– Не думал, что у вас здесь плохое снабжение, – посочувствовал ей Генрих.

– Ерунда! – бросила в ответ Магда Кнапп. – Снабжение здесь отличное, просто Вейдеман запретил выдавать спиртное. Все мысли только о работе. С утра до ночи – работа, работа, работа… Даже радио послушать некогда. Если американцы с англичанами откроют второй фронт, ей богу, мы узнаем об этом последними…

Особняк на берегу озера, обнесенный колючей проволокой, Каллер естественно не заметил – в свете фар распахнулись ворота, к машине подошел ефрейтор в непромокаемой накидке и наклонился к приспущенному окошку:

– Пустая формальность… Ваш паспорт, пожалуйста!

Через минуту фройляйн Кнапп распахнула перед ним дверь парадного входа и иронично продекламировала:

– Добро пожаловать в замок Тирберг!

– Замок Тирберг? – удивился Каллер.

Женщина упругой походкой пантеры двинулась на второй этаж, увлекая за собой спутника.

– Вейдеман раскопал в подвале какой-то сундук со старинными документами! – по секрету поведала она. – Оказывается, на этом месте раньше стояла крепость Тирберг, возведенная тевтонами. Теперь перед сном Вейдеман читает исторические хроники. Не исключено, ищет в них своих древних предков…

У дверей в кабинет они расстались.

Вейдеман встретил Генриха как старого знакомого. Усадил в кресло и даже плеснул в бокал рому. Но дружеский прием не поднял настроения. Тяжелые темно-вишневые шторы безжизненно свисали с гардин, свет падал только от настольной лампы – готическая обстановка комнаты вряд ли уступала по мрачности преисподней.

– Не спрашиваю, какие новости, – сказал Вейдеман, переходя сразу к делу, – после Сталинграда они почти всегда малоутешительные. Тем больше нам всем предстоит поработать… Ваша последняя партия «ментазина-пять», присланная из Вильбенау, по эффективности уступает предыдущим!

– Аминовая группа в бензольном кольце не оправдывает себя, – задумчиво сообщил коллеге Каллер, покусывая ус. – Видимо, теряется ассоциативная связь нейронов с зонами Брока и Вернике.

Вейдемана ответ не устроил.

– Теряется не только эта связь, но и прямое воздействие препарата на корковые структуры мозга! Нам нужна качественная амнезия, а не амнестические и семантические афазии… Не нарушения речи, а избирательная потеря памяти у наших подопечных!

– Правильнее сначала использовать для опытов обезьян, – попытался оправдаться Генрих. – У них легче нащупать слабое звено… Юрген Фляйн работает над этим…

– К черту обезьян, кошек и крыс! – отрезал Вейдеман. – Поймите, время дорого! С завтрашнего дня мы возвращаемся к «ментазину-три». С ним у нас были более приемлемые результаты… Наша лаборатория находится в подвале. Жду вас там завтра с утра, а пока отдыхайте…

В правом крыле здания на втором этаже Генриху отвели комнату, её окно выходило на озеро. Луна отражалась на гладкой водной поверхности круглой головкой сыра, но и это забавное сходство Каллера не развеселило. Скорбное предчувствие, что в этой дыре ему суждено провести несколько месяцев, основательно притупило естественные человеческие эмоции.

Генриху Каллеру шел тридцать шестой год, девять из них он проработал ассистентом профессора на кафедре биохимии Венского университета. С захватом Австрии Германией для него настали тяжелые времена. Исследования в области адаптогенов пришлось свернуть и перейти на частные заказы фармацевтических фирм. Новый режим, вещая о величии немецкой нации, вводил повсеместно новые порядки, очищал официальные учреждения от представителей неарийской расы, готовился к быстрым победоносным войнам, мечтая о покорении всей Европы. Университет эти перемены коснулись тоже. Бывший научный руководитель Каллера, будучи отставленным от должности, уехал в Швейцарию. Сам Каллер удержался на своем посту, но лишился независимости. После всего этого о какой-либо сносной карьере ученого пришлось забыть – надо было привыкать чувствовать себя винтиком большого сложного механизма. А еще бояться, что какой-нибудь бюрократ из надзорных служб докопается до того, что за кровь течет в его жилах. Он как еврей-полукровка должен был скрывать свое происхождение.

Мировой пожар, раздутый фюрером, не стал для Генриха неожиданностью, ведь вся Европа дышала войной. Мобилизации удалось избежать – концерну «Фарбениндустри» потребовались специалисты. Семья осталась в Вене, ему самому пришлось устраиваться на новом месте. В Вильбенау он попал летом сорок третьего года. Доктор Эффельхорт сразу же поручил ему работу над психодизлептиками – химическими веществами, обладающими разрушительным влиянием на функции головного мозга. Особенно Эффельхорта интересовали амнезии – проект «Легион» уже был запущен. Поначалу Генрих был в полном неведении относительно целей порученной работы. Все усилия были сосредоточены на создании препарата, способного избирательно выключать память у людей, при этом сохраняя в порядке мыслительный и эмоциональный аппарат. Так появился «ментазин-один» и чуть позже «ментазин-два». Юрген Фляйн, проводя опыты на крысах, забраковал оба. Крысы лишались не только памяти, но и какой бы то ни было сообразительности. Тогда на свет появился «ментазин-три». Этот препарат был явной удачей Каллера – его действие на корковые структуры мозга отличалось четкой направленностью на потерю мозгом способности удерживать в себе важную информацию, как требовал того доктор Эффельхорт. Правда, при этом напрочь отключалась волевая сфера – крысы становились вялыми, апатичными и заторможенными. Путь до кормушки с едой они не запоминали, и двигались всегда чрезвычайно медленно и лениво. Даже смертельная опасность в виде кошки не могла принудить их к бегству или самообороне. И тем не менее Эффельхорт признал существенные сдвиги в работе. Для Каллера похвала начальства означала нечто большее, чем признание его заслуг. За этим Генриху виделись тысячи спасенных жизней. Препарат, например, наверняка бы помог обгоревшим и тяжелораненым солдатам выходить из шоковых состояний, сопряженных с психической травмой. Временная потеря памяти позволила бы им не кричать во сне от ночных кошмаров, не биться в конвульсиях, вспоминая как тебя обдает нестерпимым жаром в горящем танке, не слышать беспрестанно гул, пикирующих на тебя штурмовиков. Но Эффельхорт не остановился на достигнутом, он уточнил Каллеру следующую задачу и сообщил подробности проекта. От нового препарата он ждал выраженный эффект деперсонализации у людей – невозможность вспомнить биографические данные и события собственной жизни. «Фюрер не решается формировать дивизии из пленных солдат вражеских армий, изъявивших желание служить рейху, – поведал он. – Велика вероятность того, что выданное им оружие в какой-то момент будет использовано против великой Германии. Еще сотни тысяч военнопленных находятся в концентрационных лагерях, даром проедая хлеб и отвлекая силы на их охрану. Нужно более рационально использовать человеческий материал! Из всей этой огромной армии Иванов, Жанов и Анджеев можно получить боеспособных солдат. Наша задача – с помощью „ментазина“ вычистить их память и лишить всякого представления о своих родных и о своей родине. У настоящего солдата нет родины! У него есть командиры и готовность отдать жизнь по их приказу…»

Конец сорок третьего года и начало сорок четвертого Каллер безвылазно провел в Вильбенау. На восточном фронте, в далекой Африке и на Тихом океане гибли солдаты, принося себя в жертву Аресу. Но даже безумие войны с её лишениями и неустроенностью отходило на второй план перед желанием бесчеловечного режима управлять сознанием людей. Отказаться от порученной работы Генрих не мог – тогда бы его точно ждали застенки гестапо и трудовой лагерь. Оставалось проводить исследования, не вызывая при этом излишних подозрений в намеренном саботаже. И «ментазин-четыре» и «ментазин-пять» он синтезировал, отчетливо понимая, что препараты уступают по эффективности «ментазину-три». В Вильбенау он открыл свой личный фронт Третьему рейху.

На «объект А-12» Каллер попал по распоряжению Эффельхорта, чтобы на месте устранить все недочеты, которые мешают получить качественный психодизлептик. Теперь он перешел в подчинение Карлу Вейдеману, такому же фанатику нацистского режима, как и его шеф.