Пока я осматривала участок, Лешка отпер дверь дома и позвал:

– Саш, иди сюда!

Я поднялась на крыльцо и оказалась в кухоньке, где на стульях и полу, даже на столе стояли банки с краской, ацетоном и кисточками, а у дальней стены располагалась деревянная лестница на чердак. В комнате было почище: светлые обои не первой свежести, репродукция картины Шишкина на стене в массивной раме, кровать, красный гобеленовый диван, деревянный платяной шкаф, сделанный еще, наверное, до революции, резной, запирающийся на ключ. На столе пара книжек, оставшихся с лета. Родители Лешки свезли сюда всю ненужную мебель, которую жалко выкинуть, но так же поступали и все другие люди, в этом не было ничего необычного.

Кент открыл маленькую заслонку в беленой печке, стоящей вдоль кухонной стены, сунул туда пару поленьев из дровника за домом, попробовал зажечь, но поленья были сыроваты и у него ничего не получалось. С досады он пнул печку ногой. Не выдержав удара, один угловой кирпич отломился, и обломок попал ему по ноге.

Я невольно засмеялась, опустившись на край кровати, стоявшей в комнате. Это была серая металлическая кровать с сеткой, укрытая верблюжьим одеялом. Такая же кровать была когда-то у моей бабушки, да и еще, наверное, у половины населения страны.

Кент, охая и больше притворяясь, чем реально страдая, сел на диван передо мной и пожаловался:

– Бяда за бядой! – и состроил жалобную гримасу.

– Что за беды-то? – не в силах без смеха смотреть на него, поинтересовалась я.

– Вот же, – указал Кент на печку. – Теперь чинить придется. А еще кухню нужно красить и сарай. Два мотоцикла есть, и оба барахлят: один не заводится, а другой если и заведется, то ехать не хочет. Девчонка меня не любит, смеется. Тут с горя спиться только остается, – заключил он драматично.

– Ты на какую девчонку намекаешь? – я уже прочла ответ в его глазах и пожалела о своем неосторожном вопросе.

Лешка сразу стал серьезным. Он пересел ко мне и взял со всей нежностью, на которую был способен, мою руку в свои ладони:

– На тебя.

Я посмотрела на него в упор. Понимая, что он хочет сказать больше, чем уже сказал, я закусила губу. Я была не готова это слышать и не хотела пока никаких новых шагов. У нас и так все развивалось слишком быстро, мне нужна была передышка, и я должна была его остановить. Я зацепилась взглядом за обломок кирпича, все еще валяющийся на полу в проходе, и сказала, желая перевести разговор на другую тему:

– Давай печку чини. Нас уже ждут, наверное.

Магия момента исчезла. Лешка кивнул понимающе и взялся за печку. Но там мало было вставить отломившийся кусок, надо было разбирать печь, и, промучившись минут десять, он оставил эту затею до будущих времен.

Мы вышли на участок. Он запер дверь домика и пошел за мной к мотоциклу.

До моей дачи было примерно пять линий. Как мы раньше не пересеклись где-нибудь здесь среди дач, было удивительно. Видимо, судьба всегда выбирает самый подходящий с ее точки зрения момент, чтобы люди встретились.

Кент катил мотоцикл рядом с собой, а я несла шлемы. День разгулялся уже, небо было чистым, безветренным. Мы наслаждались прохладными лучами осеннего солнца и болтали о разной ерунде.

Свернув на тринадцатую линию, я еще издали услышала лай соседской немецкой овчарки Грома, охранявшей дачу, и мы с Лешкой поспешили туда. Перед калиткой, отмахиваясь от Грома, на что тот еще больше заливался лаем, сидели на мотоциклах и на корточках Монтана, Мальборо, Киборг, Берт и Сильвестр.

При виде меня Гром прекратил лаять и завилял радостно хвостом.

– Мы тут хотели подкрепиться, пока вы где-то пропадаете, а эта псина нас чуть не искусала, – сказал мне Киборг, указывая на мохнолапого охранника.

– Хороший пес, – похвалила я Грома, высунувшего морду в щель в заборе, пропиленную специально для него, и потрепала его за ухом, улыбнувшись.

– Вы где пропадаете? – спросил Мальборо. – Я чуть не оглох.

– Ко мне на дачу заезжали, – нехотя сообщил Кент. Он припарковал мотоцикл у забора моей дачи и повесил на него шлемы.

– Надо было печку починить, – пояснила я друзьям, исподтишка следя за реакцией Лешки.

– Ну вот, опять, – сокрушенно вздохнул Кент. – Опять смеется.

Я улыбнулась и отворила калитку на свой участок. В это время Гром пролез в подкоп под забором, который вырыл от скуки в углу своего участка, чтобы бегать в самоволки, поскольку был не привязан, и радостно понесся за нами. Для него это была игра.

Я уже зашла вместе с остальными за забор, но Берт, шедший последним, еще не успел пересечь периметр, и Гром помчался за ним. Тот каким-то чудом успел увернуться в последний момент (никогда не замечала в нем такой ловкости раньше), и Гром, промахнувшись, с разбега вцепился в руку Кента.

– Фу, Гром! Глупая собака! – крикнула я, пока Кент старался высвободить руку.

Я подбежала и шлепнула ладонью по морде Грома. Это не помогло. Я взялась тогда за его челюсти обеими руками, и пес, наконец, разжал пасть. На запястье у Кента виднелись следы зубов, а в некоторых местах даже выступила кровь.

Гром победно завилял хвостом, глядя на меня.

– Я расскажу твоему хозяину про твое плохое поведение, – сказала я ему. – И ты целую неделю будешь ходить в наморднике!

Гром заскулил виновато и улегся под яблоней, положив голову на лапы.

Я дотронулась до Лешкиного запястья, чтобы лучше понять, какая помощь требуется. Тот мужественно терпел, делая вид, что ему не больно.

– Надо обработать, – заключила я. Несколько ранок кровоточили, прокус был достаточно глубокий, еще пара оказались просто царапинами. – Аптечка в доме есть. Пойдем, – позвала его за собой.

– Везет тебе, Кент, ничего не скажешь, – проговорил Сильвестр с сочувствием, также осматривая его рану. – Правда, у Киборга есть утешение.

– Целые два пазыря, – с воодушевлением подхватил Киборг. – А чо, дезинфекция!

Я открыла дверь дачного дома – такой же пятистенки, как у Лешки, только из белого кирпича. Обстановка здесь также мало чем отличалась от его дачи. Ну разве что вместо кирпичной печки на кухне стояла маленькая двухкомфорочная электрическая плитка, да в комнате вместо Шишкина висело зеркало, а вместо резного шкафа стоял обычный фанерный шкаф.

– Иди в комнату, я сейчас, – попросила я Кента и полезла в шкафчик, где хранились разные бакалейные припасы, а на верхней полке лежала походная аптечка. Мама не без оснований считала, что аптечка, хотя бы минимальная, должна быть всегда под рукой. Она была права. Сейчас я оценила ее предусмотрительность.

Пока остальные бродили по участку, трепали за уши проказника Грома и ржали о чем-то своем, я слезла с табуретки и нашла в ящике стола ножницы. Странно, что никто за это время так и не вошел в домик вместе с нами, подумалось мне. Словно специально давали нам побыть наедине. Но звать никого не стала, а поспешила к Лешке, рука которого уже вся была в крови.

Бросив на кровать возле Лешки аптечку, я выглянула на улицу и попросила:

– Антон, дай сюда водки! – в аптечке не обнаружилось ни зеленки, ни йода или марганца.

– Сейчас, Сашок! – с готовностью отозвался он и притащил мне бумажный стакан, наполненный водкой. – За здоровье! – и чокнулся со мной своим стаканчиком.

– Да мне не пить, – объяснила я балбесу и вернулась к Кенту.

Тот уже пытался остановить кровь, приложив сложенную в несколько слоев марлевую салфетку из аптечки.

– Я сам, – сказал он мне тихо.

– Вот еще! – возразила я. – Дай сюда и терпи!

Я убрала уже пропитанную кровью салфетку и безжалостно плеснула на рану водкой. Кент зарычал и, пытаясь пережить эту секунду, вцепился в покрывало.

– Уже все, все, – пробормотала я утешительные слова, накладывая чистую вату поверх полукругом расположившихся по его запястью отверстий и бинтуя его как можно туже. Закрепив повязку, я, наконец, взглянула на него. Оказалось, он давно уже следит за мной с интересом.

– Жить буду? – спросил в шутку.