Следы Татьяны мы находим ещё в одном документе. В мартовском (1947 г.) отчёте Управления репатриации среди списков направленных в лагеря Мурманской области под номером 3241 числится Анастасия Петракова, (возвращённая в СССР из Вильдесхаузена, работавшая домашней прислугой в семье Николая Ольденбургского), с дочерью Татьяной 3,5 лет. Там же указано, что ребёнок изъят насильно у немцев, утверждавших, что девочка официально зарегистрирована под фамилией Вальдек-Пьермонт, (девичья фамилия первой жены герцога).

После возвращения в СССР ребёнок был направлен к родственникам в Смоленскую область. В Советском Союзе дети за грехи родителей не отвечали, (до 12 лет)…

***

Стефан Вышинский польский кардинал, архиепископ и митрополит Варшавско-Гнезненский, давно не чувствовал подобного раздражения. Не то, чтобы ему сильно вредило мелкое покусывание, ежедневно совершаемое двумя шавками из России, он не смел снизойти до гнева на ничтожных посланников… но то, что его мощная нить, проложенная к человечку из окружения в Москве, была разорвана – это пугало. Она была уничтожена без следа – кем-то неимоверно сильным, и это знание ещё больше вводило в ступор и угрожало ему и ордену.

– Мы не смогли найти конца, – хрипло рассказывал ему монах Симон, сильнейший из известных ему братьев. Трое суток он провёл в бреду и, только сейчас, очнувшись, смог дать какие-то разрозненные показания. Силы настолько покинули монаха, что даже его посох, лежащий сейчас на коленях, представлял для Симона тяжесть и лишний груз.

– Там тишина, пустота, впереди ничего нет, – хрипло рассказывал он, с трудом сидя в кресле. – Я не могу больше ничего. Словно выключили свет. Погасили солнце. Я очень стар. Что со мной?

Симон протянул тонкую птичью, будто истлевшую руку к камину. Трещащие березовые поленья, лежащие за решёткой, на миг вспыхнули ярче и продолжили затухать. Монаха бил видимый глазом озноб. Епископ протянул к прутьям руку, передав немного силы, и в помещении запахло благовониями, слабый дымок потянулся вверх.

– Вы учитель мой, но даже вам, сильнейший, не спасти меня, – почти шептал синими губами монах. Его голос, сухой и ломкий, то и дело срывался на какой-то пронзительный и неестественный треск.

– Я умираю, padre. Там, в России, есть кто-то из НИХ, и у него есть преимущество, – голос почти исчез. Кардинал наклонился над сползшим с кресла телом.

– Какое? – выдохнул он.

– Молодость, – был страшный, убивающий Вышинского ответ.

Монах испустил дух, а епископ поспешил телеграфировать о событии… в Вашингтон.

Глава 55

Глава 4. На грани третьей мировой

Часть 10.

— О чем размышляешь, милый, — мурлыкнула Ксения и потянулась за пеньюаром.

Как ни странно, настроение было хорошее. Несмотря на пребывание за границей, вдали от дочки и команды, несмотря на угрозу со стороны «святых отцов»… Женщине определенно нравилась эта размеренная, спокойная и… такая обеспеченная жизнь. Нравилась самостоятельность. Даже с врагами повезло! Ксения с удивлением поняла, что ждет неторопливых ежевечерних походов в Миноритенкирхе, так раздражающих монахов и так невероятно умиротворяюще действующих на неё.

Странная, темная, ненасытная энергия, так долго копившаяся в теле женщины, теперь постепенно вытекала. И это было замечательно! Едва ли не впервые в жизни внутренняя чернота не мешала, а даже наоборот, помогала горячей чистой силе неторопливо собираться и,смешиваясь с клубками белого, такого же огненного пара, изливаться на бедные выбритые тонзуры. Уходило то, что мешало, мешало так давно, что она привыкла и не осознавала этого. Будто человек, давным-давно привыкший носить в теле килограмма два осколков, притерпевшийся к боли и неудобству, вдруг избавился от большей их части... и теперь наслаждался невероятной легкостью бытия.

По утрам семья завтракала в отеле и шла гулять. Музеи, парки, соборы — и Ксения слушала исторические хроники, ежедневно извлекаемые Борисом из памяти, и была так же счастлива от его постоянного присутствия, как счастливо плела свой темный кокон ее подруга, закутывая непроницаемым щитом его хрупкий белый свет.

И вот еще одно утро!

Ксения встала и, потянувшись, резко дёрнула шторы. Солнце ворвалось в спальню и затопило ее. Мягко обняло женщину солнечными лучами, подсветило нежным утренним светом пышные волосы…

Борис зашебуршился сзади и подошел к стоящей в столбе весеннего прозрачного тепла жене. Прекрасная, прекрасная…

— О мудрости твердят: она бесценна, но за неё гроша не платит мир, — пропел он и поцеловал любимую в висок. — Я решил их загадку.

Довольно вздохнув, Ксения подхватила расческу и, посмотрев на хитро щурившего глаза мужа,принялась расчёсывать волосы. Она ждала сказки.

— Я о мозаичной копии фрески Леонардо, - пояснил супруг. - Мне даже кажется, что я понял замысел Великого и «Тайная вечеря» из Милана — одно живое противоречие официальной версии жизни Иисуса Христа.

Жена обернулась и удивленно посмотрела на Бориса. Он смутился своим пустым разглагольствованием и притянул к себе тёплую тонкую фигуру. Она засмеялась и упала на кровать. Продолжение догадок пришлось временно отложить.

На завтрак они не пошли.

Ближе к вечеру, уже в кафе, он продолжил:

— В 1814 году заказанная Наполеоном у итальянца Джакомо Рафаэли мозаика была готова. Двадцать тонн камня, двенадцать пластин, в каждой по десять тысяч миллиметровых цветных кусочков… такая работа может быть сравнима с трудом Великого мастера. Точнейшая копия. Но к тому времени Император уже стал нищим, выкупить работу не мог. На счастье художника,тесть Наполеона император Франц выкупил шедевр. И представь: мозаичное полотно оказывается слишком громоздким для Бельведера, и тогда его дарят общине миноритов. Странный и весьма дорогостоящий подарок.

— И что же интересного в этой фреске, кроме купли-продажи? — история казалась женщине скучноватой. — Очень вкусное мороженое. Давай купим ещё одно.

Она хитро посмотрела на Бориса, и он покраснел. Его кумиру было неинтересно.

— Есть кое-что. Понимаешь, там рядом с Иисусом сидит… женщина. Его жена. Любой тридцатитрехлетний еврей обязан быть женатым человеком. Это не Иоанн, это Мария Магдалина, — быстро закончил он свой рассказ. — Она и есть тот самый Святой Грааль. Его нет на полотне художника, но чем-то же причащались апостолы. То есть отношение церкви к женщине только как к сосуду греха противоречит христианству…

- О? Интересно… - потенциальный «сосуд греха», счастливо поедающий мороженое, взглядом пообещал мужу много чего хорошего. Тот воспрял духом:

- Есть ещё одна вещь. Если предположить, что хлеб в руках апостолов - музыкальная нота, то на фреске зашифрован гимн. Семь нот — семь церквей апокалипсиса, и верхняя — ассоциация со вторым храмом. Этот храм находится в Смирне.

Ксения доела вторую порцию и удивленно подняла на супруга глаза. Он молчал уже целых три минуты.

— И? — напряглась разведчица. — И при чем тут какая-то Смирна?

— Смирна — это старое название Измира. Если мы с тобой сейчас вспомним недавнюю сводку, то (возможно, это я сумасшедший) именно там разместили эскадрилью «Юпитеров», а это 15 ракет с подготовкой к пуску всего в 20 минут и дальностью полёта в 1600 км. Ядерный удар по Советскому Союзу.

— То есть… если верить… если «Тайная вечеря» - зашифрованное пророчество, то Измир – возможное начало апокалипсиса? – Ксения прищурилась, взвешивая и оценивая… - А знаешь, похоже. Надо сообщить.

Они не пошли на променад и монахи в Миннориттенкирхе замерли в тот вечер недоумении, словно их обчистили самым нелепым образом. Впрочем, особого выбора у святых отцов и не было, и единственным девизом оставалось «ждать, а не действовать».

Семье Кесслер предстояло такое же нудное ожидание с попыткой отделаться от тревожных глупых мыслей и досады. В Москву свои догадки они сообщили, новых указаний в ответ не последовало. Ни отзыва на Родину, ни команды на штурм церкви. Ни даже совета оставить все это и заняться… чем-нибудь. Борис в который раз уверил себя в своей же непостижимой глупости, а Ксения, взвесив несовместимое, ругала свою интуицию (в лице пушистой и такой же поникшей подруги) за то, что она не остановила ее во время.