У таких детей нет даже толики доверия этому миру: «Мир априори опасен, от него не стоит ждать ничего хорошего. Мир вот-вот предаст меня». Эти малыши не могут открывать свое сердце, потому что было настолько больно, страшно и опасно в этом мире, что не хочется никого даже близко подпускать к себе. При этом у них есть огромная тоска по любви, огромная бездна, связанная с дефицитом любви. Но даже если кто-то захочет закрыть эту потребность, то не сможет этого сделать, потому что ребенок не откроется просто так, ведь его так много раз уже предавали и ранили самые важные в жизни люди.

Такие дети, вырастая, становятся пуленепробиваемыми: либо сами становятся такими же, как и их родители, чтобы хоть как-то взять власть в свои руки, либо очень жестко закрываются и никого в себя не впускают. Есть еще третий вариант, когда они идут по пути исцеления, находят себе проводников, психологов, психотерапевтов, постепенно, шаг за шагом, исцеляясь.

Это иллюстрация крайности, очень жестокого обращения с ребенком. Здесь масштабы разрушения огромны. В «Добаюкивание» приходят такие люди, и я очень радуюсь, что они увидели выход. Если такой раненый «малыш» дошел до этой практики, то он действительно готов открывать сердце и принимать любовь. Это значит, что им пройден огромный путь исцеления!

Есть другой полюс, связанный с травмой, – это более легкие разрушения. Например, когда мама слишком много работает, всегда уставшая, нет сил на ребенка, надолго отправляет его к бабушке или просто настолько поглощена устройством своей личной жизни, что нет времени на детей. Также травма может быть связана с тем, что постоянно не было денег. И тогда формируется внутренний ребенок с пониманием, что на него нет финансов, времени, внимания. Такие дети могут расти, как трава у дороги: как вырос, так вырос. Также травма может возникнуть из-за детского сада, в котором стыдили ребенка, принуждали кушать ненавистную еду, отчитывали при всех.

Это тоже травма, просто она другая. Ведь одно дело, когда на ребенка особо не обращают внимания, потому что нет возможности быть достаточно ориентированным на него из-за трудностей в жизни. Но совершенно другое дело, когда родители унижают и насилуют детей.

У каждого из нас есть свои детские истории, в которых мы поранились. Чем больше травм, тем больше внимания уходит внутрь, на раненого ребенка. Если масштабы разрушения небольшие, то человек может периодически возвращаться в воспоминания, когда что-то напоминает о детской боли.

Если же травма колоссальная, то тогда человек живет в этой «пустыне», которая осталась в душе, не вылезая из нее. Он будет снова и снова создавать отношения, в которых по-прежнему будет подвергаться насилию, унижению, пренебрежению. Как бы ни хотелось закрыть эту историю своего детства, человек так или иначе будет создавать себе такую жизнь, которая возвращает снова и снова в тот ад. Благо из этого круга можно выбраться. Для этого нужно найти надежного проводника (психолог, психотерапевт).

Иногда я веду женские группы. Когда мы разговариваем про детские, подростковые травмы или травмы взрослости, то я вижу, как многие делятся своими болями и как бы извиняются: «У меня не все так плохо, как у вас. Мне, конечно, тоже больно. Но я сейчас вас послушала и понимаю, мне не за что тут плакать. Все, что со мной произошло, ерунда. У вас вот какие беды были: бросали, обижали, обманывали, били, насиловали. У меня-то по-другому».

У каждого из нас свой опыт. Не нужно извиняться за то, что пришлось пережить тебе. Уже в этом акте идет предательство себя. Мы не должны мериться своими травмами, своим горем, сравнивать себя с кем-то, лишая себя права на горевание. Этого делать нельзя, потому что это такое колоссальное обесценивание себя, которое не приводит к исцелению, а только к еще большему ощущению боли. Получается, что та маленькая девочка, живущая внутри нас, пережившая когда-то страх, горе, обиды, тогда была одна, ей никто не помог, а сейчас даже я сама ее бросаю, говоря, что нет причин плакать.

Я не говорю о том, что необходимо концентрироваться на своих ранах и смаковать их, достаточно дать себе и своим чувствам признание и принятие, сказать самой себе важные и нужные слова, обнять и посочувствовать. Можно спросить себя: «Что хочет мой внутренний ребенок сейчас?» и дать это. Таким образом, процесс закроется сам по себе.

 Раненый ребенок – это бездна. В нее стекают все силы, и никто не способен ее наполнить. Такая внутренняя часть будет поглощать энергию, а не давать ее. Раненый ребенок будет притягивать внимание людей на себя. Если легально не выходит его получить, то в ход пойдут различные манипуляции: шантаж, обиды, требования, претензии, вечное недовольство, постоянное нытье, болезни. Человек вынуждает окружающих вокруг него «плясать», заставляет решать его проблемы, потому что с ним регулярно что-то происходит. Конечно же, это происходит на бессознательном уровне, которым невозможно управлять. Тут стоит подумать о том, какие вторичные выгоды стоят за всем этим.

 Раненый ребенок закрывается. Он говорит: «Я никому не верю в этой жизни. Да и вообще, мне никто не нужен. Вокруг все равно нет ни одного достойного человека. Я никого к себе не впущу!» Такое дитя живет с закрытым сердцем. От этого очень сильно снижается качество жизни и отношений с людьми. Человек живет, постоянно ожидая предательства, боли, разрыва отношений, он подозревает всех вокруг. Такой ребенок в любой непонятной ситуации сразу агрессирует, выстраивая границы, которые исключают близость с другими. Но когда человек достигает определенного возраста, психологического и духовного развития, то вдруг начинает очень сильно стремиться к близости и тосковать по отношениям, в которых можно раскрыться, быть настоящим, искренним. Тогда этот внутренний зов ведет его к встрече с внутренним ребенком, которого нужно усыновить/удочерить, долюбить и принять.

 Раненый ребенок обманывает. Ему очень страшно говорить правду, потому что думает: «Если я скажу правду, то меня бросят! Кому я нужен такой?»

Однажды у меня был разговор по душам с близким и дорогим мне человеком. Я стояла на грани, чтобы рассказать очень неприятную, стыдную правду о себе. Я этого никому не говорила, потому что считала, что такой меня любить нельзя. Мне очень хотелось раскрыться, потому что было желание стать еще ближе этому человеку. И в то же время было очень страшно это сделать, так как я боялась, что он не выдержит моей правды, потому что она противоречит его ценностям. В этот момент метаний я испытала просто адские муки. С одной стороны, огромная мотивация, а с другой – чудовищный страх быть брошенной, покинутой, раненой.

Этот стыд сжимал меня изнутри, охватывая змеиными кольцами, но сила уже исцеляющегося внутреннего ребенка привела к тому, что я рассказала правду. И тут я с удивлением обнаружила, что человек не сдвинулся с места от моих слов, никуда не ушел, не сказал: «Фу, какая ты плохая, я больше не буду с тобой общаться!»

Он честно показал свое удивление, свои чувства и переживания на этот счет. И это замечательно, что человек может честно реагировать. Благодаря этому мы очень сильно продвинулись в отношениях. От моей правды близкий человек не бросил меня, не ушел.

В том, чтобы решиться открыть правду, мне помогло добаюкивание. Именно лежа в гамаке, ощущая рядом теплую и надежную маму, я смогла почувствовать безусловную любовь ко мне. Та внешняя мама дополнила образ моей уже существующей внутренней мамы (об этой части нашей души мы подробнее поговорим в этой же главе), и во мне появилась опора, помогающая выдерживать свои трудные чувства и трудные чувства другого человека.

Даже если бы в тот момент близкий человек отвернулся от меня, то я бы не умерла, потому что эта связь внутренней мамы с внутренним ребенком стала до такой степени сильная и надежная, что на нее можно опереться. Кто бы ни уходил из жизни, этот контакт нерушим, потому что он не завязан ни на ком третьем.