После свадьбы я сразу заговорила о детях. Мне был двадцать один год, полагаю, коктейль ярких эмоций продолжал замешиваться во мне еще и на фоне брака. Я фантазировала, как хожу беременная, трогала свой живот, представляя, что там наш ребенок. Тогда я не понимала, но понимаю сейчас: и свадьба, и дети были для меня игрой, ожившей фантазией, сказкой. Я была очень оторвана от реальности – и благодарна, что в итоге мы отказались от идеи заводить детей, как оказалось, на целых девять лет. Причиной тому сначала был муж, а потом и я сама. Супругу после свадьбы было двадцать пять, и он прямо говорил: «Кать, я не готов, да и мы не готовы». Под неготовностью он имел в виду и нашу незрелость, и довольно шаткое финансовое положение, мы еще и жили в квартире родителей – отдельно, полностью самостоятельно, – но это все равно было зависимое положение.
Какое-то время я не понимала его позиции, но уже тогда, в двадцать один год, осознавала, что ребенка должны хотеть оба будущих родителя, поэтому решила дать супругу время.
Я окончила университет и сосредоточилась на писательской карьере: сначала – журналистика, после – непосредственно литература, вскоре добавился блогинг. Все, чем я занималась, увлекало меня, я вкладывала в свое дело все силы – и, будем честны, преуспела.
Когда мне исполнилось двадцать семь, о детях уже заговорил муж. К тому моменту и мы «окрепли», и наши отношения стали более близкими, глубокими – как сейчас модно говорить – проработанными, и финансовое положение улучшилось, да и супруг честно признался, что чувствует внутри много любви, тепла, накопленного ресурса, которые хотел бы отдать будущему ребенку.
Но – уже не хотела я. Я была настолько сосредоточена на работе, что мне было страшно брать на себя ответственность в виде беременности, родов, материнства. Из девочки, мечтающей о свадьбе, детях и укладе жизни, в котором муж зарабатывает, а жена занимается семьей, я превратилась в молодую энергичную женщину с целями, амбициями, стремлением к независимости. Я благодарна мужу, что он не поддерживал мои настроения в начале брака, когда я видела себя исключительно женой и матерью. Спустя годы он честно признался, что не хотел, чтобы я забывала про свои таланты. До свадьбы я всегда была активной, еще в университете руководила стартапом, но почему-то после замужества внутри меня заработали иные микросхемы – возможно, продолжали бушевать гормоны. С годами все успокоилось, и мы начали строить отношения не только инстинктами и эмоциями, но также умом и чувствами – тогда вектор развития семьи изменился.
В желании видеть меня писательницей, предпринимательницей муж не ошибся, именно ей я и стала, где-то благодаря его поддержке, где-то – тому, что наше видение моего будущего не совпадало. Сейчас мы оба успешные и реализованные. Именно поэтому так сильны – гораздо сильнее, чем если бы преуспевал только один из нас.
Муж понял, что я не готова к детям, и решил, что не будет давить на меня, как и я когда-то решила дать ему время. Что в этот раз, что за семь лет до того мы без лишних осуждений понимали, что ребенка должны хотеть оба, поэтому снова отложили тему беременности до момента, когда и я, и он будем готовы стать родителями.
– Ты не чувствовал вину, когда я хотела ребенка, а ты нет? – спросила я как-то мужа.
– Нет, а почему ты спрашиваешь?
– Потому что я чувствую вину перед тобой за свое нежелание иметь детей, по крайней мере, сейчас.
– Кать, глупости! Мы должны хотеть оба. Когда ты захочешь, тогда и будем беременеть. Я готов подождать столько, сколько нужно.
Слова мужа не утешили, я понимала, что чувство вины идет откуда-то из глубины меня. Тогда я еще не знала, какая предстоит работа над всеми установками, которые в той или иной мере живут в каждой девушке просто потому, что она родилась женщиной. Словно есть некие паттерны поведения, в которых ты хорошая девочка, но, если от этих паттернов отойти, ты автоматически становишься плохой. Речь не только о том сценарии, когда муж хочет детей, а ты, будучи женщиной, не хочешь, и поэтому автоматически становишься плохой (пусть только в своей голове), ведь хотеть детей – твоя «обязанность» в браке. Я также чувствовала вину, когда муж, например, делал уборку или готовил. Внутри сидела какая-то прошивка, что это должна делать я. Откуда в нас, женщинах, берутся эти убеждения? У меня есть десяток версий, и нет ни одной. «Из семьи», «из традиций», «из генетической памяти» – таких ответов я могу придумать много. Однако моя реальность, отношения с мужем, условия, в которых мы жили, не имели даже крошечного триггера, чтобы запускать какие-то мои глубокие травмы. Неужели я причина своего состояния? Я сама требую от себя быть идеальной женой и – не видя никакой другой «женской роли», кроме как условно хотеть детей и заниматься бытом, – виню себя за несоответствие шаблонам?
Умом я понимала, что все это глупости, в реальности наши отношения были далеки от шаблонов, где муж только зарабатывает, а жена – сидит дома с детьми и занимается хозяйством. Мне не была близка такая модель, да и мужу она не нравилась: мы оба хотели видеть рядом живого, разностороннего, амбициозного человека, готового прийти к тебе на помощь независимо от «гендерных обязательств». Одно дело реальность, другое – наши чувства. Поэтому первой внутренней преградой к осознанному материнству с моей стороны стала установка: «Я чувствую вину за то, что не рожаю детей». Причем эта вина была не только перед мужем, но и перед самой собой (я же, получается, неправильная женщина, которая отказывается от своей важной биологической функции), и перед родственниками, которые ждут внуков, правнуков и при возможности заводят разговоры на эту тему. В двадцать семь лет у меня было чувство, будто все хотят от меня ребенка, но кому было интересно, чего хочу я?
Я много думала о том, сколько миру дает женщина. Она ведь не просто рожает сына или дочь для себя и мужа. Благодаря ей меняется статус всех ближайших родственников. Бабушка превращается в прабабушку, дедушка – в прадедушку, мама и папа – в бабушку и дедушку, братья и сестры – в дядей и теть. Для каждого из вышеперечисленных новый человек становится родственником, важным и значимым, с кем он выстраивает свои уникальные отношения. С одной стороны, эта мысль восхищает, с другой – угнетает степенью ответственности, которая возлагается на женщину. Или женщина (то есть я) сама взваливает на свои плечи подобные «обязательства»?
Будучи двадцатисемилетней и не готовой к материнству, я как-то гуляла в Парке Горького после рабочей встречи. Стоял теплый май. Я села на веранде кафе, расположенного рядом с Музеем современного искусства, заказала лосось, салат, стакан воды – и, поедая свой обед, смотрела по сторонам. Рядом сидели две девушки, на вид чуть старше тридцати, стильные красивые москвички в кафе в центре города: то, что легко представит себе любой житель столицы.
«Делали пересадку, снова не прижились», – грустно и тихо сказала одна. Не сразу, но подслушав разговор еще немного, я поняла, что речь шла об экстракорпоральном оплодотворении. Об ЭКО мы обязательно поговорим в следующих главах, а пока – о мыслях, которые пришли мне в голову после подслушанного разговора. Во-первых, я испытала страх. Что, если мы с мужем тоже окажемся бесплодными? Неужели и мне придется делать ЭКО? Мысль пугала. Как пугало и то, что чем дольше мы ждем, тем менее здоровыми становимся. Да, двадцать семь и тридцать один – далеко не старость, но если я не захочу детей еще десять лет? Или пятнадцать? Это же может стать проблемой? Во-вторых, мне стало жаль девушку. Она говорила обо всем грустным голосом, с нотками раздражения и усталости, очевидно, от всего, через что она прошла. Подруга, сидящая напротив, поддерживала ее как могла: «Сонь, мне так жаль. Ваш ребенок обязательно к вам придет. В нужное время. Значит, пока оно не наступило».
Тем же вечером я встретилась с мужем, мы гуляли по Нескучному саду, держались за руки, обнимались. Мимо прошла пара с французским бульдогом, и мы с супругом одновременно погрустнели. У нас четыре года жил французский бульдог Диаз (Дизька), которого мы очень любили и который умер от опухоли мозга. Так как настроение сменилось на грустное, я рассказала мужу о разговоре про ЭКО, который подслушала в кафе за обедом.