Только сейчас я почувствовал, как из моего носа обильно течет кровь. Использование такого количества магии явно было чрезмерным для моего тела, видимо, я приблизился к своему пределу.

Но сейчас было не до этого. Я резко обернулся и бросился к Миле, которая полулежала, прислонившись к дальней стене вагона.

— Мила! — воскликнул я, опускаясь рядом с ней на колени. — Как ты?

Девушка слабо улыбнулась при виде меня, но я видел, что ей очень плохо. Ее лицо побледнело, а лоб покрылся испариной. Рана на плече была не такой уж глубокой — скорее, царапина, чем серьезное ранение. Но что-то было не так.

— Молодой господин, — прошептала Мила, ее голос дрожал, — мне… мне нехорошо.

Я осмотрел рану внимательнее и похолодел. Края пореза приобрели странный фиолетовый оттенок, а вены вокруг раны стали заметно темнее.

— Черт, — выругался я, понимая, что произошло. — Клинок был отравлен.

В тот момент, когда я склонился над Милой, пытаясь оценить серьезность ее состояния, дверь вагона-ресторана с грохотом распахнулась. Ага, как всегда вовремя — когда уже все закончилось.

В помещение ворвались трое мужчин. Двое были одеты в темно-синюю форму железнодорожной полиции, с серьезными лицами они оглядели царивший вокруг беспорядок и лежащие на полу тела как пассажиров, так и напавших на меня людей. Третий же сразу привлек мое внимание.

Он был высоким, даже выше своих коллег, и облачен в длинный плащ цвета воронова крыла. Его осанка была безупречной, словно он проглотил шомпол, а лицо оставалось абсолютно бесстрастным, несмотря на хаос, царивший вокруг. Черные с проседью волосы, аккуратно зачесанные назад, и пронзительные серые глаза придавали ему вид человека, повидавшего немало на своем веку. В руках же была трость, но ощущения от нее были какие-то неприятные.

— Что здесь произошло? — громко спросил один из полицейских, оглядывая разгромленный вагон.

Несколько пассажиров, которые, видимо, набрались смелости или любопытства вернуться после окончания битвы, наперебой начали рассказывать о нападении. Их голоса сливались в какофонию страха и возбуждения.

— Эти люди! — крикнул кто-то, указывая на поверженных нападавших. — Они пытались убить того молодого господина. Но он очень рьяно защищался, а потом они ранили эту девушку.

Не теряя ни секунды, двое полицейских бросились к бессознательным телам. Ловкими движениями они защелкнули на запястьях преступников магические наручники — я заметил, как по металлу пробежали голубоватые искры, блокируя способность использовать ману и облачать слова в силу.

Человек в плаще однако не двинулся с места. Его взгляд был прикован ко мне и Миле. Я чувствовал, как он оценивает ситуацию, анализируя каждую деталь.

Но у меня не было времени на него. Мила нуждалась в немедленной помощи.

— Прости меня, — сказал я ей, глядя в ее затуманенные болью глаза.

— За что, молодой гос… — начала она, но я не дал ей договорить.

Быстрым движением, не слишком задумываясь как это выглядит со стороны, я раскрыл ее рот и ухватился за язык, внимательно осматривая его. Фиолетовый, как я и думал.

Мила издала удивленный возглас, но я проигнорировал его. Затем я наклонился ближе, вглядываясь в ее зрачки. Они были расширены больше, чем следовало бы в этом освещении. Наконец, я склонился к ране на ее плече и глубоко вдохнул.

Запах был едва уловимым, но я узнал его сразу. Горький аромат с нотками миндаля — характерный признак определенного типа яда, который мне был вполне знаком.

— Могу я попросить вас забрать в пятом купе мой чемодан и принести сюда? — обратился я к полицейским, не отрывая взгляда от Милы. — Моя служанка отравлена этими людьми.

Человек в плаще молча кивнул одному из своих подчиненных, и тот немедленно выбежал из вагона.

— Я знаю, что это за яд, — сказал я Миле, стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно. — Не бойся, все будет хорошо. Это парализующий яд, который сначала подавляет работу нервной системы, а потом и внутренних органов. В результате легкие перестают насыщать кровь кислородом, а сердце останавливается. Но действует он медленно.

Я увидел, как лицо Милы побледнело еще сильнее, если это вообще было возможно. Ее губы задрожали, и я понял, что, дурак такой, напугал ее еще больше своими подробностями.

— Не волнуйся! — поспешно добавил я, замахав руками. — У меня есть противоядие! Ты не погибнешь!

В этот момент вернулся полицейский с моим чемоданом. Я быстро открыл его, перебирая многочисленные флаконы и коробочки, которые приготовил заранее. Соколов буквально вбил мне в голову носить с собой противоядия от самых распространенных ядов. Тем более многие противоядия если и не универсальны, то могут дать дополнительное время организму.

«Когда-нибудь это спасет тебе жизнь», — сказал он тогда. Кто бы мог подумать, что это случится так скоро? Даже несмотря на то, что жизнь не моя.

Наконец, я нашел нужные таблетки. Высыпав три в ладонь, я поднес их к губам Милы.

— Глотай, — скомандовал я, и когда она открыла рот, быстро положил таблетки ей на язык.

Не дав ей опомниться, я схватил флакон со спиртом и щедро полил им рану. Мила вскрикнула от неожиданности и боли, но я уже наносил на пораженный участок густую зеленоватую мазь, которая должна была вытянуть остатки заразы.

Мои движения были быстрыми и, возможно, даже немного грубыми. Но именно так учил меня Соколов.

«В борьбе с ядом каждая секунда на счету, — говорил он. — Нежничать будешь потом, когда пациент останется жив. Если это, конечно, дама».

Прошло несколько минут, показавшихся мне вечностью. Я внимательно следил за лицом Милы, отмечая каждое изменение в ее состоянии. Постепенно бледность начала отступать, а в глазах появился прежний блеск.

— Мне… мне намного лучше, — произнесла она наконец, и я почувствовал, как напряжение отпускает меня. — Но вы, молодой господин, могли бы быть и понежнее с девушкой.

— Шутишь, значит, все хорошо, — сказал я с легкой улыбкой. — Тебе нужен отдых.

Не раздумывая, я поднял Милу на руки. Она оказалась легче, чем я ожидал. Или, может быть, годы тренировок с дядей Эдом сделали меня сильнее, чем я думал? Как бы то ни было, я почувствовал, как Мила напряглась в моих объятиях, а ее щеки покрылись ярким румянцем, что она попыталась скрыть, но безуспешно.

Я развернулся, намереваясь покинуть вагон-ресторан и отнести Милу в наше купе, но голос человека в плаще остановил меня.

— Постойте, — произнес он. Его голос был глубоким и властным, как у человека, привыкшего отдавать приказы. — Нам нужно вас тоже допросить. Я полицмейстер этого поезда, Александр Петрович Громов.

Я обернулся, встречаясь взглядом с полицмейстером. В его глазах читалось явное любопытство, смешанное с подозрением. Что ж, его можно было понять — не каждый день в его поезде происходят магические сражения.

— Моя служанка нуждается в отдыхе, — ответил я спокойно и уверенно, твердо смотря ему в глаза. — Я отнесу ее в купе и вернусь. Или вы думаете, что я решил сбежать после того, как на меня совершили покушение? Мне не меньше вашего интересно разобраться в этом происшествии.

Не дожидаясь ответа, я развернулся и направился к выходу из вагона-ресторана. Мила в моих руках слегка вздрогнула, когда мы проходили мимо связанных нападавших. Я крепче прижал ее к себе, чувствуя, как она утыкается лицом мне в плечо.

Коридор поезда был пуст — видимо, новость о нападении разнеслась быстро, и пассажиры предпочли укрыться в своих купе. Наши шаги гулко отдавались в тишине, нарушаемой лишь мерным стуком колес.

Я чувствовал на себе взгляды из-за неплотно закрытых дверей. Наверное, мы представляли собой странное зрелище: молодой человек в одежде аристократа, несущий на руках девушку в простых одеждах служанки.

Добравшись до нашего купе, я осторожно опустил Милу на лежанку. Она попыталась сесть, но я мягко удержал ее.

— Лежи, — сказал я. — Тебе нужно восстановить силы.

— Но, молодой господин, это неправильно, — начала она, но я покачал головой.