилось выковыривать из серого куска большие несъедобные кровеносные сосуды, это – лучшее, что могло быть на обед в туберкулёзной столовой. Гречка – всегда недосолена… как и все остальные блюда. И сколько соли туда не сыпь – окажется либо пересоленная, либо пресная. Поэтому мы стали покупать майонез, с которым ели почти всё, а особенно гречку; из-за этого мы страдали желудками.