– Я не выдержу, – я не видела просвета в будущем в нашей семейной ситуации. Какой еще был выход, кроме развода? Устранить физически отчима? Или сбежать из дома, бросив маму самой с ним разбираться? Очевидно, что и то, и другое было вообще не выходом. – Мы все восемь лет в аду и мучаем друг друга, это повторяется почти каждый день. Пока он не пьет, еще терпимо. Но когда у него запой, это конец. Ты же сам видишь, как он себя ведет, какая он мерзость. Он не бьет, конечно, нас, но от этого не легче. Мама боится развестись, плачет, а я хочу, чтобы он умер. Просто умер, чтобы всем стало легче. Ведь моя мама вышла за него только из-за площади.

– Это как? – не понял Лешка.

Я знала, что сказала уже больше, чем нужно. Но мне хотелось выговориться, а он умел слушать и молчать об услышанном. Мне ничего сейчас от него больше не требовалось.

– Мы тогда жили в Самаре, в коммуналке, – пояснила я. – Отец нас бросил, когда мне было пять. Квартиру разменяли, мама смогла получить комнату в двушке. Кое-как мы там умещались, конечно. А он один в соседней комнате жил. Вот у них и сложилось. Ему нравилась моя мама, а маме нужно было меня растить. Она и вышла за него, чтобы у нас нормальная квартира была и отец у меня чтобы был. Потом маме предложили работу в Ульяновске. Мы переехали сюда – и вот тут все это началось и продолжается уже восемь лет. Я стала уговаривать ее развестись, но она не хочет слушать меня.

Лешке было трудно представить это, наверное, ведь у него была совсем другая семья. Но он хотя бы пытался, уже за это я была ему благодарна.

– А отец у тебя кто? Почему он вас бросил? – спросил он после недолгого молчания.

– Он был тренером гонщиков-мотоциклистов. Больше я о нем ничего не знаю, мы не общаемся. Я мало что помню, связанное с ним. У нас в альбоме лежит его фото, потом покажу, если захочешь, – я посмотрела, наконец, на Лешку, чтобы понять, как он отнесся ко всему сказанному, не противно ли ему сейчас находиться здесь.

– У меня тоже есть люди, которых мне иногда хочется убить, – вдруг сказал Кент, не сводя с меня глаз. Мне показалось, что голубизна в них стала ледяной.

– У тебя?! – переспросила я удивленно. – Кто?

– Да мало ли. Нелька, к примеру. Ты ее не знаешь, не старайся вспоминать, – уточнил он, заметив, как я морщу лоб, пытаясь вспомнить ее. – Я тебе точно могу сказать, что она виновата в том, что ты с Сабиром поссорилась. Она Черепку намекнула, что ты можешь за деньги… ну это вобщем…– он не знал, как помягче сказать, что я шлюха.

– Понятно, – помрачнела я.

– Черепок, дурак, передал все Сабиру, тот уши и развесил.

Пытаясь переварить эти новости, я подтянула ноги к себе и обхватила их руками. Я не понимала, за что. И Кент… Получается, он давно вот это все знал и молчал. И? И что? Верил этой ерунде, зная меня лично? Нет же, не верил. Получается, что не верил. Или проверял меня? Или?

В голове начинался хаос. Мысли и сомнения напирали со всех сторон. Я уже не понимала, что является правильным логичным выводом, а что нет. Если я начала сомневаться в Лешке, то тогда зачем все это вообще? И имею ли я право в нем сомневаться после всего, что он сделал для меня? А что он такого сделал?

Я вспомнила, как Кент недавно заступился за меня. Как раз, когда был хороший случай проверить, правда ли все это. Он же ни секунды не дал никому даже мысли допустить, чтобы про меня подумали плохо. Значит, все-таки он знает, что это ложь? Я потянула ноздрями воздух, с облегчением осознав, что вышла, наконец, на правильный путь рассуждений.

Но я хотела понять, за что? За что можно так ненавидеть незнакомого человека. И я спросила его:

– Зачем она про меня слухи распустила? Я же ее не знаю, ничего ей не сделала.

– Говорят, она в Сабира влюбилась. Может, и врут, конечно, – пожал плечами Лешка.

– Вот оно что! – удивительный для меня способ устранить соперницу. А если бы Андрей, к примеру, не поверил? Но в том и беда, что он поверил. Зная меня целый год и проведя со мной много времени, он поверил. Неужели я дала ему какой-то повод? Или ему хотелось поверить? Но вот сидит Лешка, мы знакомы недели две, и он не поверил. Как такое может быть? Я ошибалась в Андрее? Ведь человек обычно судит по себе. И если он допустил такое в отношении меня, значит, и сам для себя мог бы допустить.

– Не переживай, Саш, я с этим разберусь, – пообещал мне Лешка. – Все будет хорошо. Ну, мне пора, поздно уже, – не слыша больше криков из коридора, он собрался идти.

Я совсем забыла, что Лешка сегодня очень рано встал, много работал, день был насыщенный, и, конечно, он устал. А я тут со своими проблемами. Мы даже повязку ему до сих пор не сменили.

– Погоди, хоть перебинтую тебя, – предложила я.

Он улыбнулся, вспоминая обстоятельства своей травмы, и протянул мне руку. Я срезала старый бинт, смыла кровь ваткой, обработала еще раз укус перекисью. Рана припухла, конечно, но вполне сносно начала затягиваться. Поэтому я сочла необходимым еще раз ее забинтовать, а назавтра разрешила ему сменить бинт на пластырь.

Провожая его, я открыла входную дверь. Лешка вышел на площадку, обернулся и спросил:

– Это что еще?

– Где? – спросила я, выглядывая тоже.

– Да вот, – он указал на стену, где мелом на зеленой подъездной краске громадными буквами возле моей двери была надпись «Сашка – шлюха».

– Я кого-то сегодня точно убью, – сказала я и, сходив за влажной тряпкой, принялась стирать буквы. – Если это Череп, завтра я ему устрою Варфоломеевскую ночь.

Кент сел на ящик со всяким хламом, стоящий возле моей двери, и следил за моей работой.

– Придется с Киборгом посоветоваться, – рассудил он. – Надо найти этих дебилов, пока хуже не стало.

Глава 8.

Перед началом первого модуля ко мне подошел Кобра:

– Почему Берт не пришел? Ты сказала?

– Сказала, – кивнула я. – Он просил тебе ответить, что не придет, чтобы ты не ждал. А еще, что, если вам так хочется, вы и сами справитесь.

– Коззел! – разозлился Кобра. – Из-за него все дело рушится. Ладно, пусть сидит. Сами справимся. А ему скажи, что он от нас не уйдет. В семнаре на него управу найдут.

– Разве ты в семнаре?

– Нет, я в одиннадцатой. Грузина попрошу.

– А я Канату скажу. Только тронь его! Тебе не меньше достанется, – пригрозила я. Конечно, я блефовала и совсем не была уверена, что Канат вот так метнется по моей просьбе кого-то там защищать, тем более Берта. Но Кобра об этом не знал и воспринял информацию всерьез.

На следующей перемене я подошла к Черепу. Заметив меня, тот демонстративно отвернулся и стал рисовать какого-то странного чертика в конце тетрадки. Чертик состоял из головы и ножек, без туловища, носа и ушей. Зато с рогами, копытами и хвостом.

– Ты писал? – спросила я спокойно и даже немного свысока.

– Что? – не понял он, не прекращая рисовать.

– Вчера на стене возле моей квартиры, – уточнила я.

– Я вчера дом весь день сидел, – ответил Череп равнодушно и пририсовал чертику рот.

– Киборг тебя еще раз поспрашивает, раз ты мне не хочешь говорить, – пообещала я, собравшись отойти от него.

Аргумент подействовал.

– Да на бля отвечаю, дома был! – нервно крикнул Череп, наконец, посмотрев мне в глаза. В его лице читался страх. Я кивнула:

– Ладно, верю.

День пролетел незаметно за уроками, а вечером мы втроем с мамой и Натальей Сергеевной сидели на кухне и пили чай с земляничным вареньем. Я напекла блинов, как для дорогой гостьи, нарезала бутербродов с колбасой – что угодно я готова была сделать, лишь бы она помогла нам приструнить отчима.

Наталья Сергеевна внимательно выслушала подробности вчерашнего скандала, я еще добавила деталей из предыдущих для полноты картины.

– Это, конечно, не моя компетенция, – инспектор сочувствовала нам всей душой, – но я поговорю с вашим участковым, может, что-то придумает. Вы же понимаете, что без вашего заявления мы его даже за оскорбление привлечь не можем.