Вертолет, действительно, сделал над теплоходом первый круг.

Портер дернул красный рычажок. С металлического острия соскользнул голубой шар и помчался к вертолету. Компаньоны видели его путь, видели, как он взорвался, не долетев до воздушного корабля, и хотя все это заняло всего какую-то долю мгновения, им показалось, что прошло, по крайней мере, полминуты.

Рамирес трясся от нетерпения и охотничьего азарта:

— Скорее!

Но Портер уже посылал вторую молнию. И снова на теплоходе увидели взрыв, еще мощнее первого, увидели, как швырнуло вертолет, как замедлилось на нем вращение несущего винта и как он стал снижаться.

— Мимо! — зарычал Рамирес. — Вы не можете! Дайте я…

У аппарата завязалась короткая борьба. Портеру удалось отбросить Рамиреса — «Прочь!», и он в третий раз рванул красную рукоятку.

В третий раз на конце острия возник голубой шар. Но он почему-то не отделился и не умчался в сторону вертолета. Размером с футбольный мяч, он остался на конце металлического стержня и продолжал расти с тихим шмелиным гудением, принимая все более устрашающие размеры. Он казался живым, внутри трепетала и струилась ослепительным ужасом грозовая материя.

Рамирес и Хаутон отпрянули.

Портер, закрываясь левой рукой от нестерпимого сияния, правой в полной растерянности хватался то за одну, то за другую рукоять.

— Назад! — отчаянно закричал Рамирес.

Но было уже поздно. Портер, не сознавая как следует, что делает, потянул на себя голубой рычажок.

Грянул взрыв такой потрясающей силы, как если бы теплоход был сверху донизу начинен динамитом. Колоссальный столб синего пламени метнулся в небо.

Воздушные робинзоны

Вертолет быстро снижался, почти падал. Разрывы шаровых молний, очевидно, даже на расстоянии причинили серьезные повреждения несущему винту. Нарушилась нормальная работа турбореактивных двигателей — на «Мире» они были вынесены наружу и располагались на концах лопастей винтов. Героическим усилием, мобилизовав всю свою выдержку и мастерство, Робушу удалось остановить машину, когда до поверхности океана оставалась какая-нибудь сотня метров.

В этот момент и раздался третий, последний взрыв. Робуш видел катастрофу: от теплохода не осталось ни клочка, будто его и не было. Взрывной волной вертолет подбросило вверх, в переднем винте что-то резко щелкнуло.

Разин прошел в кабину пилота. Робуш сидел в застекленном фонаре весь красный, потный от перенесенного напряжения.

— Как дела, Василий Трофимович?

— Неважно, товарищ Разин. При последнем взрыве, вероятно, обломком повредило автомат перекоса лопастей переднего винта. Никак не могу перевести машину на вертикальный подъем.

Переговорив с командиром корабля, академик вернулся в салон.

— Скрывать нечего, товарищи. Положение тяжелое, Передний винт поврежден, двигатели капризничают. Робуш говорит, что мы лишены возможности набрать высоту и можем двигаться только по горизонтали.

Курочкин предложил связаться с «Изумрудом».

— Э! — махнул рукой Разин. — На него надеяться, не приходится, «Изумруд» сейчас уже далеко. Вызывать его сюда — значит ставить под угрозу перехода опасной зоны, лететь туда самим — тоже. Но на всякий случай можно связаться.

Однако попытка переговорить с «Изумрудом» осталась безуспешной. Антенна на вертолете была сорвана.

В салон пригласили Робуша.

— Докладывайте, — предложил Разин.

— Товарищ начальник экспедиции, — четко сказал Робуш, — винты еле тянут. Повреждения не так уж велики, и я уверен, что их можно устранить своими силами. Но для этого необходимо хотя бы на два часа сесть на твердую землю.

— Ближе Маркизских островов ничего нет. Это 600 километров. Дотянем?

Робуш развел руками.

— Экипаж сделает все возможное. На крайний случай у нас имеются резиновые надувные плоты…

— Насчет плотов — прошу выбросить из головы! — сурово оборвал его Разин. — Вертолет не может быть брошен ни при каких обстоятельствах. Мы все отвечаем перед Родиной за машину, за выполнение задания. Берите курс на Маркизские острова и, если на пути попадется клочок земли величиной хотя бы в ладонь — садитесь на него.

— Есть! — отчеканил Робуш, вытянулся по-военному, щелкнул каблуками и вернулся в кабину.

Разин обвел взглядом сотрудников.

— Прошу всех вернуться к исполнению своих обязанностей. Чрезвычайное положение на борту вертолета объявлять не буду. «Мир» — лучшая в мире машина этого типа, и в надежность ее я верю, как в самого себя.

Разин разгладил свои казацкие усы и вдруг улыбнулся — широко, бодро:

— Экспедиция продолжает работу, товарищи воздушные робинзоны!

Эта улыбка и неожиданная шутка, как луч среди бури, развеяли атмосферу тревоги, которая, казалось, готова была установиться в салоне. Люди задвигались, оживленно заговорили.

Академик сумел загрузить делом всех, и члены экспедиции, уйдя с головой в работу, уже не думали об опасности.

Наташа продолжала прокладывать на карте вероятный путь облака. Курочкин с морским биноклем в руках переходил от одного иллюминатора к другому.

«Мир» медленно, на небольшой высоте летел на юго-восток.

— Пустыня и пустыня, — сетовал у себя в кабине Робуш. — Водяная Сахара, так сказать…

— Земля, товарищ Робуш! — крикнул в трубку Курочкин.

Робуш схватил карту.

— Какая земля?! Да тут кругом миль на триста…

Однако Курочкин был прав. Чем дальше, тем яснее рисовались вдали очертания горы с плоско срезанной вершиной.

— Ну и глаз у Курочкина! — восхищенно воскликнул Робуш.

Зеленая полоса течения огибала не показанный на карте остров. Густая зелень одевала его до самой вершины горы, внизу были видны ослепительно белые отмели. Эта незнаемая земля была опоясана двумя кольцами — зеленой, лагунной водой внутреннего рейда и белой пеной прибоя, разбивавшего о барьерный риф. Над рифом стояло облачко водяной пыли, переливавшейся на солнце всеми цветами радуги.

И вот остров уже под вертолетом. Вовремя! — двигатели могли вот-вот отказать. Острые глаза Курочкина различали что-то вроде гавани. «Мир» медленно летел над кратером потухшего вулкана. А это что? В глубине кратера тускло поблескивало огромное сферическое тело из матово-серого металла. Можно было разглядеть ровные линии пересекающих его заклепок.

— Иван Иннокентьевич! Остров лежит на наиболее вероятной трассе движения облака, — предупредила Разина Наташа.

— Ничего. Будем садиться, — ответил академик. — Если он обитаем, тем лучше. Робуш, идем на приземление!

Вертолет мягко сел на небольшую лужайку. Первой легко выскочила Наташа и побежала к зданию, видневшемуся вдали.

— Ну и коза! — усмехался Разин, выбираясь из машины.

Едва Наташа пробежала несколько метров, как из зарослей выскочил человек и преградил ей дорогу. Вид у незнакомца был самый неприглядный: бородка, обрамляющая его полное рыхлое лицо, свалялась, как войлок, глаза были воспалены, галстук болтался на боку, а пиджак и брюки измяты и местами изорваны. Он упал перед Наташей на колени и, заикаясь, залопотал что-то жалобное, умоляющее. Девушка от неожиданности и испуга шарахнулась в сторону.

— Эге, да у вас даже тут имеются поклонники! — заметил подоспевший Разин.

— Что он говорит? — спросила Наташа.

— Он называет вас «прекрасная мисс» и просит пощадить его! Наталья Петровна, голубушка, разве можно так, с ходу, пронзать сердца!

— Вы все шутите, Иван Иннокентьевич! А тут, может быть, что-нибудь серьезное случилось. Спросите, пожалуйста, чего он хочет?

Академик не успел задать вопрос. Прибывших окружали смуглые, бородатые люди в широких рубахах и шароварах, вооруженные винтовками. У некоторых за поясами торчали кривые ножи. Лица были суровые, угрожающие.

— Кто вы? — спросил по-английски один из вооруженных людей, очевидно, начальник стражи.

— Ученые. Русские, советские люди, — ответил академик. — И прибыли к вам с самыми добрыми намерениями.

Лицо индуса (во всяком случае, Разин счел его таковым) прояснилось. Сверкнула ослепительная белозубая улыбка.