Дженнифер не хотела думать об этом.

— Типун тебе на язык!

Чем больше она изучала Великое Неизвестное, тем сильнее росла ее уверенность, что данное этому явлению название было очень удачным. Атомные бомбы полностью уничтожили все живое на Гилвере. Они падали вокруг таинственного артефакта со всех сторон, но ни одна не попала в пределы, которые Дженнифер называла «радиусом помешательства». Экосистема планеты до сих пор находилась в нестабильном состоянии. Некоторые области на ее континентах просто опьяняли буйством зелени. Внутри «радиуса умопомешательства» не росло ни травинки. Простой жизни, очевидно, не позволялось нарушать Великое Неизвестное.

— Я могу представить, как можно добиться такого эффекта и поддерживать его, — сказал Дарнил Дарнил Лин, когда Дженнифер спросила, что он об этом думает. — Но поддерживать с тех пор, как закончились Самоубийственные войны… нет, человек Дженнифер, это еще одно чудо, которое осталось нам после Великих.

Дженнифер уже тошнило от всех этих чудес Великих. Она жаждала ответов, и записи фойтанцев на Одерне хранили некоторые ключи к разгадке.

— Я никогда не поверила бы в это, — сказала Дженнифер, когда наступил последний день, отведенный ей для исследований, — но я буду рада отправиться на Гилвер только ради того, чтобы постараться разгадать, что там в действительности происходит.

— Дай Бог тебе удачи, — отвечал Гринберг. — Я вижу, что Одерн наскучил тебе, и ты считаешь, что здесь больше не на что смотреть.

— Я не видела на Одерне ничего за исключением космопорта и библиотеки. И ни то, ни другое не похоже на экскурсии на Земле или планетной системе звезды Редфорда из туристских путеводителей.

Он улыбнулся.

— Ты изменилась, ты знаешь об этом? Ты совсем не похожа на ту Дженнифер, которая путешествовала со мной на борту «Летящего фестона».

Дженнифер мысленно укорила себя.

— Бернард, этих долгих лет, их не было. Во всяком случае, я не чувствую себя другой.

— Тем не менее это так. В те времена, когда кто-нибудь говорил с тобой, ты как будто скрывалась в своей раковине, так что иногда от тебя даже нельзя было добиться ответа. Ты больше не уносишься куда-то, можешь гораздо лучше постоять за себя, чем это бывало раньше.

— Я? — Дженнифер задумалась над его словами. — Ладно, может быть, ты и прав. Прежде всего я стала старше. Я была всего лишь студенткой, когда отправилась в свой первый торговый вояж. — Она улыбнулась своим воспоминаниям. — Все, чего я хотела, это получить какую-нибудь нестандартную запись в автобиографии. И мне это вполне удалось. Меня забрасывало в такие места, откуда большинство профессоров среднеанглийского с воплями бежало бы прочь. Поразмыслив над этим, я не виню их. Я и сама сейчас с воплями убежала бы отсюда.

— Дальше вряд ли будет легче. Одерн в отличие от Гилвера хотя бы населен. Здесь, можно считать, нормальная планета, полная жителей, делающих то, что и положено нормальным жителям. Там же только два типа людей… вернее фойтанцев, ты понимаешь, что я имею в виду. Они держат там солдат, охраняющих то, о чем пока никто ничего не знает. И ученых, пытающихся понять то, к чему они не смеют приблизиться. Айсур Айсур Рус с Гилвера, он возглавляет там группу исследователей.

— Он мне симпатичен гораздо больше остальных, — сказала Дженнифер.

— Да, он выделяется среди них. Он вообще себе на уме, а это среди фойтанцев не распространено. Они обычно лишь ходят кругами, пытаясь угадать, что такое хотели создать Великие. Я думаю, это одна из причин, почему он занимается этой работой. Никто здесь понятия не имеет, зачем Великим понадобилось создавать Великое Неизвестное, поэтому они хотели заполучить кого-нибудь, имеющего собственную точку зрения на эту проблему. Но то, что удалось сделать мне, не назовешь точкой зрения. Айсур Айсур Рус был так рад убраться с Гилвера, что вызвался слетать за тобой.

— Это замечательно, — сказала Дженнифер. — Но ведь ему придется вернуться с нами на Гилвер, не так ли?

— Да, это так, но я не думаю, что он сам жаждет этого. Просто у фойтанцев более развито чувство долга, чем у людей.

— После того как они довели себя до Самоубийственных войн, это свойство, вызванное инстинктом самосохранения. Неудивительно, что они стремятся к взаимной поддержке — после того что с ними произошло, они просто обязаны поддерживать друг друга.

— Я тоже так считаю, — зевнул Гринберг. — По-моему, нам лучше немного поспать. Если твои исследования окончены, то, возможно, завтра рано утром нам придется вылететь на Гилвер, а может, и сегодня вечером. Фойтанцы не любят попусту тратить время. Они в любой момент могут появиться здесь, чтобы ввести полетные данные в навигационную систему и установить электронную систему оповещения, которая, как они надеются, поможет нам добраться до Гилвера с гораздо меньшим риском быть поджаренными какой-нибудь штучкой, оставшейся со времен Самоубийственных войн.

— Несомненно, у них на корабле есть бомбы, — сказала Дженнифер.

— Да, конечно. Но мы можем не беспокоиться по этому поводу до тех пор, пока мы будем паиньками, — постарался бодро ответить Гринберг, хотя, похоже, у него все-таки пересохло в горле.

— Это замечательно, — повторила Дженнифер. Она удалилась в ванную комнату. Как только она вышла, туда направился Гринберг. Дженнифер разделась и легла на пенопленовый матрас, который так и не был перенесен в кладовую, и укрылась одеялом. Она закрыла глаза, но обнаружила, что, как ни старалась, никак не могла заснуть. Слабый запах аммиака, шедший от пенеплена напомнил ей тот, с корабля фойтанцев, что, в свою очередь, заставило ее вспомнить, как одинока она была. Но для Гринберга она была просто единственным человеком на многие сотни световых лет. Температура на «Смиренном Гарольде» поддерживалась идеальной для человека, но Дженнифер все равно дрожала под своим одеялом.

Гринберг вышел из ванной. Он еще раз зевнул и направился к дивану. Если Бернарда и одолевали сходные мысли, то ему хорошо удавалось скрывать их. Дженнифер представила, что они опять там, на борту «Летящего фестона», Гринберг обладал тем положительным качеством, что держал свои мысли при себе и предпочитал, чтобы его заботы не были заботами остальных. Это была лишь одна из нескольких его черт, благодаря которым Дженнифер восхищалась им.

Она мысленно кивнула себе.

— Бернард, — тихо позвала она, — ты на самом деле хочешь заснуть сию же минуту?

Он остановился посередине. Когда он наконец ответил, то полностью владел собой.

— Значит ли это то, что я думаю это значит?

Она вновь кивнула, на этот раз уже ему.

— Я думаю, это значит то, что ты думаешь это значит.

— Дженнифер, любой мужчина, который откажется лечь с тобой в постель после того, как посмотрит на тебя хотя бы минуту, явно нуждается в приборе для коррекции зрения. И ты это прекрасно знаешь.

Дженнифер это знала. Правда, знание этого доставляло ей не одни только радости. Мужчины почему-то с легкостью отделяли в своем представлении ее личность и ее тело. Желая одну ее часть и не желая никак заботиться о другой. Но Гринберг продолжил:

— У нас есть много других забот, поэтому я хочу знать, уверена ли ты. Если это сильно усложнит нашу жизнь, то неприятности, которые это принесет, не стоят того.

— Если у тебя хватило здравого смысла, чтобы сказать эти слова и я была уверена, что ты это сделаешь, то, думаю, мы справимся, а как ты думаешь?

— Я тоже надеюсь, — ответил Бернард, стягивая шорты. Каюта на «Смиренном Гарольде» была маленькой, два быстрых шага, и он уже у матраса. Он лег рядом с Дженнифер. Она скомкала одеяло и отбросила его к стенке. Гринберг улыбнулся.

— Я забыл, до какой степени ты прекрасна. Я вроде как остерегался подолгу смотреть на тебя. Не хотел досаждать тебе, по крайней мере, досаждать больше, чем уже сделал, спровоцировав то, что тебя утащили на Одерн.

— Глупый. Этого бы не произошло, если бы мы раньше друг друга не видели. Помнишь тот наш полет? И мы ведь друзья, и даже больше чем друзья, даже если это и случилось недавно.