Однако закономерность любого строительства литературы, в том числе советской, всегда осложняется наличием “антизакономерности”, выступающей “как проявление «свободы воли» историко-литературного процесса, писателя и даже его произведения”[66]. Закономерность и антизакономерность представляют разные ряды истории и литературы, литературы и литературной жизни. Смысл их отношений филигранно точно определил сам Платонов в одном из черновых набросков середины 1930-х годов: “…само бесследное исчезновение бывает условным: часто случается, что однажды умершее впоследствии становится бессмертным или яростно живущее оказывается мнимым и ничтожным”[67].

В эпистолярном наследии Платонова имеются небольшие группы писем, предназначенных для открытой печати. Подобный жанр письма изначально предполагает, что разговор с собеседником вполне сознательно из сферы интимной переводится в публичную и что письмо прочтет не только тот, кому оно адресовано. В истории литературы подобные письма существовали всегда. Они писались по различным поводам и становились фактом исторической и литературной эпохи. Первую такую группу в эпистолярии Платонова представляют открывающие настоящий том его письма к “неискушенным” писателям Воронежской губернии, печатавшиеся в рубрике “Ответы авторам” газеты “Красная деревня”. Подобные рубрики существовали во многих массовых тонких изданиях 1910–1920 годов, правда, зачастую “ответы авторам” печатались без указания имени рецензента, т. е. как общее заключение редколлегии. Примечательно, что к 1920 году начинающий писатель Платонов-Климентов уже не раз сам становился персонажем “почтовых ящиков” не только воронежских, но и столичных изданий. Более искушенные в литературе и идеологии наставники дали ему немало советов, в частности в выборе темы:

Лаконичные послания Платонова сохраняют традиционные для “Почтовых ящиков” характеристики: учительность и краткость. Учители любили и поиронизировать над незадачливыми начинающими писателями. Колорит переписке Платонова с “авторами” придают портреты корреспондентов с их экзотическими писательскими псевдонимами – еще одним поветрием новой эпохи русской литературы: Сын Человеческий, Испытавший, Орловский мужик… Опыт чтения самодельной поэзии и открытых писем к ее создателям позже не раз всплывет в зрелой прозе Платонова – в “Сокровенном человеке”, “Чевенгуре”, “Родине электричества”. В первом большом открытом письме – “Ответе редакции «Трудовой армии»…” (1920), во многом рожденном в ходе общения с массовым читателем, превращающимся в агрессивного писателя-критика, Платонов полемично и жестко обозначит собственную эстетическую позицию. Вполне закономерно, что данный текст публикуется в составе литературной критики Платонова. Мы сочли возможным включить его в первое издание писем, потому что он занимает свое особое положение в переписке Платонова 1920 года с начинающими авторами. Колебания между жанром открытого письма и полемической литературной статьи свойственны и другим подобным текстам Платонова, что отразилось и в их заглавиях: “Против халтурных судей” (Ответ В. Стрельниковой)” (1929); “Возражение без самозащиты (По поводу статьи А. Гурвича «Андрей Платонов»)” (1937), “Об административно-литературной критике (Письмо в редакцию)” (1939). Сохранившиеся источники текста “Ответа В. Стрельниковой” свидетельствуют, что Платонов начинал писать свой “ответ” журналисту газеты “Вечерняя Москва” в жанре письма в редакцию, однако затем отказался от него[68].

Предназначенные для открытой печати, но не опубликованные при жизни письма Платонова 1930-х годов представляют еще одну драматическую страницу отношений писателя с современниками и эпохой.

Готовя первое издание писем Платонова, мы стремились представить эпистолярий писателя в максимально полном объеме, при этом прекрасно осознавали, что исчерпывающий его свод – дело далекого будущего.

История утрат писем Платонова зеркально отражает историю его жизни и судеб его произведений. В полноте дошла до нас только переписка Платонова с Горьким, что определялось масштабом фигуры прижизненного классика пролетарской литературы и отношением к его наследию в СССР[69]. Однако ситуация с наследием Горького – в некотором смысле единственная в советском ХХ веке. В извлечениях переписка Платонова с Горьким вошла в том “Литературного наследства” (1963) и стала первой публикацией эпистолярия писателя.

Что касается писем Платонова к другим адресатам, то ситуация складывалась крайне неблагополучно. Затерялись или, возможно, даже навсегда погибли для истории письма Платонова к родным – матери и отцу, братьям и сестрам, внуку Александру. Покинув летом 1926 года родной Воронеж, где остались родители и младшие братья и сестры, Платонов общался с родными единственным способом – письмами и телеграммами: на это имеются указания в письмах, да и произведения писателя, отмеченные последовательной автобиографичностью, подтверждают этот факт. Отец Платонова, Платон Фирсович, пережил старшего сына на год, умер в 1952 году. Зная, что Андрей смертельно болен, он признавался в письме к сыну Петру от 12 мая 1949 года: “Лучше бы я лег на его место, а он должен жить”[70]. Невозможно представить, что Платонов, написавший пронзительные страницы о родном городе, пережившем в годы войны страшные разрушения и бесчисленные страдания (“Афродита”, “Житель родного города”), не отправил ни одного письма больному и одинокому отцу. Однако никто из детей Платона Фирсовича не озаботился судьбой личного архива отца, который так же исчез или затерялся, как исчезли и затерялись могилы Марии Васильевны и Платона Фирсовича Климентовых…

Из писем Платонова к братьям и сестрам также не сохранилось ни одного его послания. В начале 1930-х годов в Москву приезжает младший брат Платонова Петр Климентов. Некоторое время он живет в семье старшего брата, а с 1932 года они вместе служат в тресте “Росметровес”. Факт, что вопрос переезда Петра в Москву обсуждался в переписке братьев. Возможно, архив профессора П. П. Климентова еще откроет какие-то документы его великого брата, однако в настоящее время мы ими не располагаем. Несомненно также, что Платонов посылал хотя бы открытки братьям Семену и Сергею в 1930-е годы и в годы войны (оба были на фронте)…

Это небрежение корреспондентов, кровно связанных с Платоновым, по-житейски вполне понятно. Никто из близких тогда не догадывался, что неблагополучный и неуспешный по жизни их старший брат Андрей будет признан великим писателем и к нему придет не только всероссийская, но и мировая слава… Только в семье сестры Марии Александровны Валентины сохранились два письма Платонова к ее мужу инженеру Петру Трошкину. Правда, автографами этих писем мы не располагаем. До нас дошли только копии писем, сделанные в 1970-е годы Ефимом Таубманом, доктором технических наук и большим почитателем творчества Платонова. После его смерти копии писем были переданы его семьей Е. Д. Шубиной.