Важным этапом для Сапгира явилась книга «Дети в саду» (1988), в которой окончательной кристаллизации достигает важнейшая для поэта стилистика фрагментирования. Здесь Сапгир формирует поэтику полуслов, недоговоренностей, которые вторгаются уже не в синтаксические конструкции, а в сами словоформы. Мерцающая семантика, затрудненность речи (в хрестоматийном стихотворении «Дурочка» мотивированные «недоречью» ребенка с особенностями развития, но вовсе не всегда требующие такой прямой мотивировки) ведут к классической деавтоматизации восприятия, описанной еще Виктором Шкловским.
В других книгах Сапгир обращается к еще одному важному для его поэтики принципу, который можно назвать комбинаторным. На нем построены тексты из книг «Лубок» (1990), «Развитие метода» (1991).
В книге «Проверка реальности» (1972–1999) Сапгир акцентирует внимание на атомизации значащего слова. Сам он писал: «… я давно заметил, что формообразующим элементом ритма у целого ряда поэтов начала века является слово под ударением или группа слов. Чтобы выделить это слово или группу слов и отделить их от следующих, Маяковский располагает стихи ступеньками… Гораздо живее начертание слова как стихотворной строки у более поздних поэтов: у Асеева, у Кирсанова, затем, например, у Холина, у Соковнина. Да у того же начинающего юного Маяковского!
Здесь меня не устраивал сам рисунок стиха – ниточкой. Если изредка, довольно оригинально получается, а если сплошь – некий странный Китай. И притом ритм – это главное: после каждого слова – большая цезура, а я слышу малую.
Вот я решил, что возможно в таких случаях записывать стихи нормальными строфами. Только каждое слово с прописной буквы и – тройной интервал. Сохраняется вид книжной страницы – и как читается стих, так и произносится»[7]. Слово или словосочетание при таком подходе обретают принципиально иной вес, они не минуются инерционным взглядом, поскольку ритмическая и семантическая составляющая работают при таком подходе слаженно. В результате текст становится максимально насыщенным, лишенным пустот. Интересно, что Сапгир, увлеченный всегда пустотой, молчанием, фрагментацией, в ряде случаев обращается к ровно противоположному началу, которое в духе конструктивистов 1920-х можно назвать «грузификацией стиха».
В другой книге – «Собака между бежит деревьев» (1994) Сапгир использует иной механизм фиксации внимания и деавтоматизации а именно нарушение привычного синтаксического строя. Но здесь же происходит и та децентрация субъекта, которая была важнейшим конструктивным приемом еще в «Элегиях». Еще в одной поздней книге, «Слоёный пирог» (1999), Сапгир работает с таким раритетным приемом, как «круазе», при котором окончание стиха рифмуется с началом следующего (у Сапгира, впрочем, весьма вольно).
Наконец, максимального выхода за пределы словесных ограничений Сапгир достигает в первых двух циклах книги «Тактильные инструменты» (1989–1990). «Предшествие словам (Дыхание ангела)» – это ряд перформансов, подразумевающих не говорение, а шумы, стуки, звукоподражания, дуновения и, собственно, молчание. В одноименном же со всей книгой цикле (к сожалению, оставшейся за пределами нашего избранного) Сапгир чуть ли не в духе Леонардо да Винчи описывает невозможные инструменты и агрегаты, чье действие также подразумевает выход из словесной области в пространство синестезии.
В другой линии своего позднего творчества, заданной в свое время «Голосами», Сапгир возвращается к поэтическим нарративам. Не случайно одна из книг получает название «Новое Лианозово» (1997). Здесь Сапгир (не без элемента автопародийности) обыгрывает раннюю «барачную» эстетику, помещая ее в реалии 1990-х, преподнесенные через нарочито сенсационную криминальную хронику и эксплуатационные мотивы бульварной прессы; иными словами, предметом деконструкции Сапгира тут становится пресловутая «чернуха».
Совсем иной тип нарратива встречаем в книге «Параллельный человек (Рассказы, записанные посредством ритма)» (1992). Это – в самом деле поэтические новеллы, связанные с парадоксальными и драматичными судьбами отдельных персонажей. Поэтика этой книги продолжится и в завершающем «Тактильные инструменты» цикле «Мемуары с ангелами в Красково» (также не вошедшем в нашу книгу), где стихотворные новеллы обретают откровенно автобиографический характер.
Как мог заметить читатель, принципиальной основой сапгировского письма было мышление книгами-циклами, которые создавались на основе общности некоторого более или менее формализованного конструктивного принципа. Таковым мог оказаться прием, форма, жанр или некая более сложно устроенная, но вполне уловимая установка. Такое «мышление книгами», конечно, в условиях неподцензурной культуры имело специфическую реализацию. Если книги как единое художественное целое и появлялись, то в самиздате. Типографская публикация книг в их авторской редакции с большим опозданием началась за рубежом («Сонеты на рубашках». Париж: Третья волна, 1978), а в России – только в перестроечную (М.: «Прометей», 1989), а затем и постсоветскую эпоху. В 1990-х Сапгир скорее стремился публиковать новые стихи, нежели продвигать старые. При этом он, став одним из немногих поэтов старшего поколения, уверенно освоившим компьютер, как создал электронные версии основного корпуса своих сочинений (и несколько вариантов их собрания), так и работал над новыми текстами в электронном формате. С одной стороны, это позволило сохраниться корпусу сапгировских текстов в практически исчерпывающей полноте, с другой – многие поздние тексты сохранились в многочисленных вариантах, что создает определенные текстологические проблемы[8].
Иными словами, при жизни Сапгира далеко не все его книги были опубликованы в авторской редакции. Проект четырехтомного собрания сочинений, начатый Александром Глезером, остановился на втором томе. Посмертные публикации также вызывали вопросы. Особенно это относится к тому «Стихотворения и поэмы» в Малой серии «Новой библиотеки поэта» (СПб.: Академический проект, 2004), подготовленному недавно ушедшим от нас поэтом и писателем Давидом Шраером-Петровым, добрым приятелем Сапгира, и его сыном, филологом Максимом Шраером. Необычайная важность публикации одного из важнейших поэтов неподцензурной традиции в этой образцовой, стремящейся к академизму, но, увы, эстетически консервативной серии невозможно переоценить. Тем досаднее, что составители, явно в нарушение авторского замысла, представили большую часть книг (включая классические «Голоса») фрагментарно, при этом руководствуясь не всегда объяснимой логикой отбора; определенная путаница наблюдалась и в составе поздних книг. Это тем более досадно, что данное издание в идеале должно было бы выступать как каноническое, на которое ссылались бы исследователи (мне приходилось выступать с довольно жесткой критикой данного издания).
До последнего времени единственным изданием, базировавшимся на авторской электронной версии собрания сочинений, был составленный Юрием Орлицким том «Складень» (М.: Время, 2008), который, однако, несмотря на солидный объем, не мог включить всего поэтического наследия Сапгира; к тому же он давно стал библиографической редкостью.
Наконец, в 2023–2024 годах редакторским коллективом в составе Юрия Орлицкого, Михаила Павловца, Светланы Артемовой и автора настоящего предисловия был подготовлен четырёхтомник Сапгира (опубликованный в «Новом литературном обозрении»). Это издание не академическое, но основанное на авторском замысле и стремящееся к полноте. В собрание включены не только поэтические произведения, но и проза, поэтические переводы, эссеистика, критика и мемуарные заметки. Отдельным большим блоком представлены избранные стихотворения для детей – наиболее, пожалуй, известная широкой публике сторона деятельности Сапгира, для него самого, впрочем, носившая скорее прикладной характер, что не умаляет ее значения.
После того как основной корпус сочинений Сапгира стал доступен, естественно перейти и к иным формам популяризации его творчества. Наше «Избранное» выступает именно таким «введением в поэзию Сапгира». Именно потому, несмотря на предшествующую критику издания в «Новой библиотеке поэта», я взял на себя смелость изъять отдельные тексты из сапгировских книг, подразумевая, что желающий всегда может теперь обратиться и к более полным публикациям. Моя задача была скромнее: представить компактное собрание самых значимых, но одновременно и самых характерных сапгировских стихотворений. Разумеется, как в любом таком проекте, здесь невозможно обойтись без субъективизма, однако хотелось бы надеяться, что его доля меньше, чем могла бы быть. Разумеется, что-то не вошло и по объективным причинам: из некоторых важнейших книг совсем уж невозможно ничего извлечь без утраты художественного смысла. Таковы, например, грандиозные «Черновики Пушкина» (1985), опыт многоуровневого диалога с классиком; или еще один диалог с предшествующей традицией, «Стихи для перстня» (1979–1980), отсылающий к рубаи Омара Хайяма; или блестящая соцартистская минималистическая сатира «Лица соца» (1990); или опыт создания альтер-эго автора, его гетеронима в «Терцихах Генриха Буфперева» (1984, 1987), построенный на максимально концентрированном словотворчестве; или поэтические «Монологи» (1982), книга одноактных трагифарсовых, насыщенных фантастическими и одновременно отсылающими к классическим античным, шекспировским, чеховским и т. д. образам пьес; или опыты глоссолалической зауми в «Стихах на неизвестном языке»…
