Но она подавила его.

Незнакомцы пихали ее локтями, некоторые хватали за сноду, смеялись в лицо, наступали на юбки. То, что слуг презирают больше остальных, Ализэ усвоила уже давно. Другие работницы охотно снимали сноды в общественных местах, опасаясь привлечь нежелательное внимание, однако Ализэ так рисковать не могла; она была уверена, что за ней охотятся, но не знала, кто именно, и потому не ослабляла бдительность.

Ее лицо, к сожалению, запоминалось очень легко – оно было редким исключением; обычно различить джинна и глину на вид было трудно, поскольку джинны еще тысячи лет назад вернули себе не только зрение, но и меланин в коже и волосах. У Ализэ, как и у многих в Ардунии, были блестящие угольно-черные локоны и оливковый цвет лица. Но ее глаза…

Она не знала, какого цвета были ее глаза.

Иногда они приобретали привычный коричневый оттенок жженой умбры, который наверняка и был естественным цветом радужки, но чаще становились пронзительного льдисто-голубого оттенка, такого светлого, что его едва можно было назвать цветом. Неудивительно, что Ализэ постоянно жила с ощущением вечного холода, который чувствовала даже в своих глазницах. И в самый разгар лета по ее прозрачным венам струился лед, сковывая Ализэ так, что ее муки могли бы понять только далекие предки, от коих она и унаследовала эту особенность, над которой не имела контроля и причину которой не могла постичь. Из-за того, что глаза постоянно меняли цвет, мало кто мог выдержать взгляд девушки. Именно глаза привлекали внимание к ее лицу, делая его слишком заметным.

Ализэ ощутила влагу на губах и посмотрела вверх. Снова начался снегопад.

Она крепче прижала руки к груди и помчалась знакомой дорогой, низко наклонив голову против ветра. Постепенно Ализэ различила позади себя размеренные шаги и испытала приступ страха, который тут же прогнала, поймав себя на мысли, что в последнее время слишком легко впадает в панику. Впереди замаячил свет лавки аптекаря, и Ализэ поспешила к ней.

Когда она толкнула деревянную дверь, колокольчик звякнул, и девушку едва не вытолкнула обратно толпа, теснившаяся внутри. В аптеке оказалось на редкость многолюдно для этого часа, и Ализэ не могла не заметить, что привычный аромат шалфея и шафрана сменился мерзкими испарениями немытых уборных и застарелой рвоты. Заняв место в очереди, Ализэ затаила дыхание, сопротивляясь желанию вытряхнуть снег из туфель на ковер под ногами.

Посетители лавки осыпали друг друга непристойностями и толкались за место, держась за сломанные руки и разбитые носы. У некоторых из головы или рта капала красная кровь. Один мужчина дарил ребенку окровавленный зуб, который выдернул из своей головы, – сувенир от того, кто вздумал прокусить ему череп.

Ализэ с трудом могла поверить своим глазам.

Этим людям требовались бани и хирурги, а не аптекарь, но они были либо слишком глупы, либо слишком пьяны, чтобы это понять.

– Ну все, хватит, – раздался над толпой сердитый голос. – Все вы, убирайтесь! Вон из моей лавки, пока…

Раздался резкий звук бьющегося стекла, и флаконы посыпались на пол. Тот же рокочущий голос продолжил выкрикивать ругательства, а толпа все больше и больше приходила в возбуждение, и когда аптекарь уже замахнулся тростью и пригрозил не только избить присутствующих, но и передать их магистрату с обвинением в непристойном поведении, у двери началась самая настоящая давка.

Ализэ вжалась в стену, да так удачно, что, когда толпа наконец рассеялась, аптекарь почти не заметил ее.

Почти.

– Убирайся, – рявкнул он, надвигаясь на нее. – Вон из моей лавки, прочь, ты, безбожница…

– Господин… Пожалуйста… – Ализэ отпрянула. – Я здесь только за мазью и бинтами. Я буду очень благодарна за вашу помощь.

Владелец лавки застыл, на лице его все еще сохранилось сердитое выражение. Это был узкоплечий мужчина, высокий и жилистый, с темно-коричневой кожей и грубыми черными волосами. Он почти обнюхал Ализэ. Его оценивающий взгляд изучил ее заплатанную, но чистую кофточку, опрятность волос. Наконец аптекарь сделал глубокий, успокоительный вдох и отошел.

– Хорошо, так что же ты возьмешь? – Он вернулся за прилавок и уставился на девушку большими чернильно-темными глазами. – Что болит?

Ализэ сжала кулаки, сунула их в карманы и попыталась улыбнуться. Ее рот был единственной незакрытой частью лица, и потому большинство людей обращали внимание именно на него. Однако аптекарь, похоже, был намерен смотреть ей в глаза – или туда, где, по его мнению, они находились.

На мгновение девушка растерялась.

Это правда, что с виду джиннов почти невозможно отличить от людей; именно поразительное сходство с глиной и делало джиннов большой угрозой – их было трудно заподозрить. Огненное Соглашение обещало безопасность для обеих сторон, однако под фасадом мира крылось неизменное напряжение; укоренившаяся ненависть людей к джиннам, к их воображаемой связи с дьяволом, о которой было нелегко забыть, никуда не пропала. Раскрытие незнакомцам своей личности всегда внушало Ализэ леденящий душу страх, ведь она не знала, как они отреагируют. Чаще всего люди не скрывали своего презрения – и чаще всего у нее не хватало сил встретить его.

– У меня всего несколько царапин на руках, которые нужно обработать, и пара волдырей, – тихо произнесла она. – Если у вас найдутся свежие бинты и мазь, которую вы могли бы посоветовать мне, господин, я буду вам очень признательна.

Аптекарь издал звук, похожий на цоканье, побарабанил пальцами по прилавку и развернулся, чтобы изучить полки у себя за спиной; там, на длинных деревянных стеллажах, стояли закупоренные бутылочки с несметным количеством лекарств.

– А что с твоей шеей, барышня? Порез на ней кажется довольно серьезным.

Ализэ невольно коснулась пальцами раны.

– Я прошу… прошу прощения, господин?

– У тебя на горле рваная рана, о которой, я не сомневаюсь, ты знаешь. Должно быть, она болит, барышня. Рана, по всей вероятности, горячая на ощупь, и, – он присмотрелся, – да, похоже, есть небольшой отек. Нам следует предотвратить любую инфекцию.

Ализэ внезапно застыла от страха.

Мальчик-фешт поранил ее грязным лезвием. Она видела это своими глазами, рассматривала нож в собственной руке; почему же она не догадалась, что это может привести к последствиям? Конечно, весь день ей было плохо и больно, но она не подумала о горле, воспринимая все вместе как одну большую неприятность.

Ализэ зажмурила глаза и схватилась за стойку, пытаясь успокоиться. В эти дни она почти ничего не могла себе позволить, но меньше всего она могла позволить себе заболеть. Если она подхватит лихорадку – если она не сможет работать – ее выставят на улицу, где Ализэ, без сомнения, умрет в сточной канаве. Именно эта холодная реальность заставляла ее ежедневно выполнять работу, именно этого требовал инстинкт выживания.

– Барышня?

О, дьявол всегда знал, когда навестить ее.

Камран стоял в тени навеса закрытого магазина, капюшон его плаща развевался на ветру, прижимаясь к лицу, словно кожистые крылья летучей мыши. Снег сменился дождем, и принц слушал, как стучат капли по тенту над головой, наблюдал, как они осыпаются в белый слой, устлавший улицы. Тянулись долгие минуты, и снежные кучи у ног сначала усеялись мелкими отверстиями, а затем и вовсе растворились.

Камрану не следовало приходить.

После их встречи король отвел принца в сторону, чтобы задать дополнительные вопросы о подозреваемой им девушке-служанке, и Камран с радостью ответил на них, ощутив одобрение деда. На самом деле именно по приказу короля принц продолжил искать девушку: услышав более подробный рассказ об утренних событиях, Заал тоже забеспокоился. Он отправил внука в город, чтобы тот выполнил кое-какие поручения – в том числе нанес визит мальчику-фешту, – а затем понаблюдал за улицами.